Бразилия - Апдайк Джон (читать книги онлайн полные версии .TXT) 📗
Она вскинула голову и приняла позу стриптизерки, встав на цыпочки, выставив белые ягодицы и согнув одну ногу. Пальцы ног побелели от напряжения, а на внутренней поверхности бедра обнаружилась засохшая струйка крови. Как чудесно, думала она, стоять обнаженной перед мужчиной и не стыдиться этого.
— Я все еще нравлюсь тебе? — спросила она с трагической серьезностью, подняв на него глаза из-под полей дерзкой шляпки.
— У меня нет выбора, — сказал он. — Теперь ты моя.
Дядя Донашиану
— Нет, я так не думаю, дорогая, — сказал дядя Донашиану, величественно, подобно кинжалу в ножнах, покоясь в переливающемся алюминиевом сером костюме. — Не думаю, что это находится в границах приличий, даже тех немногочисленных, которые еще остались в наш чересчур прогрессивный и легкомысленный век.
Прошел месяц. Марта рассказала своему хозяину о гостившем в доме юноше и о том, что Изабель постоянно пропадает на пляже — отсутствовала она долго, а загар у нее не появлялся, поэтому ходила она, скорее всего, не на пляж, а в кино, или проводила время с парнем в отелях с почасовой платой. Разумеется, гуляет она не с Эудошией. Родители увезли Эудошию и трех ее братьев в Петрополис, чтобы спрятаться от летнего зноя в горах, где в свое время возвели дворец для двора Дона Педру Второго, ставшего теперь музеем, и где до сих пор разъезжали по узким улицам вдоль каналов в запряженных лошадьми экипажах, затем они отправятся на несколько недель в Нова-Фрибургу, где колония швейцарских иммигрантов когда-то построила родные их сердцу швейцарские шале. Там они будут ходить по горам, играть в теннис, кататься на лодках и лошадях, любоваться вечно цветущими растениями: когда Изабель была помоложе, она часто наслаждалась всем этим в обществе дяди и его жены, стройной и элегантной тети Луны. Это было еще до того, как они, к несчастью, разошлись — развестись по закону было невозможно. Тетя Луна происходила из самой тонкой прослойки высшего света Сальвадора и теперь жила в Париже, откуда присылала Изабель к Рождеству шаль от Эрме или пояс от Шанель. Если кто-то и ассоциировался у Изабель с матерью, так это она. В Петрополисе к дяде с тетей изредка присоединялся и отец Изабель, урывая недельку от своих чиновничьих забот в Бразилиа. Как восхитительно было сидеть рядом с ним в ресторане великолепного отеля одетой строго и аккуратно, как настоящая женщина, когда накрахмаленное декольте чуть трет кожу, а вдалеке, по ту сторону голубого озера, меж двух зеленых гор сверкает водопад, и водные лыжники оставляют на водной глади светло-голубые вьющиеся следы! Но все эти наслаждения принадлежат ее детству, маленькому, как улыбки на фотографиях.
— И какие же границы приличий существуют в Бразилии? — спросила она дядю. — Я считала, что в нашей стране каждый человек творит себя сам, независимо от цвета его кожи.
— Я говорю не о цвете кожи. В этом смысле я дальтоник, как и наша конституция, соответствующая национальному темпераменту, унаследованному нами от великодушных владельцев плантаций сахарного тростника. У нас, слава Богу, не Южная Африка и не Соединенные Штаты. Но человек не может создать себя из ничего, для этого нужен материал.
— Который принадлежит очень немногим, то есть тем, у кого он был всегда, — заметила Изабель, нетерпеливо затягиваясь одной из дядиных британских сигарет.
Дядя Донашиану продул мундштук из черного дерева и слоновой кости — дядя пытался бросить курить и держал мундштук в зубах, чтобы облегчить процесс отвыкания, — и сунул его в уголок рта; это придало его лицу мрачное и мудрое выражение. Губы у него были тонкие, но красные, как будто только что вымытые.
— Руки толпы разрушат все, — пояснил он упрямой племяннице. — Даже Рио моей молодости уже превратился в сплошные трущобы. А ведь он был так прекрасен, так изумителен: трамвай ходил вдоль Ботанического сада, фуникулер шел до Санта-Терезы, в казино приезжал петь Бинг Кросби. Город был изящен и очарователен, как уникальная ваза венецианского стекла. Теперь от него осталась лишь блестящая скорлупка — внутри он прогнил. В нем нечем дышать, в нем нет тишины. Постоянно грохочет транспорт и музыка, музыка этой безмозглой самбы, повсюду вонь человеческих испражнений. Повсюду грязные тела.
— А мы с тобой разве не воняем? Не испражняемся? — Дым вырывался изо рта Изабель с каждым слогом клубами гнева.
Дядя Донашиану взглянул на нее оценивающе, пытаясь вернуть своему насмешливому лицу выражение, исполненное любви к племяннице. Он вынул изо рта пустой мундштук. Его лоб, загоревший до ровного орехового цвета благодаря тщательно подобранному режиму солнечных ванн, наморщился, будто механически, и дядя по-новому, взволнованно и искренне, наклонился к ней.
— Ты использовала этого парня. Я бы тебе такого никогда не посоветовал, но, знаешь, ты права, в жизни не всегда нужно следовать советам старших. Иногда необходимо бросать вызов, делать все наперекор. Ничто не прорастает без боли, не прорвав кожуры. Первобытные люди мудро помещали боль в самую основу обряда посвящения. Что ж, дорогая моя, ты прошла через этот обряд. Ты отправилась на пляж и выбрала орудие истязания. Воспользовавшись этим живым орудием, ты стала женщиной. Ты сделала это потихоньку, без моего ведома, и поступила правильно, щадя меня. Но твой поиск достойного человека будет проходить на виду у меня, всего общества, у твоего заслуженного отца. И на виду у твоей милой матери, нашей дорогой покойной Корделии, которая со слезами на глазах взирает на тебя с неба, если, конечно, ты хоть немного веришь в то, чему тебя учили монахини.
Изабель заерзала на роскошном малиновом диване, и бархатная обивка зашуршала под ее бедрами. Она затушила сигарету — Изабель не хотелось, чтобы мать шпионила за ней. Ей не хотелось, чтобы в ее жизнь вмешивалась еще одна женщина. Мать умерла, пытаясь подарить ей брата, и Изабель не могла простить ей этого двойного предательства, хотя она часто сравнивала фотографии матери, поблекшие после ее смерти, со своим собственным отражением в зеркале. Мать была темнее, и красота ее была более типична для Бразилии. Светлые волосы Изабель получила от отца, от Леме.
— Итак, — заключил дядя Донашиану, — ты перестанешь видеться с этим черномазым. После карнавала поступишь в университет, в наш знаменитый Папский католический университет Рио-де-Жанейро. Учась там, ты наверняка увлечешься модными левацкими фантазиями и будешь участвовать в антиправительственных демонстрациях, требуя земельной реформы и прекращения преследований индейцев Амазонии. Во время этих донкихотских занятий ты влюбишься в такого же демонстранта, который, получив диплом, забудет об угрызениях совести и станет высокооплачиваемым специалистом, а может, и членом правительства, которое к тому времени военные, будем надеяться, избавят от своей опеки. Или — подожди, не прерывай меня, дорогая, я знаю, как недоверчиво твое поколение относится к поиску подходящей пары, но, поверь мне, когда улетучивается очарование, остается лишь близость характеров — ты и сама можешь стать адвокатом, врачом или чиновником во властных структурах. Теперь в Бразилии у женщин есть такие возможности, хотя общество и неохотно предоставляет их. Женщинам до сих пор приходится бороться против взглядов наших достойных предков, считавших женщину украшением и инструментом размножения. Тем не менее, если ты хочешь пренебречь материнством и традиционными домашними добродетелями, то сможешь принять участие в этой игре сильных мира сего. Ах, поверь мне, дорогая племянница, эта игра становится скучной, как только узнаешь ее правила и усваиваешь первые немногочисленные приемы.
Он вздохнул; как обычно, скука лишала речи дяди Донашиану энергии — через пятнадцать минут ему надоедало любое занятие. Вот этим мы его и обойдем, сказала себе Изабель. Молодым не так быстро становится скучно.
Но дядя вдруг снова разволновался — ему пришла в голову новая мысль.
— А знаешь, мне даже завидно, честно: ты можешь поехать за границу. Почему же, в конце концов, во времена, когда наш шарик вырождается с каждым днем, сидеть в Бразилии с ее свирепой историей, ее отвратительным, глупым народом, вечной отсталостью и бездумной самбой на краю хаоса? Мы же не только бразильцы — мы еще и граждане планеты! Поезжай в Париж, поживи немного под крылышком у тети Луны! Или, если тебе хочется улететь подальше от родного гнезда, отправляйся в Лондон, Рим или хотя бы в этот старомодный Лиссабон, где по-португальски говорят так быстро, что ни слова не разберешь! В газетах пишут, что в Сан-Франциско расцвела «Власть цветов», а Лос-Анджелес стал столицей «Тихоокеанского бассейна»! — Он наклонился к ней еще ближе и, приподняв длинные тонкие брови, которые были светлее загорелого лба, придал своему лицу то выражение, которое он демонстрировал десяткам женщин, предлагая нечто восхитительное. — Изабель, позволь мне говорить дерзко и выразить свое собственное мнение, хотя я знаю, что мой строгий брат не одобрит и даже наверняка осудит меня: если ты решила попирать условности, стань авантюристкой — актрисой, певицей, призраком из электронного мира, который все чаще замещает собой унылый трехмерный мир тяжелых элементов! Оставь нас за своей спиной! Лети к звездам! Дух захватывает от перспектив, ожидающих тебя, если ты расстанешься с этим, этим…
