Война балбесов, хроника - Слаповский Алексей Иванович (электронные книги бесплатно txt) 📗
Так что, если хотите, вот еще причина: обида Бледнова на земляков, а через них на всех прочих людей. Причина, так сказать, фонетического происхождения.
8. Учитель словесности
Учитель русского языка и литературы или, как говорили раньше и мне больше нравится, учитель словесности Андрей Ильич Несмеянов уже почти год учительствует в Полынске, приехав по направлению из Саранска. Ему двадцать три года.
Учитель словесности!
В русской литературе учитель словесности появлялся всегда не просто так, а зачем-нибудь, особенно если он при этом попадал из мест цивилизованных в провинцию.
Может быть, у Андрея Ильича была миссионерская идея: внедрить в провинции вкус к родному языку и литературе?
Может быть, его погнала из города несчастная любовь?
Может, он человек сухого долга, и если уж распределили его на три года в Полынск, то честно отработает, а потом уедет?
Ответим по очереди.
Миссионерской идеи Андрей Ильич не нес, хотя русский язык любил до тошноты. Это не для оригинальности выражения сказано. Когда он видел неправильно написанное слово, его действительно и в прямом смысле физически тошнило. С каждым годом это обострялось, и он знал, что рано или поздно придется бросить учительство.
Несчастной любви тоже не было. Были отношения с одной девушкой, но очень поверхностные. Была интеллектуально-телесная связь с женщиной тридцати пяти лет, зрелой и первенствующей в разговорах и ласках, Андрей Ильич уже утомился, но не стал бы убегать от нее специально.
Сухой долг его тоже не вынуждал.
А просто: предложили ему поехать учителем в Полынск, а он подумал: что за город такой, Полынск, никогда не был в Полынске. И согласился.
Вот и все.
Жилья ему сначала не нашлось, жил в гостинице, в двухместном номере, потому что одноместных в этой гостинице просто не было. Командированные, которых подселяли к Андрею, вечерами обязательно пили и рассказывали о своей жизни, Андрей из вежливости молча слушал и тосковал.
В школе ему пришлось вести помимо словесности географию и военное дело: не хватало учителей.
Он ходил в школу в костюме и в галстуке. Но вечером он был свободный молодой человек. Тогда он надел джинсы и футболку и пошел по улице. Его встретила завуч Калина Юрьевна и сказала: нехорошо. Она имела в виду футболку с легкомысленным рисунком, на котором были нарисованы две целующиеся девушки с голыми верхними половинами тел. Андрей Ильич лишь пожал плечами.
Потом его встретили местные парни, обступили, удивляясь, что он такой же, как они, а — учитель. Но если ты учитель, то и ходи как учитель — и тебя не тронут. А если ты будешь ходить, как ты ходишь, то ты будешь считаться обычным приезжим, а приезжих у нас били, бьют и будут бить, объяснили они ему, ударив по щеке и по уху.
— Какая разница, я и в костюме учитель, и в обычной одежде учитель! — попытался Андрей Ильич завязать дискуссию.
— Тебе говорят, а ты молчи и слушай, — ответили парни, ударив его по уху и по щеке.
Василий Венец, бывший тут, узнал, что Андрей Ильич преподает географию и велел принести карты. Карты мира и нашей страны, и вообще, какие найдутся. Он любил их разрисовывать военным способом. Андрей Ильич вслух удивился такой просьбе, ведь карты можно купить в магазине. Тогда, по указанию Васи, ему дали по уху, по щеке, по шее и в живот.
Разгибаясь, Андрей Ильич по инерции движения поднял голову высоко, увидел звезды и понял, что не ходить ему вечерами по улицам ни в кино, ни на танцы, а сидеть ему в гадком гостиничном номере и читать книги или слушать пьяные рассказы временных подселенцев.
Он попросил администрацию школы приискать какую-нибудь квартирку. Администрация сказала: можно, но за счет Андрея Ильича. Положим, гостиница обходится дороже квартиры, но на гостиницу школа может перечислить безналичные деньги, частнику же безналичный расчет не предложишь, а живых денег у школы нет. Андрей согласился, надеясь на материальную помощь родителей.
Он поселился в комнате у одинокой старухи.
Тогда мимо его окон стали ходить девушки Полынска.
Тогда парни Полынска побили окна камнями.
Тогда он поменял квартиру.
Тогда опять девушки стали ходить мимо.
Опять зазвенели стекла.
Андрей Ильич не знал, как быть, и тут ему предложил поселиться у него учитель химии и биологии Саламандрин, живший на пятом этаже пятиэтажного дома (таких домов в Полынске немного, но есть), от которого ушла жена. До пятого этажа камнем не очень-то докинешь, и если даже ходят девушки, то кто знает, мимо какого окна они ходят.
По утрам Саламандрин вытаскивал из-под матраца дюжину носков. Он мял их и нюхал поочередно, находил наиболее свежие, а остальные запихивал обратно.
Но говорил и писал он грамотно, и это Андрея утешало.
У Саламандрина в истории войны свое место, но об этом после.
В школе учителем истории работала Эвелина Лаптева. Тридцать лет, брюнетка, у глаз легкие морщинки, голос чуть хрипловатый, низкий — при этом не курила. С короткой стрижкой, с усмешкой. Она-то и бросила Саламандрина, вернув себе девичью фамилию и удачно разменяв двухкомнатную квартиру на две однокомнатные в соседних домах.
Все в школе, глядя на Эвелину, ждали.
Андрей Ильич это понял.
— Все ждут, когда у нас начнется, — сказала ему как-то Эвелина. — Идиоты какие-то, правда?
— Хм, — сказал Андрей Ильич. — Да, — сказал он.
— Вот, например, завтра у нас запланированы школьные танцы, после них вы пойдете меня провожать, потому что поздно, потом зайдете ко мне выпить кофе, ну и все, и нас тут же сосватают.
— Дураки они, что ли? — пробормотал Андрей Ильич.
— А то кто ж? — удивилась Эвелина.
Назавтра Андрея пошел проводить Эвелину, потому что было поздно. Зашел к ней.
— Господи, какой ты мальчик еще, — сказала Эвелина с грустью, наливая ему кофе.
— Это только кажется, — с печальной гордостью сказал Андрей.
— Ты, наверное, думаешь только про это самое дело, — сказала Эвелина, стеля постель, — а души вы не видите никто.
— Я вижу, — отозвался Андрей.
— Ничего ты не видишь, — сказала Эвелина, погасив свет и была при этом буквально права.
А Эвелину любил редактор местной газеты «Пламя» Константин Сергеев. Он жил в Заовражье в родовом родительском доме. Был патриот и выучился на журналиста, чтобы работать в газете, защищать экологию Полынска и окрестностей и писать светлые и печальные стихи о родине. И в сотый раз пришла весна, писал он. И пробудились к жизни всходы. Не спят и чешутся со сна души стремленья у народа. А я гляжу упорно ввысь, блестят глаза мои босые. Кричу я молча: пробудись, умойся, грязная Россия. Стихи печатались в «Пламени» под псевдонимом Сергей Константинов. Но Эвелина любила другую поэзию, которую Сергеев считал жидовской. Признавая, однако, что и она имеет право на существование.
Тогда он пришел к Андрею и сказал, что это хорошо, что с приездом Андрея расширяется интеллектуальный круг, и надо дружить и обмениваться мыслями. Андрей терпеть не мог обмениваться мыслями, но согласился. Тогда они выпили две бутылки вина «Агдам» и пришли к Эвелине, Там они выпили еще по одной бутылке вина «Агдам», а Эвелина не стала пить. Она сидела в кресле, набросив на ноги плед, усмехаясь, и, хотя не курила, казалось, что она курит, держа в бледных пальцах длинную, тонкую сигарету и легкими кольцами пуская дым ввысь.
Тогда Сергеев стал намекать Андрею, чтобы он ушел.
— Тоже мне, блин, культурный человек называешься! — упрекал он Андрея. — Не видишь, мне с женщиной поговорить надо. Эля! Элина! Эвелина!
— Нет, — сказала ему Эвелина. — Уйдешь ты.
Сергеев ушел, а на другой день сказал, что это не помешает крепкой мужской дружбе, и повел Андрея выпить по бутылке вина «Агдам». После этого они пошли к Эвелине. Там они выпили еще по бутылке вина «Агдам», и Сергеев стал намекать Андрею, чтобы он ушел. Эвелина повторила вчерашние слова.
