Девушка с жемчужиной - Шевалье Трейси (книги полностью .txt) 📗
— Да, на тебя управу не сразу найдешь, — пробормотала я и стала оглядываться — не валяется ли поблизости палка, которой можно выудить ведро?
Я опять набрала воды в первое ведро и понесла его в дом, повернув голову так, чтобы девочкам не было видно моего лица. Поставила ведро на плиту рядом с чайником, взяла метлу и опять вышла на улицу.
Корнелия бросала в ведро камни, вероятно, надеясь его утопить.
— Если сейчас же не перестанешь, я тебя опять стукну.
— А я скажу маме. Служанкам не положено нас стукать.
Корнелия запустила в ведро еще одним камешком.
— Хочешь, я скажу твоей бабушке, что ты сделала?
На лице Корнелии мелькнул испуг, и она бросила на землю собранные камни.
Со стороны ратуши по каналу плыл баркас. Я узнала человека, управлявшегося с шестом, — я видела его утром, когда он вел баркас, полный кирпичей и низко осевший в воду. Сейчас баркас шел гораздо легче. Его хозяин улыбнулся мне.
— Пожалуйста, сударь, — покраснев, попросила я, — вы не поможете мне выловить это ведро?
— А, теперь, когда тебе от меня что-то нужно, ты на меня смотришь! А раньше не хотела!
Корнелия с любопытством за мной наблюдала.
— Я не могу достать его отсюда. Может, вы…
Лодочник перегнулся через борт, выловил ведро, вылил из него воду и протянул мне. Я сбежала по ступенькам и протянула руку за ведром.
— Большое спасибо! Я вам очень благодарна.
Но он не выпускал ведро из рук.
— И это все? А поцелуй?
Он протянул другую руку и ухватил меня за рукав. Я вырвала у него ведро.
— В другой раз, — сказала я с напускным кокетством. Вообще-то это у меня плохо получалось.
— Тогда я каждый раз буду высматривать в этом месте ведро, дорогуша. — Он подмигнул Корнелии. — И причитающийся за него поцелуй.
Он взял шест и поплыл дальше.
Поднимаясь по ступенькам, я увидела, как в среднем окне второго этажа мелькнула какая-то тень. Это была его комната. Я вгляделась, но ничего не увидела, кроме отражавшегося в стекле неба.
Катарина вернулась, когда я стала снимать с веревок высохшее белье. Сначала я услышала, как в прихожей звякают ее ключи. Большая связка ключей свисала у нее с пояса, звякая при каждом ее движении. Мне казалось, что они ей очень мешали, но Катарина носила их с гордостью. Потом я услышала ее голос на кухне. Она резким тоном отдавала приказания Таннеке и мальчику, который принес ее покупки из магазинов.
Я продолжала снимать с веревок и складывать простыни, наволочки, скатерти, салфетки, носовые платки, воротники и капоры. Их развесили небрежно, как следует не расправив. И отдельные места остались сырыми. И предварительно не встряхнули, так что на белье было полно складок, которые придется долго разглаживать. Эта работа займет у меня чуть ли не весь день.
В дверях появилась Катарина. У нее был разомлевший от жары и усталый вид, хотя солнце светило еще не в полную силу. Блузка некрасиво сбилась у нее под горлом, поверх синего платья был надет сильно измятый зеленый халат. На ней не было капора, и заколотые в пучок белокурые локоны упорно выбивались из-под гребней.
Мне казалось, что ей лучше всего было бы спокойно посидеть на берегу канала, глядя на воду, которая ее освежит и успокоит.
Я не знала, как себя с ней вести: я раньше не работала служанкой, и у нас в доме тоже никогда не было служанки. На нашей улице никто не держал слуг. Это нашим соседям было не по карману. Я положила собранное белье в корзину, потом поздоровалась с ней:
— Доброе утро, сударыня.
Она нахмурилась, и я поняла, что мне надо было дождаться, когда она заговорит первой.
— Таннеке показала тебе дом?
— Да, сударыня.
— Значит, тебе понятны твои обязанности? Так будь добра их выполняй.
Она замолчала, словно не зная, что еще сказать, и я вдруг поняла, что она так же мало знает, как вести себя со служанкой, как я не знаю, как вести себя с хозяйкой. Таннеке, наверное, приучала к домашней работе Мария Тинс, и она в первую очередь выполняла приказания старухи.
Видно, мне придется помогать Катарине — только так, чтобы она этого не заметила.
— Таннеке сказала, что, кроме стирки и глажки, мне надо будет ходить на рынок за мясом и рыбой, сударыня, — подсказала я.
Катарина оживилась:
— Да, она сходит туда с тобой, когда ты кончишь гладить. А потом будешь каждый день ходить на рынок сама. И выполнять другие мои поручения, — добавила она.
— Хорошо, сударыня.
Я помолчала и, видя, что она больше ничего не собирается мне сказать, потянулась, чтобы снять с веревки мужскую рубашку.
При виде рубашки Катарина вспомнила, что еще мне надо сказать.
— Завтра, — объявила она, когда я принялась складывать рубашку, — я покажу тебе комнату на втором этаже, которую тебе надо будет убирать. Пораньше — с самого утра.
И она ушла, не дожидаясь ответа.
Я занесла в дом белье, нашла утюг, почистила его и поставила нагреваться на огонь. Не успела я начать гладить, как появилась Таннеке и вручила мне корзину для покупок.
— Сейчас пойдем к мяснику, — сказала она. — Мне нужно мяса на обед.
До этого я слышала, как на кухне звякают кастрюли и сковородки.
У порога я увидела на скамейке Катарину, Лисбет и спящего в коляске Иоганна. Катарина расчесывала волосы Лисбет и искала у нее в голове вшей. Рядом сидели Корнелия и Алейдис и что-то шили.
— Нет, Алейдис, — сказала Катарина, — так ничего не выйдет — надо туже натягивать нитку. Покажи ей, Корнелия.
Я и не думала, что увижу такую мирную домашнюю сцену.
С канала прибежала Мартхе:
— Вы идете за мясом? Можно я тоже с ними пойду, мама?
— Только держись рядом с Таннеке и слушайся ее. Я была рада, что Мартхе идет с нами. Таннеке все еще разговаривала со мной очень сдержанно, а Мартхе была веселой и живой девочкой и помогла нам в общении.
Я спросила Таннеке, сколько лет она работает на Марию Тинc.
— Уже давно, — ответила она. — Я к ней поступила еще до того, как молодой хозяин женился на Катарине и они поселились в этом доме. Я начала работать примерно в твоем возрасте… Сколько тебе лет?
— Шестнадцать.
— А мне было четырнадцать, — с торжеством сказала Таннеке. — Я здесь проработала полжизни.
На мой взгляд, этим не стоило гордиться. Изнуренная работой, она выглядела гораздо старше своих двадцати восьми лет.
Мясной ряд помещался за ратушей — к юго-западу от Рыночной площади. Испокон веку в нем было тридцать две палатки — по числу потомственных мясников в Делфте. Здесь было полно женщин — домохозяек и служанок, которые выбирали, торговались и покупали мясо для своих семей. Немало было и мужчин, разносивших по прилавкам туши. Опилки, которыми был посыпан пол, впитывали кровь и прилипали к подошвам и подолам платьев. В воздухе стоял запах крови, от которого мне всегда становилось дурно, хотя одно время я ходила сюда каждую неделю и, казалось бы, должна была к нему привыкнуть. Но все же мне было приятно оказаться в привычном месте. Когда мы шли между палатками, мясник, у которого мы покупали мясо до несчастного случая с отцом, окликнул меня. Я ему улыбнулась, обрадовавшись знакомому лицу. Эта была моя первая улыбка за этот день.
За одно утро мне пришлось узнать так много незнакомых людей и увидеть так много незнакомых вещей, — и все это вдали от всего, к чему я привыкла. Раньше, если я встречала незнакомого человека, это было в кругу семьи и соседей. Если я шла в незнакомое место, со мной был Франс или родители и мне не было страшно. Новое вплеталось в старое, как нитки при штопке носка.
Франс сказал мне вскоре после того, как он начал свой курс обучения на фабрике, что он чуть не убежал оттуда — и не потому, что работа была тяжелой, но потому, что он устал день за днем видеть непривычное окружение и чужие лица. Его заставило остаться только то, что отец отдал за его обучение все сбережения и, если бы он вернулся домой, тут же отправил бы его обратно. А если убежать куда-нибудь подальше, там все будет еще более непривычным и чужим.
