Охота жить - Шукшин Василий Макарович (читать хорошую книгу TXT) 📗
Парень вышел на край просеки, остановился. Глянул по сторонам. Постоял немного и скоро-скоро побежал через просеку. И тут навстречу ему поднялся Никитич.
— Стой! Руки вверьх! — громко скомандовал он, чтоб совсем ошарашить парня.
Тот вскинул голову, и в глазах его отразился ужас. Он дернулся было руками вверх, но узнал Никитича. — Говоришь: не боюсь никого, — сказал Никитич, — а в штаны сразу наклал.
Парень скоро оправился от страха, улыбнулся обаятельной своей улыбкой немножко насильственно.
— Ну, отец… ты даешь. Как в кино… твою в душу мать. Так можно разрыв сердца получить.
— Теперь, значит, так, — деловым тоном распорядился Никитич, — ружье не сымай, а достань сзади руками, переломи и выкинь из казенника патроны. И из кармана все выбрось. У меня их шешнадцать штук оставалось. Все брось на снег, а сам отойди в сторону. Если задумаешь шутки шутить, стреляю, Сурьезно говорю.
— Дошло, батя. Шутить мне сейчас что-то не хочется.
— Бесстыдник, ворюга.
— Сам же говорил: погано в лесу без ружья.
— А мне тут чо без его делать?
— Ты дома.
— Ну, давай, давай. Дома, Што у меня дома-то — завод, што ли?
Парень выгреб из карманов патроны — четырнадцать: Никитич считал. Потом заломил руки за спину; прикусив нижнюю губу, внимательно глядел на старика. Тот тоже не сводил с него глаз: ружье со взведенными курками держал в руках, стволами на уровне груди парня.
— Чего мешкаешь?
— Не могу вытащить…
— Ногтями зацепи… Или постучи кулаком по прикладу.
Выпал сперва один патрон, потом второй.
— Вот. Теперь отойди вон туда.
Парень повиновался.
Никитич собрал патроны, поклал в карманы полушубка.
— Кидай мне ружье, а сам не двигайся.
Парень снял ружье, бросил старику.
— Теперь садись, где стоишь, покурим. Кисет мне тоже кинь. И кисет спер…
— Курить-то охота мне.
— Ты вот все — мне да мне. А про меня, черт полосатый, не подумал! А чего мне-то курить?
Парень закурил.
— Можно я себе малость отсыплю?
— Отсыпь. Спички-то есть?
— Есть.
Парень отсыпал себе листовухи, бросил кисет старику. Тот закурил тоже. Сидели шагах в пяти друг от друга.
— Ушли эти?.. Ночные-то.
— Спят. Они спать здоровы. Не охотничают, а дурочку валяют. Погулять охота, а в районе у себя не шибко разгуляешься — на виду. Вот они и идут с глаз долой.
— А кто они?
— Начальство… Заряды зря переводют.
— М-да…
— Ты чо же думал: не догоню я тебя?
— Ничего я не думал. А одного-то ты знаешь. Кто это? По фамилии называл… Протокин, что ли.
— В собесе работает. Пенсию старухе хлопотал, видел его там…
Парень пытливо посмотрел на старика:
— Это там, где путевки на курорт выписывают?
— Ага.
— Темнишь, старичок. Неужели посадить хочешь? Из-за ружья…
— На кой ты мне хрен нужен — сажать? — искренне сказал Никитич.
— Продай ружье? У меня деньги есть.
— Нет, — твердо сказал Никитич. — Спросил бы с вечера — подобру, может, продал бы. А раз ты так по-свински сделал, не продам.
— Не мог же я ждать, когда они проснутся.
— На улицу бы меня ночью вызвал: так и так, мол, отец: мне шибко неохота с этими людьми разговаривать. Продай, мол, ружье — я уйду. А ты… украл. За воровство у нас руки отрубают.
Парень положил локти на колени, склонился головой на руки. Сказал глуховато:
— Спасибо, что не выдал вчера.
— Не дойдешь ты до своей воли все одно.
Парень вскинул голову:
— Почему?
— Через всю Сибирь идти — шутка в деле!
— Мне только до железной дороги, а там поезд. Документы есть. А вот здесь без ружья… здесь худо. Продай, а?
— Нет, даже не упрашивай.
— Я бы теперь новую жизнь начал… Выручил бы ты меня, отец…
— А документы-то где взял? Ухлопал, поди, кого-нибудь?
— Документы тоже люди делают.
— Фальшивые. Думаешь, не поймают с фальшивыми?
— Ты обо мне… прямо как родная мать заботишься. Заладил, как попугай: поймают, поймают. А я тебе говорю: не поймают.
— А шампанскую-то на какие шиши будешь распивать?.. Если честно-то робить пойдешь.
— Сдуру я вчера натрепался, не обращай внимания. Захмелел.
— Эх, вы… — Старик сплюнул желтую едкую слюну на снег. — Жить бы да жить вам, молодым… А вас… как этих… как угорелых по свету носит, места себе не можете найти. Голод тебя великий воровать толкнул? С жиру беситесь, окаянные. Петух жареный в зад не клевал…
— Как сказать, отец…
— Кто же тебе виноватый?
— Хватит об этом, — попросил парень. — Слушай… — Он встревоженно посмотрел на старика. — Они ж сейчас проснутся, а ружья — нет. И нас с тобой нет… Искать кинутся.
— Они до солнышка не проснутся.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю. Они сами вчера с похмелья были. В избушке теплынь: разморит — до обеда проспят. Им торопиться некуда.
— М-да… — грустно сказал парень. — Дела-делишки.
Повалил вдруг снег большими густыми хлопьями — теплый, тяжелый.
— На руку тебе. — Никитич посмотрел вверх.
— Что? — Парень тоже посмотрел вверх.
— Снег-то… Заметет все следы.
Парень подставил снегу ладонь, долго держал. Снежинки таяли на ладони.
— Весна скоро… — вздохнул он.
Никитич посмотрел на него, точно хотел напоследок покрепче запомнить такого редкостного здесь человека.
Представил, как идет он один, ночью… без ружья.
— Как ночуешь-то?
— У огня покемарю… Какой сон.
— Хоть бы уж летом бегали-то. Все легше.
— Там заявок не принимают — когда бежать легче. Со жратвой плохо. Пока дойдешь от деревни до деревни, кишки к спине прирастают. Ну ладно. Спасибо за хлеб-соль. — Парень поднялся. — Иди, а то проснутся эти твои… Старик медлил.
— Знаешь… есть один выход из положения, — медленно заговорил он. — Дам тебе ружье. Ты завтра часам к двум, к трем ночи дойдешь до деревни, где я живу…
— Ну?
— Не понужай. Дойдешь. Постучишь в какую-нибудь крайную избу: мол, ружье нашел… или… нет, как бы придумать?.. Чтоб ты ружье-то оставил. А там от нашей деревни прямая дорога на станцию — двадцать верст. Там уж не страшно. Машины ездют. К свету будешь на станции. Только там заимка одна попадется, от нее, от заимки-то, ишо одна дорога влево пойдет, ты не ходи по ей — это в район. Прямо иди.
