Под флагом ''Катрионы'' - Борисов Леонид Ильич (электронные книги без регистрации txt) 📗
– Устал, – тяжело вздохнул мистер Диксон. – Еще год – и я кандидат на пенсию. Тридцать лет служу я на маяках. Возле самого моего носа корабли превращались в щепки, я и мои подчиненные спасли за эти годы семь тысяч человек. На наших глазах утонуло столько же. Тяжелая работа, препротивная служба, мальчик!..
– Вы говорили о перелетных птицах, сэр, – напомнил Лу, облокачиваясь о поручни и чувствуя себя пленником некоей башни в тюрьме, о котором он читал в романе Дюма. – У вас больное сердце, сэр? Печально, – протянул он, подражая интонации Камми. – А у меня что-то с легкими, сэр. Вот и сейчас, – они хрипят, как кузнечные мехи.
– Плохо сказано. – Смотритель махнул рукой и опустил седую голову. – Про сердце говорят, что оно бьется, как птица. Какое глупое сравнение, мальчик!
– Я написал пятнадцать стихотворений, сзр, – кстати заметил Лу, вовсе не желая хвастать. – Сравнения трудная вещь, сэр. Однажды я сказал, что ночь – это когда день загораживают непроницаемыми ширмами.
– Та-ак, – протянул смотритель. – Кто же их убирает?
Лу пожал плечами. Он не сказал бы, что вопрос нелеп или глуп. Но подобные вопросы приходят в голову людям непоэтичным, лишенным выдумки, воображения, – тем людям, о которых Камми говорит: «Бог с ними!» Лу решил не распространяться о своих занятиях поэзией. Его томила тайна, связанная с перелетными птицами. Старый смотритель загородил их непроницаемыми ширмами.
– Что за шум там, наверху, сэр? – Лу поднял голову и прислушался, закрыв глаза. Фонарь как будто не шумит, свет его безмолвен. Шум этот не был слитным и ритмичным, он то нарастал, то вдруг на мгновение прекращался, а затем становился похожим на ливень, бьющий в стекла в ботаническом саду.
– Сэр, что это там? – чего-то пугаясь, спросил Лу.
– Птицы, – ответил смотритель и, обеими руками держась за поясницу, медленно поднялся со скамьи. – Пойдем, мальчик, посмотрим на бедных перелетных птиц.
То, что запросто называлось фонарем, представляло собою внушительную, сложную и любопытную конструкцию. Самый фонарь помещался наверху этой изумившей и восхитившей Лу машины – иначе ее и не назовешь. Внизу, подле каменного пьедестала, на котором покоились металлические круги, в свою очередь державшие на себе стальные высокие листы с окошечками, забранными сеткой, сидел на высоком табурете усатый человек в очках и синей шапочке с козырьком. Он крутил какое-то колесо и что-то говорил стоявшему рядом с ним сэру Томасу; он вежливо поклонился смотрителю и Лу, жестом указывая на массивную, переплетенную медными листами дверь. «Куда может эта дверь вести?» – подумал Лу. Ведь восхождение на вершину закончилось, – вот он, фонарь, дающий проблесковый свет каждые две секунды после одной секунды мрака. Не наружная ли галерея за этой дверью? Если это так (а так оно и должно быть, Лу давно знал об этом от отца и дяди Аллана), можно, следовательно, выяснить причину шума, который здесь уже не просто шум, а крик, стон и рыдания, словно души всех погибших в океане поднялись из своих подводных могил и вот сейчас требуют справедливого суда над виновниками их смерти.
К Лу подошел отец, надел на него прорезиненный плащ с капюшоном, который накинул на голову подобием башлыка, застегнул плащ на все пуговицы. Такой же смешной, неудобный костюм надел на себя и смотритель.
– Ну, мальчик, идем на улицу, – сказал он, повышая свой старческий голос. – Взглянем на окрестности, мальчик!
Он взял Лу за руку, отодвинул засов на двери и с силой потянул ее на себя. Дверь открылась. Шум и ветер ворвались в круглую башенку; Лу боком вышел на наружную галерею. Дверь за ним и смотрителем захлопнулась.
Лу коротко вскрикнул, – не от страха, а от неожиданности; ему показалось, что он выброшен на воздух, на великий простор, подброшен на огромную высоту и теперь висит между небом и землей. Он схватил руками поручни галереи, заглянул вниз и резко попятился, прижавшись к стенке. Лу поднял голову, и сердце его заколотилось в груди с той же силой, с какой темная туча птиц билась о толстые, забранные бронзовой решеткой стекла фонаря. Лу обеими руками схватился за поручни и с чувством восхищения, страха и еще с каким-то новым, ранее не испытанным чувством смотрел на плотную, плещущую крыльями массу птиц. Они на лету ударялись о решетку, жалобно вскрикивали, а на них налетали их спутники по далекому, тяжелому пути на юг, в теплые страны. Птиц было так много, что они порою совершенно закрывали своими телами свет фонаря. Маяк казался потухшим.
– Хороша тайна? – спросил смотритель. – Видишь, птицы падают вниз, на скалу? А скала вся в воде, птицы тонут.
Шум, производимый птицами, смешивался с гулом океана; волны, рыча и шипя, ползком подбирались к башне маяка и, налетая на нее, с грохотом разбивались. Лу попеременно поднимал и опускал голову, глядя то на птиц, то на толчею волн у основания башни. И оттого, что он ежесекундно менял направление взгляда и находился очень высоко над водой, у него закружилась голова, он прижался к стенке башни, закрыл глаза.
– Они летят на свет фонаря, бедняжки, – сказал смотритель, прохаживаясь по галерее. – Странно, мальчик, – у них богатейший опыт, и собственный и переданный по наследству, они должны бы, кажется, знать, что ничего хорошего маяк им не даст… Однако опыт ничему не учит.
– У вас бывают кораблекрушения? – спросил Лу, на несколько секунд открывая глаза и чувствуя озноб и страх высоты.
Должно быть, он произнес эти слова очень тихо, и смотритель не слыхал вопроса, по-прежнему прохаживаясь по галерее. Лу стоял прижавшись к стенке и думал о том, что никаких тайн пока что нет, если не считать шахматного платья, птицы – это не тайна, это всего лишь редкое зрелище, не больше. Тайна… А что такое тайна? Выдумка, оказавшаяся потом реальностью? Совпадение фантазии с действительностью? Камми говорит, что тайна – это то, чего человек не знает. Например: что происходит с нами после смерти? Где именно находится бог? Где ты был, когда тебя еще не было? Вот это – самые главные тайны.
Всё остальное не тайны: сегодня нечто тебе неизвестно, а завтра становится известным.
– Зачем птицы летят на свет маяка? – громко спросил Лу.
– Это тайна, – ответил смотритель. – Эге, да тебя трясет, мальчик! А ты ко мне с вопросами! Что скажет сэр Томас!.. Идем скорее!
– Мне нехорошо… – пробормотал Лу. – Только, пожалуйста, не говорите папе. Уведите меня к себе, дайте мне кофе, я хочу в постель, побудьте около меня, чтобы я не уснул.
Смотритель склонился над своим гостем, испуганно слушая его и кивая головой.
– Если папа узнает, что мне нехорошо, он увезет меня домой, – продолжал Лу. – А так хочется на «Бель-Рок»! Дайте руку, сэр! – едва слышно произнес Лу. – Я отлежусь, я к этому привык, сэр. Вы не пугайтесь. У меня неладно с легкими…
Спустя минуту Лу лежит в постели под каменными сводами вахтенной и, превозмогая сонливость, думает. Смешное слово «легкие». Есть слова колючие, например «сэр». Имя отца – Томас – круглое, оно скачет, как мяч. Неподалеку от кровати громко тикают часы; звук у них такой, словно солдат по каменной мостовой шагает. В этом помещении для вахтенного темно, пахнет пылью, камнем, морем, звездами, проклятьем благородного отца, дочь которого покинула родной замок… Для всезнаек взрослых проклятье – это только грозное, страшное слово, но тысячи тысяч детей не старше тринадцати лет от роду, а с ними и Лу, знают, что каждое слово имеет свой запах. Проклятье… Оно пахнет тушью, что стоит на рабочем столе отца: запах горький, печальный… Запахи разговаривают, перешептываются, свистят, пищат, поют. Поет запах вереска, дикой груши, книги. Чудесно пахнут нюрнбергские оловянные солдатики, и этот кисловатый, веселый запах не только поет, но и играет марши. Ой как тяжело и больно дышать! Кажется, путешествие кончилось. Папа немедленно соберется домой.
– Почему я такой несчастный? – вслух произносит Лу и поворачивается на другой бок. Это резкое, угловатое движение вызывает острую боль в груди. – Попался, заболел, – сказал Лу и помянул черта.
