Опасные приключения Мигеля Литтина в Чили - Маркес Габриэль Гарсиа (читать книги бесплатно полностью .TXT) 📗
Я постучал в номер триста шесть, двумя этажами ниже нашего, проговаривая про себя длинный пароль и отзыв, который мы два месяца назад учили в Риме с режиссером съемочной группы. Мне ответил полусонный голос — голос темпераментной обычно Грации, который я и так узнал, безо всяких паролей.
— Кто там?
— Гавриил.
— С кем?
— С архангелами.
— Святым Георгием и святым Михаилом?
Голос за дверью звенел все напряженнее.
Странно, ведь Грация тоже должна была узнать меня, после всех наших долгих бесед в Италии, однако она продолжила шпарить по заученному, даже когда я подтвердил, что архангелов действительно зовут святой Георгий и святой Михаил.
— Сарко, — назвала она фамилию героя фильма, который я так и не снял в Сан-Себастьяне («Путешествие через четыре времени года»), и я в ответ произнес имя:
— Николас.
Но Грацию, закаленную в непростых заданиях журналистку, и это не убедило.
— Сколько футов пленки? — допытывалась она.
Я понял, что придется договаривать бесконечный пароль-отзыв, но опасался, что в соседних номерах могут обнаружиться любопытные уши.
— Кончай валять дурака и открывай уже, — велел я.
Однако она проявила непреклонность (которую в дальнейшем мы будем наблюдать на каждом шагу) и не пустила меня, пока не услышала последнее слово отзыва.
«Черт с вами, — обругал я про себя, похоже, не только ее и Елену, но и Эли. — Все женщины одинаковы».
С ненавистной мне покорностью супруга-подкаблучника я принялся отвечать на остальные вопросы. На последней строчке дверь открылась. Юная и очаровательная Грация, которую я знал по Италии, посмотрела на меня так, будто увидела призрак, и в ужасе попыталась захлопнуть дверь обратно. Позже она объяснила: «Смотрю на тебя и понимаю, что знакомое вроде лицо, а откуда знакомое — загадка». Еще бы. В Италии ей представили бородатого увальня Литтина, одетого как попало, и без очков, а теперь на пороге стоял некто лысый, близорукий, гладко выбритый и в банкирском дорогом костюме.
— Открывай, не бойся, — сказал я. — Это Мигель.
Даже окинув меня пристальным взглядом и впустив в номер, Грация продолжала настороженно коситься. Она включила радио на полную громкость, чтобы нашу беседу не подслушали из соседних номеров или через «жучки», однако в целом более или менее успокоилась. Вместе с тремя сотрудниками съемочной группы она прибыла неделей раньше меня, и благодаря доброму итальянскому посольству, не подозревающему об истинной цели наших съемок, они уже получили аккредитацию и разрешение на работу. Более того, несколько дней назад им посчастливилось снять правительственную верхушку на гала-спектакле «Мадам Баттерфляй», устроенном итальянским посольством в Муниципальном театре. В числе приглашенных был и генерал Пиночет, но он в последний момент отказался. Тем не менее присутствие итальянской съемочной группы на этом вечере сыграло нам на руку, поскольку таким образом группа официально декларировала свое прибытие в Сантьяго, чтобы впоследствии ее появление на улицах ни у кого не вызывало подозрений. Кроме того, поскольку нам пока не выдали разрешения на съемку во дворце Ла-Монеда, присутствие итальянцев на вечере послужило бы для чиновников дополнительным свидетельством благонадежности.
Это известие меня так воодушевило, что я готов был хоть сейчас окунуться в работу. Если бы не комендантский час, я бы попросил Грацию разбудить остальных участников группы, и мы отправились бы снимать на камеру первую ночь моего возвращения на родину. Мы так и планировали с самого начала — приступить сразу после прилета, сходясь, однако, во мнении, что остальная группа должна остаться в неведении и относительно съемочной программы и относительно того, кто на самом деле руководит процессом. Грация, в свою очередь, не подозревала, что над тем же фильмом работают еще две группы.
Нашу долгую беседу под граппу — итальянскую обжигающую водку, которую Грация всегда возила с собой почти как талисман, — прервал телефонный звонок. Мы одновременно вскочили, Грация схватила трубку, послушала секунду и тут же повесила. Звонил портье, просил убавить громкость, потому что постояльцы из соседних номеров жалуются.
Жуткая незабываемая тишина
Для одного дня эмоций оказалось чересчур много. Когда я вернулся к себе в номер, Елена уже мирно спала, оставив включенным ночник на моей тумбочке. Я бесшумно разделся, собираясь тоже как следует выспаться, но это оказалось невозможно. Стоило улечься в постель, как на меня навалилась жуткая тишина комендантского часа. Я не представлял, что где-то в мире может царить такое безмолвие. Оно давило на грудь все сильнее и сильнее и никак не заканчивалось. Огромный затемненный город не издавал ни единого звука. Ни журчания воды в трубах, ни дыхания Елены, ни даже моего собственного.
В тревоге я встал и высунулся в окно, пытаясь вдохнуть вольный воздух улицы, посмотреть на опустевший, но живой город. Никогда я не видел его таким безлюдным и печальным, сколько помню себя с тех пор, как впервые приехал сюда неоперившимся юнцом. Номер наш был на пятом этаже, окно выходило на тупиковый проулок с высокими закопченными стенами, над которыми сквозь пепельную дымку виднелся лишь клочок неба. Я не чувствовал себя дома, не верил, что все это наяву, — я ощущал себя преступником из какого-нибудь старого черно-белого фильма Марселя Карне.
Двенадцать лет назад, в семь часов утра, командующий патрулем сержант выпустил поверх моей головы автоматную очередь и велел встать в строй арестованных, которых он вел в здание Чилийской киностудии, где я работал. По всему городу гремели взрывы, тарахтели автоматные очереди, проносились на бреющем полете военные самолеты. Арестовавший меня сержант, сам ничего не понимая, спросил меня, что происходит, и заверил: «Мы держим нейтралитет». Зачем он мне это сказал и кого именно подразумевал под «нами», я не знал. Когда мы остались одни, сержант спросил:
— Это вы сняли «Шакала из Науэльторо»?
Я ответил, что да, и он, словно забыв обо всем — о выстрелах, о взрывах, о зажигалках, сыплющихся на президентский дворец, — попросил меня объяснить, как так получается, что в кино умирают понарошку, а кровь из ран течет настоящая. Я объяснил, и он пришел в настоящий восторг. Однако тут же опомнился.
— Не оглядываться, — приказал он нам. — Иначе голову оторву!
Мы бы не приняли его всерьез, если бы не увидели несколькими минутами раньше первых убитых на улицах; раненого, истекающего кровью на тротуаре без надежды на помощь; штатских, забивающих палками сторонников президента Сальвадора Альенде. Мы видели поставленных к стенке заключенных и взвод солдат, разыгрывающих расстрел. Но те, что нас конвоировали, сами спрашивали, что происходит, и повторяли: «Мы держим нейтралитет». Сумятица и неразбериха сводили с ума. Здание Чилийской киностудии было окружено, перед главным входом стояли нацеленные на двери пулеметы. Навстречу нам вышел вахтер в черном берете с эмблемой Социалистической партии.
— Вот! — закричал он, показывая на меня. — Это все из-за него, из-за сеньора Литтина, он здесь за все в ответе.
Сержант толкнул его с такой силой, что тот полетел на землю.
— Вали к чертям собачьим! — выругался сержант. — Не будь соплей!
Вахтер в ужасе поднялся на четвереньки и спросил у меня:
— Кофейку не хотите, сеньор Литтин? Кофейку?
Сержант попросил, чтобы я выяснил по телефону, что происходит. Я попытался, но ни с кем связаться не удалось. То и дело входил какой-нибудь офицер с приказом, а потом другой, с прямо противоположным: то курите, то не курите, то садитесь, то встаньте. Через полчаса явился молодой солдатик и указал на меня винтовкой.
— Сержант, там какая-то блондинка спрашивает этого человека.
Наверняка Эли, кто же еще. Сержант вышел поговорить. Пока его не было, солдаты успели нам рассказать, что их подняли спозаранку, позавтракать не дали, ничего ни у кого брать не разрешили, они замерзли и проголодались. Единственное, чем мы им могли помочь, — поделиться сигаретами.
