Я уже не боюсь - Зарубов Егор (читать книги онлайн бесплатно серию книг .TXT) 📗
Мы мчимся по двору, разбрызгивая кедами непросохшие с утра лужи с лоскутьями вечернего неба, темно-синего, почти черного, а вслед нам несется, отскакивая эхом от кирпичных стен дома и ржавых коробок гаражей, ругань злобной старухи:
– Сучата вонючие! Я ж знаю матерей ваших! Будет вам расплата, ироды!
Я смеюсь так, что едва не спотыкаюсь. Представляю себе, как баба Майя жалуется маме на кражу черешни, и смех едва не сгибает меня пополам.
Вбежав в парадное, вызываем лифт и поднимаемся к Жмену в квартиру. Хлопает, включаясь, старый «Электрон», Жмен тащит с балкона двухлитровую бутыль с черным как деготь сливовым вином, которое делает его дед. Забрасывает его в морозилку, а взамен вытаскивает покрытую инеем недопитую чекушку.
– Давай по маленькой, пока вино остынет.
На экране телевизора проступает извивающаяся Дженнифер Лопес, но Жмен тут же клацает пультом. Фигуристая пуэрториканка сменяется блестящей серебристой лужей, постепенно растущей в Роберта Патрика из «Терминатора-2». Я мою трофейные черешни и высыпаю их в фарфоровую миску с цветочным узором и щербинкой на краю.
Придерживая отпадающую дверцу шкафчика над мойкой, Жмен вытаскивает две старые рюмки в виде сапожков и, сполоснув их под краном, плещет в мутное стекло тягучую жидкость.
Чокаемся, выпиваем. Я тут же забрасываю следом в рот черешню, но все равно кажется, что в горло провалился ледяной кусок жидкого Терминатора с экрана.
– Есть тема. Погнать к Сексапилке, – говорит Жмен, вытаскивая из морозилки вино, будто за прошедшие полминуты урчащий «Минск» успел его охладить. Я беру с полки стаканы, и вскоре мы уже пьем сладкую, черную, щекочущую горло пузырьками газа, как пепси-кола, жидкость.
– А Маша как же? – смеюсь я.
– А что Маша? Она с родаками в Евпатории. Если ты не растрындишь, то и не узнает, – усмехается в ответ Жмен.
– Сексапилка ж в общаге вроде живет.
– Ага. С подружками. У нее смена до одиннадцати, потом можно заруливать.
– А где общага ее?
– На вторых Теремах.
– Университет?
– Ага, щас. Швейно-парикмахерское ПТУ. Я еще Шмата вызвонил, зацепим его на универсаме.
– Пешком потулим? Туда ж тролль ездит.
– Не-е, чувак, не пешком и не на тролле.
Жмен звякает связкой ключей:
– Батя на дачу поехал на электроне, а «запор» в гараже.
– Ни хера себе… Ты хоть водить умеешь?
– А то…
– Может, не бухай хоть?
– Та ладно, не ной. Сколько тут ехать, до Теремов-то. Тебе матушке надо позвонить?
– Та нет…
– Ладно, идем в парадняк, курить охота.
Захватив вино и стаканы, спускаемся на площадку между шестым и седьмым этажами; вместо стены здесь сплошное стекло, за которым бегут по проспекту машины, ползут троллейбусы, а на другой стороне этой вечно ревущей реки расцветают огнями окон бесконечные многоэтажки. Поздняя вечерняя тьма наконец обрушивается на город и заливает каждый уголок, до которого не дотягиваются фонари и автомобильные фары.
– А ты подружек ее видел? – спрашиваю я.
– Нормальные, как по мне, хоть я не переборчивый. Тебе хватит, – машет рукой Жмен.
– Стоп-стоп… А Сексапилку ты уже себе застолбил? – опять смеюсь я. На самом деле я ни о ком, кроме Юли, думать не могу, и мне вообще по фигу, что там за подружки.
– А кто, вообще, с ней познакомился?
Жмен прав. Именно он пригласил к нам за столик официантку из нового бара в тринадцатом доме, когда мы зашли туда глянуть футбол. После ее смены мы тогда отлично посидели, потом вылезли на улицу и еще долго бродили по окрестным дворам. Ее звали Люда, и она приехала откуда-то из-под Нежина, но имя сразу забылось, когда Шмат прозвал ее Сексапилкой. Самое смешное, что она не была такой уж прям невероятно красивой, а мне вообще показалась полноватой, но Шмату она отчего-то представлялась идеалом красоты. Может, это из-за того, что у него до сих пор ни одной бабы не было, хоть он уже в универ поступать собрался.
– Опа, смотри, – кивает Жмен на застывший между остановками троллейбус, чиркает спичкой о стекло – зажигается со второго раза – и выпускает струю дыма в трещину, рассекающую окно.
Я поначалу думаю, что у тролля слетели штанги, но потом вижу, как распахиваются задние двери и на тротуар выскакивают два тощих силуэта в спортивных костюмах; головы скрыты капюшонами кенгурушек, но даже так понятно, что в этих головах мозгов негусто. В освещенном проеме дверей появляется еще один человек – сухопарый старичок в синем форменном жилете кондуктора поверх клетчатой рубашки. Больше в салоне, похоже, никого нет.
Двери начинают закрываться, но один из кенгурушек ставит ногу на ступеньку и пытается ворваться в троллейбус. Дед-кондуктор неожиданно ловко дергает ногой, едва не дотянувшись до атакующего, и тот отступает.
– Ох, ни хера ж себе мортал комбат! – гогочет Жмен, туша сигарету в оставшейся со вчера на перилах пустой пивной банке и глядя на безмолвную битву внизу, как на экран телевизора с выключенным звуком. Я тоже подхожу ближе к стеклу и наблюдаю за потасовкой.
Кенгурушки тем временем предпринимают новую атаку. Один безуспешно машет кулаками, пытаясь дотянуться до старика, но дед уверенно держит оборону, схватившись двумя руками за поручень и выбрасывая вперед ногу. Я гадаю, почему водитель не тронется вперед, хоть и с открытой дверью, и думаю, что тот, должно быть, сам наблюдает за происходящим, удивленно разинув рот.
Машущего кулаками поддерживает своими выпадами соратник. Он все пытается, держась за дверь, попасть ногой по коленям кондуктора, и в какой-то момент, оставив опорную ногу на нижней ступеньке, наклоняется слишком далеко вперед.
Роковая ошибка.
Рука деда выпускает пластиковую трубку перил, сжимается в кулак и наносит сокрушительный удар сверху вниз прямо в лицо агрессору. Вопль, кажется, доносится даже до нас, прорвавшись сквозь уличный гул. Второй нападающий впадает в ступор и убирает ногу с входной площадки, глядя, как его приятель падает на тротуар, держась за разбитый нос; я вроде бы вижу кровь на лице, но с такого расстояния могу и ошибаться.
Водитель, пользуясь успехом кондуктора, тут же захлопывает двери, и троллейбус, вздрогнув, с гулом несется вперед. Потерпевшие поражение от древнего старика кенгурушки – капюшоны в процессе драки слетели с их бритых голов – кричат что-то вслед уезжающему победителю, машут кулаками и показывают средние пальцы. Потом тот, что остался цел и невредим, смотрит по сторонам – небось хочет удостовериться, что никто посторонний не стал свидетелем их позора.
Мы ржем так, что стекло едва не дребезжит. Жмен даже расплескивает вино, облив выведенные баллончиком желтые буквы на стене: «Ж + М FOREVER TOGETHER».
– Ты видел?! Ты это видел?! – хлопает он в ладоши, будто мы смотрели в разные окна. – Как дедок чуваку вмазал! Вот она, старая закалка! Ладно, пошли, пора уже, цепляй баклашку…
Прихватив бутылку с вином, мы спускаемся во двор. Жмен звякает ключами возле дверей гаража. Оттащив тяжелую, протяжно скрипнувшую створку, он включает свет, взорвавшийся сверхновой в ночном дворе.
– Вот он, родименький… – проводит Жмен рукой по белому багажнику – вернее, в случае с «запором», капоту – огибая пятна ржавчины и грязи, и добавляет: – Батя вроде с гнилым дном решил вопрос. Приварил туда дверь от нашего старого холодильника.
Он смеется, и я так и не понимаю, шутка это или нет. В любом случае, «запор» выглядит сурово и бывало.
Жмен открывает дверь и забирается внутрь.
– Слушай, ты уверен, что это… – начинаю я, но мои слова прерывает рычание заводящегося мотора.
– Не боись, залазь, – машет рукой Жмен.
Загораются и освещают стеллаж с инструментами и всяким хламом фары – одна ярко, другая совсем тускло; машина дергается назад, выезжает из гаража; блеклая фара напоминает подбитый глаз.
Выскочив из машины, Жмен забегает в гараж, копается на одной из полок и выходит с охапкой каких-то грязных, измазанных в масле спецовок. Открыв багажник, он бросает все это внутрь, к бутылю с вином, и захлопывает скрипнувшую крышку.
