Лишенная детства - Вале Морган (читать книги бесплатно .txt) 📗
И мои школьные учителя за это расплачиваются. Мой дневник пестрит призывами меньше разговаривать с подружками на уроках и больше работать. Не стану спорить: я — отчаянная болтушка. Не проходит недели без того, чтобы меня не наказали, и взрослые уже не знают, что бы такое придумать, чтобы заставить меня замолчать. Поставить в угол, заставить писать повторяющиеся строчки, лишить отдыха на перемене — с меня все как с гуся вода. Стоя в углу, я потихоньку сдираю со стен краску, кривляюсь за спиной у учительницы, и мои одноклассники хохочут; тысячу раз написав «я больше не буду разговаривать на уроке», я продолжаю болтать как ни в чем не бывало. Короче говоря, я — смутьянка и вместе с тем тайна: не особенно убиваясь над учебниками, я получаю самые высокие отметки. Я всегда первая или вторая в классе, и мне достаточно всего раз прочитать параграф, чтобы знать урок наизусть. Отвечать на вопросы учителя в классе я тоже отлично умею. Однажды на утреннем уроке речь заходит о кончине Моцарта. Когда учительница задает вопрос, я сразу же поднимаю палец:
— Я знаю! Вызовите меня! Я знаю, как он умер!
— Морган!
— Моцарта закопали вместе с бедняками и бродячими акробатами в выгребной яме!
Учительницу мой ответ явно позабавил, но это ни на секунду не поколебало моей уверенности. Я знаю, что права, потому что об этом мне рассказал папа.
А мой папа знает все.
Он знает генеалогию королей и умеет залить бетонный пол, починить стул и превратить корявое полено в симпатичный табурет. Он знает историю войн, всех войн, даже тех, что происходили в России и в древнем Риме. Мой отец получил свой диплом бакалавра и дальше учиться не пошел, но в области гуманитарных и естественных наук у него познания очень широкие. Сидя бок о бок, мы часами смотрим по телевизору «Les Mercredis de l’histoire»[10] и научные программы, которые маме кажутся ужасно скучными. Когда он мастерит что-нибудь в подвале, а я путаюсь у него под ногами, папа рассказывает мне, смахивая пыль с большой берцовой кости, как умер последний монарх Франции, рассказывает о религии, о Столетней войне, о Средневековье. Слушая его, я представляю рыцарей в шлемах, вооруженных до зубов и бегающих по подземным ходам под нашим домом от церкви к нынешней мэрии и обратно; я буквально слышу их торопливые шаги и вздрагиваю от страха и удовольствия. В следующую минуту отец переключается на фараонов, и вот я уже в Карнаке, в Гизе или в Саккаре, среди пирамид. Храмы, обелиски, спрятанные сокровища… Мама зовет нас ужинать, но ведь рассказ еще не закончен! Я хочу знать больше! Благодаря отцу я мысленно путешествую по миру. Благодаря его рассказам — настоящей машине времени! — в моей душе пробиваются ростки страстей, которые навсегда останутся со мной — любовь и интерес к истории, археологии и другим наукам.
Все очень просто: у меня — самый лучший в мире папа.
Но когда его взгляд затуманивается, когда наступает ночь и он наливает себе стаканчик, я понимаю, что праздник закончился и теперь не время для задушевных бесед.
У меня лучший на свете отец. И хуже всего то, что он пьет.
3
ЗЕЛЕНЫЙ ЗМИЙ И МЫ
В моем детстве было много солнечных дней, праздников и радости, простых и веселых выходных, семейных сражений в «Монополию», прогулок на природе и игр с братом на улице возле дома.
В моем детстве утро обычно было счастливым, а ночь — полной беспросветной тоски.
Я никогда не забуду эту музыку — одуряющую, невыносимую, которая наполняла дом вечерами, когда мой отец напивался. Магнитофон включался на полную громкость, и плевать, что это кому-то мешает! В такие вечера папа, похоже, забывал о своих детях, о жене, о соседях и вообще об окружающем мире. Для него существовали только «Роллинг Стоунз» или Альфа Блонди, чьи песни звучали очень громко и очень долго, оглушая меня и мешая спать. Я крутилась под одеялом, накрыв голову подушкой и обратив свои мольбы к моему обожаемому четвероногому другу — умершему давным-давно псу. Его фотографию я прикрепила к стене напротив своей кровати. Жибюс, где бы ты ни был, умоляю, помоги!
Если это и есть любовь — спасибо, я лучше обойдусь без нее. Когда родители ссорятся, я обещаю себе, что в будущем ни за что не позволю так с собой обращаться — ни мужчине, ни кому бы то ни было вообще. Я снова и снова говорю себе, что у меня точно будет выбор, будет хорошая работа, которая обеспечит мне независимость, и уважающий меня супруг. Именно такой — или никакого! В такие вечера оба родителя представляются мне жертвами: он — своей бутылки, она — своего мужа.
И я внезапно понимаю, что позиция жертвы вызывает у меня отвращение.
Покорные — те, кто смиряются, признают над собой чью-то власть, слово боятся сказать, слабаки и безвольные… Я таких терпеть не могу. У нас в классе тоже есть один такой, Твикс. Это прозвище мы навесили на невысокого мальчика по имени Доминик, который, на свое несчастье, очень упитанный. Его зовут на футбольное поле, только если не остается выбора, а когда начинается игра «в квача», девочки бросаются врассыпную, чтобы толстый Твикс не успел их поймать или, что еще хуже, чмокнуть в щеку. Я не отстаю от других: насмехаюсь над его полнотой и над тем, что он прячет в своем школьном ранце сладости. И довожу его до слез. Однако меня толкает на это не упрямая детская жестокость или желание показать, что я — на стороне «силы». Я пытаюсь заставить его ответить. Я надеюсь однажды увидеть, как увесистый кулак Доминика пройдется по носам тех, кто над ним насмехается, и он раз и навсегда перестанет быть козлом отпущения. Я дразню его, я провоцирую его на протест. Напрасно. И моя мать во многом похожа на Твикса. Как же мне хочется, чтобы она наконец очнулась! Чтобы поставила отца на место, когда он пытается к ней придираться из-за пустяков! Но она вместо этого делает вид, что не слышит все те гадости, которые он отпускает в ее адрес. И когда я говорю ей об этом, она отвечает:
— Я люблю твоего отца. А теперь иди в свою комнату!
Чем старше я становлюсь, тем сильнее мне хочется жить обычной жизнью. Я мечтаю быть как все, но это не так-то просто. Когда папа всю ночь не дает мне спать, наутро я встаю с постели злая, как гиена. В школе на меня смотрят с удивлением, когда я начинаю рыдать при первой же шутке в свой адрес, и мое поведение кажется странным друзьям и подружкам. Мрачная и молчащая или раздражительная, я все равно для них сумасбродка. И в том, что моей лучшей подружке Лоре не разрешают ночевать у меня, нет моей вины. Когда я ее приглашаю, она всегда отказывается, а потом через пару дней остается на ночь у нашей общей подружки. Правда в том, что весь городок знает, что мой отец — парень с причудами. В иные ночи своей музыкой он не дает спать целому кварталу, и родители Лоры, конечно, не хотят отправлять свою дочь в такой шумный дом. Ведь у них самих в доме так тихо! И это замечательно! Родители Лоры богаты, у них большой сад с голубым бассейном и большая машина, а еще у них есть огромная ванна, в которой мы с подружкой плещемся часами. Я завидую Лоре, ведь у нее такой замечательный новый дом и такие правильные родители… Я уверена, что они точно не ругаются так, как мои. И с ней, в отличие от меня, никогда бы не произошла эта жуткая история с фотографией.
А случилось вот что. Утром я проснулась с туманом в голове, потому что отец бузил чуть не всю ночь, и, конечно, поняла, что опаздываю. Сегодня в школе наш класс должны были фотографировать, но я об этом начисто забыла. На сборы у меня всего пять минут. Быстрее, еще быстрее! И я надеваю первое, что попадается под руку — старенький розовый свитерок и любимые узкие и короткие брючки. Я их просто обожаю: они черно-белые, с рисунком «под зебру», а на протертых коленках мама поставила заплатки в виде забавных физиономий мультяшного пса Ратанплана. Я выбегаю из дома, не посмотрев в зеркало, и появляюсь в школе запыхавшаяся, наспех одетая и растрепанная. Мои одноклассники уже собрались на школьном дворе, нарядные как никогда: девочки в платьях с плиссированными юбками, мальчики — в лакированных туфлях. Фотограф наготове, не хватает только меня. Учительница, как мне показалось, хочет поставить меня к самым высоким, но мое одеяние, должно быть, рассмешило фотографа, и он определяет мне место в первом ряду. Но мне совсем не до смеха.
