Американские каникулы - Лимонов Эдуард Вениаминович (библиотека электронных книг txt) 📗

– Сам водку глушишь галлонами, Ярослав, – вышел из-за спины его будущий труп, мой защитник, – а за моральность молодежи мазу тянешь. Не слушай фашиста, Эдик!

Он употребил эту очень русскую домашнюю форму – «Эдик». Так говорят обычно о маленьком мальчике: «Эдик, Толик, Юрик…» Не знаю, называют ли еще взрослых мужиков Вовиками и Толиками в России, но когда-то это было неизбежно. Красномордого эсэсовца увела жена, а мы с будущим трупом разговорились.

Он не был для меня абсолютно неизвестной личностью. Еще в 1975-ом я услышал о нем тотчас же по приезде в Нью Йорк. Его ставили мне в пример удачливости и успеха. Уже тогда большое нью-йоркское издательство напечатало первую его книгу «Секс и преступления на улице Горького». Его критическая статья о положении советских эмигрантов в соединенных Штатах на оп-пэйдж [74] «Нью-Йорк Таймс» наделала шуму и вызвала протесты организаций, ответственных за экс-советских идиотов, приехавших за сладкой жизнью. На мой взгляд, статье не хватило удара, будущий труп побоялся дойти до конца, до естественного умозаключения, побоялся признать, в частности, что эмиграция из Советского Союза не имеет права называться политической. Но именно поэтому его и пригрела «Нью-Йорк Таймс». Они любят разбавлять свой бульон водой. В лучшем случае – 50 на 50.

– У фашиста дома пулемет, и во дворе рычат две гигантские немецкие овчарки. Он так и не освободился от привычек своей романтической юности. Тоскует по хозяевам, по белокурым бестиям со свастиками на рукавах черных мундиров. – Юрий заулыбался. – Утверждает, что во сне их видит.

– Может, сочинил себе прошлое, врет для понту? Ты его хорошо знаешь?

Я подумал, что еврей Юрий и краснорожий экс-эсэсовец вроде должны взаимоотталкиваться.

– Затащил меня к себе чуть ли не в день знакомства. Хорошо живет в ап-стэйт Нью-Йорк. Час от Джордж Вашингтон бридж. Дом огромный. Куркульский. Хорошо принимает тоже, жратвы, водки – невпроворот… Но, разумеется, все разговоры только о прошлом. Как он раненых достреливал, какие были эсэсовцы классные офицеры… Знаешь, блатная романтика войны…

– Могу себе представить, наверное, были привлекательными эсэсовские юноши. Только не совсем понятно, как он попал в эСэС, ведь негерманцев не брали.

– Был кем-то вроде сына полка у них. Он же блондин, голубые глаза. Сейчас, правда, время и водка обесцветили, вытравили дядины глазки, но был, я уверен, хорош. Может, и спал мальчик с офицерами, теперь от него хуй добьешься, теперь он поборник нравственности. Моралист. – Юрий засмеялся в нос.

Оказалось, что Юрий с юга Украины, из Днепропетровска, близкого к моему Харькову.

– Основной своей профессией считаю не журнализм и не писательство. – Юрий довольно осклабился. – Я профессиональный вор. Начинал как карманник еще мальчишкой. В Днепропетровске меня знали под кличкой Студент.

Я тоже был вором. Больше пяти лет. Правда, карманник из меня не получился, я не умею работать с телом. Я задумался на некоторое время, разглядывая его, симпатичен ли он мне. Решил, что и да, и нет. Чтобы скрыть немного начинающуюся лысину, он был коротко острижен. Крепкая голова без шеи переходила в крепкое туловище вора, продолженное худыми ногами. Может быть, только небольшая выпуклость в районе живота принадлежала писателю, но все остальные части, даже классически сбитый набок, да так и застывший нос его, был носом вора. Также как и мягкая походка.

Мне симпатичны профессиональные криминалы. Я всегда чувствовал себя с ними легко. Я думаю, я их понимаю. Я терпеть не могу глупых и истеричных хулиганов, устраивающих драки на улицах, суетливых уродов, мешающих людям жить. С профессиональным вором-карманником Алексеем в 1970 году жил я в одной квартире в Москве у Красных ворот и сохранил о нем прекраснейшие воспоминания. Это был хорошо воспитанный молодой человек с костистым темным лицом, тщательно выбритый, всегда одетый в черный костюм, белую рубашку, галстук и очень хорошо начищенные черные туфли. Алексей вставал около четырех часов дня, пробирался по коридору в общую ванную, если встречал меня или других соседей, вежливо здоровался. Он мылся, одевался и совершал в коридоре у двери в свою комнату ежедневную церемонию чистки туфель. Он курил дорогие сигареты неизвестной мне марки, название золотыми буквами было вытеснено на каждой сигаретине, и душился одеколоном «Шипр». На «работу» Алексей выходил после шести вечера. «Работал» в основном в ресторанах и гостиницах, реже в больших магазинах. Никогда в общественном транспорте. Несколько раз я встречал Алексея возвращающимся домой рано утром с книгой под мышкой.

Студент напомнил мне Алексея. Аккуратный. Спокойный. Узнав, что мой роман (именно тот самый, который он собирался написать сам) был отвергнут двумя десятками американских издательств, он уверенно-профессионально заявил:

– Купят, суки, однажды. Куда они денутся. Дело времени… Думаю, что минимум сто тысяч долларов тебе эта книга принесет в конце концов. Издадут на полдюжине языков, а то и больше.

Сейчас, когда все предсказанное им совершилось, я пристально гляжу на моего личного пророка в семьдесят девятый год и вижу нас, стоящих у того русского стола. По залитой вином и водкой бумажной скатерти там и сям разбросаны пустые бутылки, бумажные тарелки с остатками бутербродов и салата, окурки, пепел, пробки, употребленные бумажные салфетки. Видна чья-то спина, рукав чьего-то пиджака, чей-то профиль… Может быть, профиль или спина его будущего убийцы?

Студент стал часто заезжать ко мне на новом «кадиллаке». Один, или вместе с женой Таней, или с женщинами. Разглядывая его, я в конце концов пришел к выводу, что он не перестал быть жуликом. Что он занимается делами. Какими? Я не знал и не хотел знать. Однажды с полупьяну я ему рассказал о своем криминальном прошлом, он предложил мне, смеясь:

– Хочешь, я устрою ограбление твоего хозяина? Получишь свою долю.

Когда я уверил его, что в браунстоуне босса нет ничего особенно ценного, он обронил:

– Но если ты знаешь дома или квартиры с хорошей начинкой, помни, что ты всегда можешь заработать.

– Наводчиком хочешь меня сделать, Студент? – захохотал я и подлил ему итальянского вина «Зоаве Болла»

– Наводчиком, – согласился он. – Сколько ты тут получаешь?

– Сто шестьдесят пять в неделю.

– Всего-то. Да ты должен пригнать грузовик и вывезти весь его ебаный дом. – Но подумав, добавил: – Нет, хавира все же отличная. Блядей сюда водить – красота! Сами небось дают, только в дом введешь?

– Сами, – согласился я. – Так и ложатся, еще в прихожей.

– Счастливчик ты, – вздохнул он. – Написал книгу, после которой тебе на всю жизнь обеспечен кредит у русских баб. Выбирай любую… – Он потер кривой нос. – Ты хоть знаешь, что русские бабы поголовно хотят с тобой познакомиться?

– Да. Мне говорили. Всех не переебешь.

Он поглядел на меня изучающе. Я, спокойно откормленный в те времена на аппер-классовых продуктах и пережравший секса, мог позволить себе презирать женский род. У Студента, очевидно, были проблемы с этим делом. Жена Татьяна, имевшая репутацию алкоголички, кажется, были им любима, но наличие Татьяны не останавливало его от постоянного поиска женщин. Поиска, который, по всем признакам, редко заканчивался успехом. Он не был так уж дурен собой, был выше меня ростом, лысоват и сутуловат, но крепок. Однако сам тип мужчины, к которому он принадлежал, предполагал, что такие люди обязаны платить за любовь, а не получать ее лениво и бесплатно, как мужчины моего типа. Впрочем, тут я позволю себе направить на некоторое время луч прожектора на автора, мой тип долгое время находился в загоне. В 1957 году, когда погиб Джеймс Дин, мне было тринадцать лет, и я не успел воспользоваться всеми привилегиями моей очень джеймсдиновской физиономии. Когда я стал молодым человеком, в моду вошли другие типы: чернявые брюнеты и расслабленные многоволосо-бородатые гитарные соблазнители хиппи. И только в 1975 году на Сент-Маркс Плейс я впервые почувствовал, что привлекателен без всяких парикмахерских ухищрений.