Двойник - Живов Вадим (версия книг txt) 📗

Нет, сначала он обошел дом. И порадовался, какой хороший у него дом. Он всю жизнь строил и обустраивал жилье. Одна квартира в Москве, вторая квартира в Москве, один дом в Торонто, второй. Он из поколения бездомных. Прошлое поколение было из безотцовщины. Из какого поколения будут его сыновья, чего им будет не хватать? Не дома, дом у них уже есть. А ведь чего-то будет. Ленчик еще мал, он в своих детских заботах. А Илья уже думает, кем стать, чтобы зарплата была миллион долларов в год. Миллион. Великая американская мечта. Но мало кто понимает, что большие деньги приносят с собой большие обязательства, а за свободу всегда приходится платить несвободой.

Герман вывел из гаража «БМВ» и порадовался, какая хорошая у него машина. Он обогнул по кольцевой Торонто с возвышавшейся над ним телебашней, самой высокой в мире, и порадовался, какой хороший город он выбрал для жизни своей семьи. И страну хорошую. А какие хорошие в ней дороги. Вот — не хайвэй, по российским меркам — проселок, а какой ровный бетон, какая четкая разметка, как заботливо установлены дорожные знаки.

Только бы не кончалась дорога, только бы не кончалась.

Солнце ушло, с Великих озер нагнало туч, ветер прошел по вершинам сосен, брызнул дождь. Герман сбавил скорость с девяноста до семидесяти, потом до пятидесяти. Ехать медленнее было нельзя, неприлично. Остановит полицейский, спросит, не случилось ли чего. Ладно, сорок. Только бы подольше не кончалась дорога.

Но все кончается, все.

Кончилась и дорога.

Из дома, стоявшего при въезде на участок, вышел привратник Брюс, степенный пожилой канадец с грубым коричневым лицом и блеклыми голубыми глазами. Он с женой жил здесь круглый год, сторожил дачу, чистил бассейн, стриг газоны. Увидев в машине Германа, почему-то встревожился:

— Сэр, с вами все в порядке?

— Да, Брюс. Затопите камин в верхней гостиной.

— Вы кого-нибудь ждете?

— Нет.

Герман оставил машину возле гаража и прошел к берегу. Поднявшись на смотровую площадку маяка, закурил, рассеянно поглядывая по сторонам и радуясь тому, что у него такой загородный дом и такая усадьба.

Эти несколько гектаров соснового леса на берегу озера Симко когда-то принадлежали железнодорожному магнату сенатору Холдену. От ближайшей станции к дому подходила одноколейка, по которой паровоз подвозил персональный салон-вагон сенатора с его многочисленным семейством и приглашенными на уик-энд гостями. Потом наследники сенатора разделили землю на участки, а двухэтажный каменный дом, построенный в стиле старофранцузского классицизма, продали доктору Причарду, знаменитому специалисту в области пластической хирургии. Здесь, в глуши, его высокопоставленные пациенты, известные актеры, политические деятели и их жены, проходили курс реабилитации после операций, возвращавших им молодость. После того как газетчики пронюхали, что здесь две недели скрывалась после пластической операции премьер-министр Канады госпожа Ким Кэмбл, доктор Причард продал дом. Его купил Герман. Катя возражала. Она считала, что дача им вообще не нужна, уж лучше купить дом на Форест Хилл, где жили самые богатые люди Торонто. Но Герман поступил по-своему. Ему давно хотелось иметь уединенное место, куда можно уехать и хоть на время забыть обо всех делах. Имение доктора Причарда отвечало этим условиям как нельзя лучше.

Два года ушло на реконструкцию дома и приведение в порядок участка. Завезли тысячу десятикубовых самосвалов земли для газонов, теннисного корта и поля для мини-гольфа, восстановили маяк, оборудовали причал с эллингом для моторных лодок и водных мотоциклов. Поместье обошлось Герману в семь миллионов долларов, но он не жалел о деньгах. Каждый выезд с ребятами за город превращался в праздник. Резались в теннис, гоняли по озеру на «Ямахах», палили по летающим тарелкам, запуская их с берега. Жаль только, что нечасто это бывало.

— Сэр, дождь, вы простудитесь, — окликнул снизу привратник. — Вам лучше пройти в дом.

— Спасибо, иду.

— Вы уверены, что с вами все в порядке?

— Разумеется, уверен, — подтвердил Герман. — Со мной все в порядке.

Странный вопрос. Что с ним может быть не в порядке? Конечно, все в порядке, все хорошо, ему не в чем себя упрекнуть, он недаром прожил сорок лет, первую половину своей жизни.

Или две трети своей жизни.

Или три четверти.

Или четыре пятых.

Или пять шестых.

Или…

В теплом, освещенном уютным светом настенных бра холле с зеркалом на дальней стене он увидел кого-то согбенного, с мокрыми волосами, с черным лицом. Незнакомец снял плащ, исподлобья посмотрел на Германа и поднялся по лестнице.

— Кто это был, Эдик? — спросил Герман. — Там, внизу, мертвый?

— Это был ты, — ответил Маркиш. — Ты прошел в библиотеку и взял ружье.

— Зачем? Зачем мне ружье?

— Ты хотел застрелиться.

— Нет, — сказал Герман. — Нет. Я не мог этого хотеть.

Он не мог этого хотеть. Да, он поднялся в библиотеку и взял «Браунинг Спортинг», лучший экземпляр из своей коллекции спортивного оружия. В его тяжести, в гладкости приклада, в прохладе вороненой стали стволов была вещность, притягивающая основательность, незыбкость. Все вокруг было зыбким, все. Ружье было весомым, как якорь. Но застрелиться? Нет, Герман не мог этого хотеть. И знал почему. Он очень хорошо помнил случай с директором словацкого представительства «Терры» Питером Новаком. Это был спокойный доброжелательный человек, прекрасный специалист. В семье у него было неладно, но об этом никто не знал. Однажды он вернулся из командировки, привез жене орхидеи. Она швырнула букет в мусорное ведро и села смотреть телевизор. Питер пошел в гараж и повесился. У него остался двенадцатилетний сын. Герман прилетел на похороны. Он смотрел на сына Новака с недобрыми чувствами к Питеру. Он не имел права так поступить. Он не имел права своим самоубийством обременять судьбу сына. Предательство это было. Вот что это было — предательство.

— Я не хотел застрелиться, — повторил Герман. — Я не мог этого хотеть, за кого ты меня принимаешь?

Он вдруг понял, что говорит в пустоту. Край портьеры неподвижно лежал на пустом диване, маленькие злые еноты соскользнули с карниза и втянулись в камин, стали золой, за окном на берегу озера Симко в неверном лунном свете голубел маяк.