Двадцать первый: Книга фантазмов - Османли Томислав (лучшие книги онлайн .TXT) 📗
— Как же мы-то не догадались! Вот бы и нам привалило. Здесь этого добра хватает, все миллиардерами станем. Некоторым это и сейчас удается. На обыкновенном дерьме деньги делают, — сказал Мето и вдруг закричал: — Хватит врать, старый! Иди ты со своими сказками к черту… или в свою Науру.
— Науру существует. Как Парамарибо. Ты слышал про Парамарибо?
— А то! Парамарибо — это хит, даже здесь. Мы, когда ширнемся, все едем. В основном туда. В Парамарибо. Сидим, наслаждаемся, за бабами бегаем в Парамарибо, купаемся в чистом море, загораем. А потом, хочешь — не хочешь, возвращаемся сюда, где нет воды и где, когда не стреляют, только кузнечиков слышно. Хватит, старый, брось ты эти россказни.
Кирилл посмотрел на него, ничего не сказал, медленно встал, повернулся и ушел.
Мето достал шприц и иглу. Чуть подальше человек в камуфляже насыпал белого порошка себе на голую руку. Развеселившись от ритма рэпа, Бэд Бо вытряс из пузырька на ладонь таблетки.
Человек в камуфляже вдохнул с руки кокаин, резко отдернул голову, испустил отчаянный крик и дал длинную очередь из автомата в воздух. За ним развевался зеленый флаг. В это время другие кололись в вену. Бэд Бо игриво хлопнул себе по ладони, таблетка подпрыгнула и попала в уже ждущий ее рот. Он продолжал читать рэп и танцевать. Небо над позициями розовело. Зелень приобретала фиолетовый оттенок. Облака начали зеленеть. Все становилось инвертированным, как на негативе.
88
Деян Коев сидел в своей лавке и размышлял о шансах заключения долговременного перемирия с повстанцами, когда радио сообщило о новом нападении на военный конвой, в котором погибли девять резервистов регулярной армии. «Вот тебе и перемирие», — сказал он.
Деян вспомнил теорию, о которой ему рассказывал Гордан. Из нее следовало, что время при определенных обстоятельствах может начать двигаться с перебоями, подчиняясь неким непонятным законам. Инженер-механик Деян Коев никогда до этого не придавал энергии внефизического значения. Теперь же он все чаще слышал о явлениях, которые были вне рамок повседневной логики, во всяком случае, такой, какой она была до недавнего времени. После падения башен-близнецов в Америке СМИ сообщали о чудесных спасениях и о судьбоносной игре случая. Об аномалиях говорили везде, в том числе покупатели в его лавке, как о явлениях, которые стали будничными событиями новой эпохи.
В тот момент в магазине зазвонил телефон. Это была Станка.
— Мне звонил Гордан. Он уезжает из Австрии.
— Ну, что ж, — сказал Деян Коев, — пусть уезжает, ему виднее…
— Ты обедать придешь? — спросила она, почувствовав в голосе мужа отсутствующий тон.
— Обедай без меня. Я еще побуду в магазине, — спокойно сказал он и повесил трубку, а в его голове уже появились новые мысли.
Он никогда не верил, что взмах крыльев бабочки на одном конце мира может вызвать ураган на другом, хотя наука уже всерьез рассматривала такую возможность. «Черт побери, — выругался про себя Коев, — раньше бабочки украшали жизнь и садились нам на волосы, когда мы занимались любовью в парках. Теперь они служат причиной бедствий».
Тогда же он подумал, что для него в жизни ничего не изменится. Ни ценности, в которые он верит, ни воспоминания, к примеру, о лучших днях его профессиональной карьеры, когда он работал на машиностроительном заводе, ни мечта снова поехать со Станкой на Лазурный берег, как когда они были юношей и девушкой. Они отправились туда на фиате-1300 его отца, частью накопив, а частью заняв какие-то деньги у родственников, и с красными югославскими паспортами, действительными по всему миру, путешествовали по Лазурному берегу и целый месяц нежились на средиземноморском солнце, жили в кемпинге в палатке и до изнеможения занимались любовью на пляже возле Антиба… Нет, ничего не изменится, ничего. Прежней останется и роль бабочек в любви — не только его, но и будущих поколений… «Только в страхе перед Апокалипсисом рабская жизнь может восприниматься как Божий дар», — подумалось Деяну Коеву, бывшему инженеру, уволенному с работы из-за банкротства предприятия, в настоящее время владельцу продуктового магазинчика.
89
Эта же мысль промелькнула в голове Фионы Фицпатрик, только с разницей в шесть часовых поясов, когда она, не замечая ничего вокруг себя, пила крепчайший ирландский виски в баре в Бостоне. Фиона Фицпатрик не имела ни малейшего представления, что в этот момент она является частью феномена синхронности, что этот момент составил равенство из одинаковых элементов с одним таким же обычным человеком из далекой страны, о которой она вряд ли даже слышала.
«Как же велико отчаяние тех, кто во имя Бога решил убить себя, как будто их жизнь не стоит и гроша! Как же велики их гнев и ненависть, раз они готовы вместе с собой унести в могилу десятки, тысячи других жизней! Что общего между смертью одних и вечной жизнью других? Какое отношение имеет ложное спасение одного идиота, управлявшего самолетом, в котором были Роуз и Ребекка, к искуплению грехов, кем-то совершенных против его народа и культуры? Как связано насилие со спасением, проклятый мусульманский ублюдок?!» — лихорадочно размышляла Фиона Фицпатрик. Ее темные ирландские глаза метали молнии, а лоб морщился от боли, у нее не хватало сил упрекнуть себя в богохульстве и шовинизме, за которые она не раскаивалась, хотя до этого ужасного события и потери Роуз и ее дочери порой весьма воинственно защищала все существующие меньшинства. Но теперь она была на другой стороне. Ее больше не интересовало то, что происходит в какой-то гребаной части мира, ей стало наплевать на двойной гнет, который ощущали палестинские женщины, какое ей дело до прав женщин, задыхающихся под своими платками в Иране или под черной паранджой, из-под которой не видны даже глаза, в проклятом Афганистане.
Теперь ее интересовали права меньшинств в западной части мира, права геев в Америке, права лесбиянок в Массачусетсе, особенно в Бостоне, в отличие от прежнего времени, когда ее трогали истории всех меньшинств и маргинальных групп, разбросанных в богом забытых уголках мира. Они с Роуз всегда старались узнать о них больше, участвовали в разных акциях, собирали средства для помощи, искренно сопереживали, полагая, что поступают правильно, проявляя солидарность со всеми, потому что люди должны поддерживать друг друга. Теперь же некоторые из этих людей жестоко убили Роуз, ее дочку, сотни пассажиров Боингов и тысячи людей в Нью-Йорке и Вашингтоне, многие из которых, несомненно, также сочувствовали их проблемам, их отчаянию, их боли.
90
В афганском поле, полном бесконечными коробочками мака, царила психоделическая атмосфера. Все было нереально и зыбко в пейзаже, на фоне которого неожиданно появились знакомые персонажи. На заднем плане Зизи Жабор, немного фальшивя, пела меланхоличную песню. Рядом с зеленым флагом, теряющимся посреди темного поля, положив руки на колени, сидел на корточках моджахед в черном платке, на котором желтым цветом было написано слово «peace» и нарисован антивоенный знак хиппи, с автоматом на шее, из ствола которого торчал лиловый флажок с изображением двух белых маковых коробочек. В руках он держал букет лилового мака, который потом подал Зизи. Она приняла его, не прекращая петь, и легко зашагала по полю. Она была тронута, чувствуя, как исполняются сладкие грезы странной богемной и поэтической фантазии, к которой она тяготела и которую любила…
Из глубины макового поля к группе подходили два силуэта, один побольше, другой поменьше. Это были Роуз и девочка, они шли, держась за руки. Подойдя ближе, они стали разглядывать присутствующих, будто ища кого-то, и потом направились в только им одним известном направлении.
Все двигались медленно, странно покачиваясь.
Вот, в глубине поля появились американские морские пехотинцы в камуфляжной форме цвета лунной пыли и в полном боевом снаряжении. Они продвигались вперед, непрерывно стреляя, но очереди их автоматов слышались как эхо далеких фейерверков. Человек с бородой, в черно-желтом хипповском головном платке махал своим автоматом, жал на спусковой крючок, но из его оружия вытекали спокойные восточные мелодии.
