Житие Ванюшки Мурзина или любовь в Старо-Короткине - Липатов Виль Владимирович (читать книги без регистрации полные txt) 📗
– Вас Люба ищет, Иван Васильевич, – сказала Наташка Ненашева. – Мне велела вас хоть из-под земли достать. Дело, говорит, срочное и важное. Она счас возле старого клуба на задах ходит.
Дубленка на Любке была коротенькая, в талию, черные высокие сапоги, высокая меховая шапка, похожая на папаху, и Любка в этом снаряжении напоминала девицу из фильма про гражданскую войну, не то красавицу атаманшу, не то, наоборот, пулеметчицу у красных партизан.
– Ванюшка, где ж тебя носит? – вскричала Любка и бросилась к Ивану. – Неужто не понимаешь, что я без тебя ничего решить не могу? Ой, Иван, сильно ты неверный человек! Просто легкомысленный.
– Здорово, Любка!
– Здорово, Ванюшка!
Успокоилась, лицо прояснилось, вообще в три секунды пришла в себя. Ванюшка бегло подумал: «Вот это и есть счастье…»
– Филаретов А. А. пришел мириться, – важно сказала Любка, – хочет увезти меня в Кетский район. Говорит: «Если ребенок будет – так ведь твой, я его полюблю!» Он сильно хороший человек, Филаретов А. А.
– А я дрянь и подлюга! – сказал Иван.
Любка замигала, надула полные добрые губы, подбородок у нее обиженно задрожал.
– Мы не подлюги, мы – любовь! Ты, Вань, сроду болтаешь что попадя.
Солнце висело за спиной Ивана, светило в лицо заразы, но она только едва приметно морщилась, так как солнца в глаза никогда не боялась, а напротив, искала положения, когда солнце бьет именно в лицо, чтобы загореть до безобразия. Нахалка Любка считала себя такой красивой, что ничего не боялась: ни загара, ни облупившейся кожи.
– Ехать мне в Кетский район или не ехать, а, Ванюшка? – залепетала она. – Конечно, пожить в райцентре каждому охота, но я пока не решаюсь… Ты чего, Вань, за мою спину глядишь и помалкиваешь?
– Поезжа-а-ай, – посоветовал Иван. – Поживи в райцентре, от этого тебе большая польза будет.
– Ой, ты серьезно, Иван?
– Серьезно.
– Представляешь, самый большой из всех райцентров. Три кинотеатра, театр для приезжих артистов, стадион и всякое еще. Филаретов А. А. мне все расписал. Значит, ехать?
– Поезжай с предельной скоростью. Я тебе, Любка, сердечно даю «добро».
– Сам поезжай!
– Чего?
– Сам поезжай при своем «добро»! Приветик!
Пошла прямо на солнце, с презрительной спиной: «Дурак ты, Иван Мурзин, большой дурак и трус ты, Иван Мурзин, большой, настоящий трус!» Виделась Любка черным силуэтом и в сверхмодной дубленке, купленной на деньги Филаретова А. А., была красивым, искусно вырезанным силуэтом, и Ванюшке почему-то совсем не хотелось ее догонять и окликать. Он постоял, глядя ей вслед, затем двинулся к центру деревни, хотя представления не имел, зачем идет.
– Здорово, Ванюшка! Не заскочишь вечерком? У меня компания будет. Небольшая. Лильке двадцать восемь, не хочет афишировать.
– Спасибо, Жень!
Еще через сотню метров.
– Здравствуй, здравствуй, Иван! Без дела… Без дела, говорю, без дела ходишь, значит, говорю. Без дела, нечего тебе, милый, по деревне-то бегать… Ну прощевай, прощевай, голубок сизый! Без дела!
Через две сотни метров:
– Ванюшка, ежели ты до гаражу, то передай моему Петре, что телеграмма пришедшая. Все ладно, все здоровые, сытые. Передашь?
– Хм! Ладно, тетка Лидия, передам в точности.
– Мотри у меня!
– Передам, передам, иди в спокойствии.
Тетка Лидия, значит, определила гаражный маршрут Ивана, который, согласно документам, находился еще в отпуске для экзаменов и на работу выходить не собирался, а вот шел уже быстренько к тракторному гаражу… Здесь темнота сгущалась под стрехами, ласточки там зимовали из тех бедолаг, которые не могли улететь в чужую теплынь. Металл не звенел, не скрежетал – примета плохая или, наоборот, хорошая: первое – сачкуют, второе – тракторный парк находится в образцовом порядке. В гулком от просторности помещении звучал нахально-отчетливо голос дяди Валентина Колотовкина.
– Нельмишша-то в сетчонке призапуталась, истрогой я в ее попасть никак не изловчуся… – медленно и вкусно говорил дядя Валентин Колотовкин. – Н-нда! Ну опосля в брюхо истро гой угодил, а ибласишко-то у меня крен дал, я сам чуток не вывалился. Тут, сказать, мне бы и предел жизни вышел: запутался бы я в сетчишке-то! Главное дело такое: корытишко у меня выпало и, ровно пароходишко, плывет куда ему глаза глядят. Н-нда-ка! Я теперя, народ, человек бескорытный, а это хужее, чем безлошадный, ежели ты проживаешь на Обишке. Лошадь-то мне почто? Лошадь, спрашиваю, накой, ежели самим трактором-от землишшу еле-еле пропахиваешь? Нет, брат, бескорытный хужее, чем безлошадный! Н-д-а-а-а-а-а!
«А еще хужее, когда ни корыта, ни лошади, ни жены, ни сына, ни жизни! – подумал Иван и пошел в темный угол, где разговаривали и слушали. – Почему же они бездельничают, если восемнадцатый стоит на яме без левой гусеницы?»
– Здорово, народ!
– Здорово, Иван! Ты чего заявился? Отпускной ведь. Пятеро рассиживались в темном углу, по именам их Ванюшка обдумывать не стал, но на вопрос ответил.
– Чего я заявился? – зло переспросил Иван. – А того, чтоб самоотверженным трудом лечить зияющие раны.
Пятеро переглянулись, помолчали, опять переглянулись, и дядя Валентин – он в ремонтной не значился – задумчиво спросил:
– А чего, к примеру, ты такой злющий, Иван? Баба уходит, так они всегда уходят, и слава богу, что уходят. Не, Иван, таким злющим сильно плохо.
Но Иван не шутил: вычислив, почему у восемнадцатого нет гусеницы, пошел в душевую, вынул из шкафчика свою родную спецуру, переоделся, вернулся в гараж с инструментальной сумкой под мышкой. Дядя Валентин Колотовкин рассказывал новую историю, и Ванюшка сказал:
– Лишних прошу удалиться. А ты, Витюха, куришь в неположенном месте. Вдруг увидит Варенников – он теперь строгий.
Проверили и подремонтировали ходовую часть восемнадцатого, сменили несколько катков, зашплинтовали колесо. Покумекав над снятой гусеницей, свозили ее в кузницу, а уже когда ставили на место, Ивана отозвал в сторонку вернувшийся к полудню в мастерские дядя Валентин Колотовкин. Потянулся к Иванову уху, встав на цыпочки, и сообщил:
– Тебя родна баба по всей деревне ищет, а в соображенье не возьмет, что ты и вправду от нее работой вылечиваешься. Сама бледная! Спасу нету, до чего сама бледная!
Дядя Валентин был человеком серьезным, и Ванюшка не пошел, а побежал к родной жене. Он долго не бегал: жена встретилась недалеко от центральной площади, на которую Иван выскочил со стороны тракторного гаража, позабыв, конечно, переодеться.
– Настя!
– Иван! Наконец-то! – крикнула Настя и бросилась к спасенному мужу, но вдруг остановилась, словно ее сзади ухватили за полу. – Ты… Ты с работы? Нет… Ах, ты с работы! Ты работал, оказывается, Мурзин!
Бог мой, Ивану бы только переодеться, и дело, наверное, пошло бы по-другому, а он, дурак, помчался в спецовке и даже без телогрейки при двадцати пяти градусах мороза!
– Настя!
– Я слушаю, но должна говорить…
– Говори, Настя.
– И на послезавтра билетов нет. Яков Михайлович говорит, что не в силах помочь. Одним словом, пожалуйста, достань нам с Костей билеты.
Неужели так и останется неизвестным, что же хотела Настя сказать мужу, пока не увидела рабочую спецовку? Может быть, нашла выход из безвыходного положения, может быть, изобрела такой вариант, когда вся сложная система координат сводилась к элементарным трем? Ой, возможно ли такое? Но ведь бегала, искала…
– Достану билеты, – сказал Иван, – достану, но ты скажи, Настя, что хотела сказать.
– Ничего. Вот фантазии!
Хороши фантазии! Отмахал километр чемпионским бегом, стоит на морозе, остывая и замерзая. А она, не обернувшись, пошла в сторону Дворца культуры, где отныне уже не работала окончательно.
– Ванюшка, вали в избу! – заорали справа, потом слева: – Смерзнешь, простудишься, вали в избу…
– Спасибо, я побегу.
Недолгое отсутствие тракторного бригадира в гараже, казалось, никто не заметил: сидели в яме, работали, подгоняли и подшлифовывали, заканчивая восемнадцатый, который по графику должны сдать через три дня. Механик Варенников Николай Павлович, появившись в гараже минутой раньше Ивана, держал речь:
