Возвращение домой.Том 2. - Пилчер (Пильчер) Розамунд (читать книги онлайн бесплатно полностью без .txt) 📗
Дом стоит у воды, к берегу спускаются зеленые лужайки. (Это еще не океан, потому что Грейт-Саут — что-то вроде лагуиы, отделенной от моря песчаной косой Файр-Айленда. А за Файр-Айлендом уже начинается Атлантика.) Есть поблизости и маленькая пристань с развевающимся звездно-полосатым флагом и множеством прелестных яхт и парусных шлюпок на якоре.
Такова в общих чертах окружающая обстановка. На улице холод, хотя и приятный — сухой и бодрящий. Чудесное утро. А здесь, где я пишу это письмо, сидя за столом и глядя в окно поверх летнего флигеля и плавательного бассейна, удивительно тепло — за декоративными решетками скрыты батареи центрального отопления. Благодаря чему дом обставлен по-летнему: голый, без ковров, паркет, белые хлопчатобумажные занавески, всюду — светлые, свежие тона, и пахнет смесью кедра, пчелиного воска и масла для загара. У нас с Джоком по отдельной спальне со своей собственной ванной. Короче, ты уже поняла, что мы тут купаемся в роскоши.
Как я уже сказал, доброта и радушие наших хозяев просто не знают границ, даже неловко делается — ведь нам фактически нечем их отблагодарить. Судя по всему, это — неотъемлемая черта американского характера, и, по моей теории, восходит она ко временам первых колонистов. Поселенец, завидя облачко пыли, велел жене бросить в котелок, еще парочку картофелин. Правда, в то же самое время (оборотная сторона американской медали) он тянулся за своим ружьем.
Все, обо мне больше ни слова, теперь буду говорить о тебе. Я думаю о тебе каждый день, есть ли какие-нибудь новости о твоих родных? Падение Сингапура — форменная катастрофа, возможно, тягчайшее поражение за всю историю Британской империи. Совершенно очевидно, что оборона города была организована бездарно, все наши действия — одна сплошная ошибка. Конечно, для тебя это небольшое утешение, если до сих пор нет никаких известий. Но не забывай, что война кончится — пусть это случится не так скоро, — и я уверен, что придет день, когда вы снова будете вместе. Плохо, что Красный Крест на Востоке не имеет возможности связаться с родными пропавших… Военнопленные в Германии, по крайней мере, находятся под его защитой. Но, как бы там ни было, я не теряю надежды, думая о вас. И о Гасе Каллендере. При мысли о нем меня всякий раз охватывает мучительное чувство вины. Сам я катаюсь как сыр в масле, а каково-то ему сейчас, бедняге! Впрочем, предаваться самобичеванию всегда было бессмысленным занятием».
Джереми положил ручку, отвлеченный видом из окна: маленький паром, попыхивая дымком, полз через спокойные серебристые воды залива Лонг-Айленд-Саунд в направлении Файр-Айленда. Он уже исписал несколько страниц, а до сути не добрался. Ему вдруг пришло на ум, что он бессознательно тянет время из страха, что не сумеет найти нужных слов —слишком важным было то, что он хотел сказать. Он начал письмо так бойко, но теперь, когда подступил к самому главному, уверенности поубавилось. Он следил глазами за паромом, пока тот не скрылся из виду за густыми зарослями кустарника. Потом взял ручку и принялся за продолжение письма.
«То,что я встретил тебя в Лондоне, застал в доме Дианы, было нежданным и драгоценным подарком судьбы. И как хорошо, что я оказался там в тот момент, когда тебе нездоровилось и когда тебя снедала тревога. Та ночь с тобой, когда ты открыла мне свою душу и обратилась ко мне за утешением (надеюсь, не напрасно), стала в моем воспоминании чем-то вроде маленького чуда. Никогда я не забуду, какая ты была.
Правда заключается в том, что я тебя люблю. И, наверно, любил всегда. Но я не осознавал этого вплоть до тою самого дня, когда ты вернулась в Нанчерроу и я услышал, как у тебя в спальне играет «Утоление жаждущих», и понял, что ты снова дома. По-моему, ты писала письмо своей матери. В ту минуту я наконец понял, как много ты для меня значишь.
Влюбляться во время войны, связывать себя обязательствами — довольно глупый эксперимент, и я убежден, что ты думаешь так же. Ты любила Эдварда — он погиб; кто захочет пройти через такое во второй раз? Но когда-нибудь война закончится; даст Бог, все мы благополучно доживем до этого дня; и тогда вернемся в Корнуолл, к прежней жизни. Когда это произойдет, я бы больше всего на свете хотел, чтобы мы опять были вместе, потому что теперь я не могу представить свое будущее без тебя».
На этом месте он остановился опять, отложил ручку, взял исписанные листки и прочитал их. Последний абзац показался ему слишком высокопарным. Он знал, что не принадлежит к тем счастливцам, которые умеют выражать на бумаге свои чувства. Роберт Бернс и Роберт Браунинг были способны передать страсть в нескольких отточенных стихах, но Джереми Уэллс не обладал поэтическим даром. Приходилось удовлетворяться тем, что получалось, и потому его терзала мучительная неуверенность.
В конце концов заветным его желанием стало жениться на Джудит, но имел ли он право даже заикнуться об этом? Много старше ее, он — к чему обманывать себя? — вряд ли был для нее блестящей партией. Будущее не сулило ему ничего более интересного, чем жизнь сельского врача, к тому же, с весьма скромным достатком. А Джудит, благодаря своей покойной тетке, девушка обеспеченная. Не подумает ли она, не скажут ли люди, что он охотится за ее богатством? Он предлагал ей стать женой сельского доктора, зная по собственному опыту, что это значит: бесконечные телефонные звонки, от которых нет покоя ни днем, ни ночью, испорченные праздники, еда когда попало. Конечно, она заслуживает лучшего. Ей нужен мужчина, с которым она получит то, чего никогда не знала, — спокойную семейную жизнь… плюс доход, соответствующий ее собственному. Она выросла и стала так прелестна, так обворожительна… при одной мысли о ней сердце у него замирало… мужчины будут сходить по ней с ума. Не будет ли чудовищным эгоизмом с его стороны просить ее руки сейчас, именно в этот момент?
Но, пожалуй, он зашел уже слишком далеко, чтобы остановиться на полпути. Терзаясь сомнениями, Джереми опять потянулся за авторучкой и, стиснув зубы, двинулся дальше.
«Я говорю тебе все это, не имея ни малейшего представления о чувствах, которые ты испытываешь ко мне. Мы всегда были дузьями — по крайней мере, мне хотелось так думать, — и я бы хотел, чтобы так оно было и впредь, поэтому боюсь сказать что-нибудь не то и навсегда испортить наши добрые отношения. Так что на данный момент довольно будет и этого моего объяснения. Но, пожалуйста, напиши мне как можно скорее, чтобы я знал, какие чувства ты ко мне питаешь и могу ли я надеяться на то, что когда-нибудь ты согласишься соединить свою жизнь с моей.
Я так тебя люблю! Надеюсь, это не огорчит и не расстроит тебя. Знай лишь — я буду ждать сколько потребуется, до тех пор, пока ты не будешь готова стать моей женой. Прошу тебя, напиши мне поскорее, я так волнуюсь.
Моя любимая Джудит, навеки твой
Джереми».
Все. Он окончательно отложил ручку, провел рукой по волосам и застыл, мрачно уставясь на письмо, за сочинением которого просидел все утро. Может быть, не стоило и тратить время. Может, лучше разорвать его, забыть все, написать другое письмо, ничего не требуя от нее. С другой стороны, если бы он сделал так…
— Джереми!
Его искала хозяйка дома, и он обрадовался, что его отвлекли.
— Джереми!
— Я здесь! — Он быстро собрал странички письма и сунул их под верхнюю обложку своего блокнота. — В гостиной!
Он повернулся на стуле к открытой двери. Она вошла, высокая, загорелая, с серебристо-золотистыми волосами, такими пышными и блестящими, как будто над ними только что поработал первоклассный парикмахер. На ней был легкий шерстяной костюм и полосатая рубашка с жестким воротничком и массивными золотыми запонками на манжетах, туфли-лодочки на высоких каблуках подчеркивали американскую грацию ее длинных ног. Услада глаз, Элайза Барманн.
