Женщины - Буковски Чарльз (читать книги без сокращений txt) 📗
38
К счастью, машина была застрахована, хватило как раз на прокат другой. В ней я повез Кэтрин на бега. Мы сидели на солнечной палубе Голливуд-Парка, рядом с поворотом. Кэтрин сказала, что ставить ей не хочется, но я завел ее внутрь и показал доску тотализатора и окошечки для ставок.
Я поставил 5 на победителя на 7-ю, причем на 2 ранних рывка – моя любимая лошадь. Я всегда прикидывал: если суждено проиграть, лучше это сделать вперед; заезд выигрывался, пока тебя никто не побил. Лошади пошли вровень, отрываясь лишь в самом конце. Это оплачивалось 9.40 долларами, и я на 17.50 опережал.
В следующем заезде она осталась сидеть, а я пошел ставить. Когда я вернулся, она показала на человека двумя рядами ниже.
– Видишь вон того?
– Ну.
– Он сказал мне, что вчера выиграл 2.000, и что на 25.000 опережает по сезону.
– Сама не хочешь поставить? Может, мы все выиграем.
– О нет, я ничего в этом не понимаю.
– Тут всё просто: даешь им доллар, а тебе возвращают 84 цента. Это называется взятка . Штат с ипподромом делят ее примерно поровну. Им наплевать, кто выигрывает заезд, их взятка берется из общего котла.
Во втором заезде моя лошадь, 8-ая с 5-ю на фаворита, пришла второй. Неожиданный дальнобойщик подрезал ее у самой проволоки. Платили 45.80.
Человек в двух рядах от нас повернулся и посмотрел на Кэтрин.
– У меня она была, – сказал он ей, – у меня была десятка на носу.
– Ууу, – ответила ему Кэтрин, улыбаясь, – это хорошо.
Я обратился к третьему заезду, для ни разу не выводившихся 2-леток среди жеребцов и кастрированных меринов. За 5 минут до столба проверил тотализатор и пошел ставить. Уходя, я видел, как человек в двух рядах от нас повернулся и заговорил с Кэтрин. Каждый день на ипподроме тусовалась, по меньшей мере, дюжина таких, кто рассказывал привлекательным женщинам, какие великие они победители, – в надежде, что неким образом закончат с этой женщиной в постели. А может, они так далеко и не загадывали; может, они лишь смутно надеялись на что-то, не вполне уверенные, чем именно оно окажется. Помешанны и замороченны по всем счетам. Разве можно их ненавидеть? Великие победители, но если понаблюдать, как они ставят, то видно их обычно только у 2-долларового окна, каблуки стерты, одежда грязна. Отребье рода человеческого.
Я взял четного на деньги, и он выиграл на 6, и оплачивался 4.00 долларами. Не густо, но десятка была на победителя. Человек повернулся и посмотрел на Кэтрин.
– У меня было, – сказал он, – 100 долларов на победителя.
Кэтрин не ответила. Она начинала понимать. Победители языков не распускают. Боятся, что их прикончат на стоянке.
После четвертого заезда, выиграв 22.80, он повернулся снова и сообщил Кэтрин:
– Эта у меня тоже была, десять поперек.
Она отвернулась:
– У него лицо такое желтое, Хэнк. Ты видел его глаза? Он болен.
– Он болен мечтой. Мы все больны мечтой, поэтому-то мы и здесь.
– Хэнк, пойдем, а?
– Ладно.
В ту ночь она выпила полбутылки красного вина, хорошего красного вина, и была печальна и тиха. Я знал, что она сопоставляет меня с ипподромным народом и с толпой на боксе – так и есть, я с ними, я один из них. Кэтрин знала, что во мне живет что-то нездоровое, в смысле того, что здоров тот, кто здорово поступает. Меня же привлекает совсем не то: мне нравится пить, я ленив, у меня нет бога, политики, идей, идеалов. Я пустил корни в ничто; некое несуществование, и я его принимаю. Интересной личностью так не станешь. Да я и не хотел быть интересным, это слишком трудно. На самом деле, мне хотелось только мягкого, смутного пространства, в котором можно жить, и чтоб меня не трогали. С другой стороны, когда я напивался, то орал, чудил, совершенно отбивался от рук.
Один род поведения не подходит к другому. Мне все равно.
Ебля в ту ночь была очень хороша, но в ту же ночь я ее и потерял. Ничего не мог с этим сделать. Я скатился и вытерся простыней, пока она ходила в ванную. Где-то вверху полицейский вертолет кружил над Голливудом.
