Дом Аниты - Лурье Борис (читать книги онлайн полностью .TXT) 📗
Частных галеристов отправили в центры по переподготовке. Некоторым не повезло еще больше, и они угодили в лапы мятежных радикальных художников.
Между прочим, ваш доктор Гельдпейер по-прежнему пылится в подвале нашего Учреждения. Этот интеллектуальный Геббельс дожидается своего часа, когда его наконец разморозят — и он наденет мятежную революционную личину. Возможно, когда ветер культурной чистки промчится стороной, он снова добьется признания как проверенный, экстравагантный левый интеллектуал.
В Нью-Йорке больше нет туристов. Каждые выходные жителей принуждают к «добровольному труду», и они расчищают завалы, оставшиеся после пожаров.
Раз в неделю Иван на своей телеге отвозит меня на Лонг-Айленд. Бензина в городе нет, так что это весьма удобно. Иван прекрасно умеет договариваться с ополченцами на блокпостах и таскать мешки с картошкой.
Он также отлично успокаивает очаровательную белую требуху. Странно, до чего эти бывшие богатенькие девушки боятся грубых чернокожих мужчин — те ведь все равно их трахали с семи лет, причем с родительского одобрения.
Самые счастливые дни в моей жизни — когда я была привилегированным заключенным в Доме Аниты. Даже Вы, Джуди, хоть и безвылазно сидели в прачечной, все равно обожали такую жизнь, разве нет? Как хорошо я справлялась со своими секретарскими обязанностями! Когда я делала успехи, Анита всегда щипала меня под юбкой. Это было так давно — словно в другой жизни. Но в этом Доме все напоминает мне о былой роскоши.
Пусть же Анита вечно излучает мудрость и красоту. Где бы ни была. Она не умерла — во всяком случае, для меня. Поэтому смиренно прошу Вас во имя Аниты забыть прошлые обиды. Ее решение Вас продать — целиком моя вина.
Позволю себе отметить, что Вы никогда не стали бы Госпожой Джуди Стоун, если бы Вас не выпестовала Анита. В этой выродившейся пустыне дело Аниты — наше дело — остается единственной путеводной звездой.
Я мечтаю о невозможном и от всей души, как добрая еврейская домохозяйка, говорю Вам: Джуди, поскорее возвращайтесь! Наше опрятное Учреждение блестит чистотой. Ваше жилище дожидается Вас, благоухая кнедликами и куриным супом.
Еще раз прошу меня простить за дурацкую привязанность к Вам как предмету Искусства. Корыстолюбие, конечно, сыграло роль, но отнюдь не главную. Проявите же великодушие и не судите строго женщину, фанатично преданную Искусству!
Я собиралась установить Вашу статую на земле наших праотцев. Только представьте, как красиво смотрелся бы Объект Джуди в иерусалимском Скульптурном саду Билли Роуза!{201} Наши предки кланялись в эту сторону с незапамятных времен — вообразите, как Вас экспонируют у врат нашего вечного города!
Я думаю о Вас, и мне хочется плакать. Я чувствую себя не только Вашей сестрой, но и матерью. Вы — одна из моей дочерей, Джуди. От всей души желаю Вам огромных успехов в вашей иудейской авантюре и уверена, что Вы самоотверженно и беззаветно продолжаете культурно совершенствовать наш народ.
Искренне Ваша,
Ханна Поланитцер
Послесловие. Не забыть позвонить моей Любе
Два сна
27 февраля 1982 года
Как обычно, я занимаю несколько разных квартир, в том числе одну или несколько в самом Париже. Надолго я нигде не останавливаюсь, а в некоторых квартирах не бываю вовсе.
Что самое непостижимое, моя родная мать живет по соседству с одной из квартир, где я изредка бываю, — в Кайзервальде, Межапарксе под Ригой{202}. Квартира расположена в конце мощеной автострады длиной в несколько миль, которую здесь называют «шоссе». По этой дороге мне приходится брести ночью, взвалив на себя узлы, тяжелые сувениры и рассыпающиеся рукописи.
Квартира, которую я занимаю, — всего в нескольких кварталах от Кишозера, где я впервые увидел утопленника. Купальщики пытались его откачать, но безуспешно: он погиб. Это озеро в двух шагах от элегантной каменной виллы в пастельных тонах, где живет Люба, моя любимая.
У меня была назначена встреча с моей редакторшей, которая пытается улучшить мою неполную книгу воспоминаний «Дом Аниты». Я принес с собой все свои рукописи в тяжелом узле. Идти пришлось долго — все бумаги перепутались.
Отчего-то я не попадаю на встречу со своим редактором-Анитой. Со своей раздрызганной ношей вновь добираюсь до дома; моя неоплаченная съемная квартира расположена в подвале.
Я спускаюсь туда по изогнутой лестнице. Дочь хозяина-латыша спускается и поднимается по домашним надобностям, абсолютно не считаясь с моим присутствием. Как будто в подвале никто не живет. Впрочем, хозяин не спрашивал меня об оплате уже несколько месяцев. Сам я тоже не предлагал ему заплатить.
Возможно, они больше не признают во мне жильца. Наверное, считают каким-то неуловимым призраком, я то появляюсь, то исчезаю — вроде тех, что бывали в годы войны. Так что я — совершенно традиционная, общепризнанная ходячая ошибка природы.
Пытаюсь собрать все свои рукописи и сувениры, но они распакованы по разным картонным коробкам и папкам с неточными или противоречивыми пометками. Навести порядок я не в силах.
У меня в комнате — наша бывшая служанка, дебелая Броня, и христианская девушка — дочка хозяина, которая одевает, дрессирует и наряжает Броню скаковой лошадью. Деревенская баба всерьез собирается выставить себя на продажу на скотном рынке и всячески рекламировать свой товар.
На Броне искусно завитой и уложенный парик платиновой блондинки, волосы — в милю длиной… или, может, это ее обычные волосы вдруг стали роскошными? Она сильно накрашена темными тенями и шелковистой пудрой и похожа на бурлескную хабалку в роли роковой женщины. Наша босоногая кухарка преобразилась. Смахивает на сексуальную кошечку из американского журнала — точнее (раз уж она дородная полька), на сексуальную телку.
Я даже как будто ревную. Конечно, я понимаю, что наши с ней отношения — примитивный подростковый роман, но расцветающему шестнадцатилетнему парню было неприятно оказаться на моем месте в плане секса. Так что я опять ее упускаю — сам виноват, я ею пренебрег и упускаю этот сочный гойский запретный плод дразнящей женственности, который трещит по швам, стараясь выгоднее себя продать.
Впрочем, я пришел в Кайзервальд вовсе не за сексапильной Броней.
Пока дочка хозяина связывает, растягивает и четвертует Броню, чтобы сервировать ее для кого-то другого, я сижу за кухонным столом со своим полуфабрикатом из супермаркета.
В упаковке птичка — какая-то дичь. У нее туловище человечка и цыплячьи крылья. Надо ее выпотрошить, но я не могу себя заставить. Я не прочь съесть курицу за этим столом, но брезгую: слишком уж она напоминает младенца. Меня самого.
К тому же нет подходящего ножа — лишь инструмент, похожий на стамеску. Он тупой, без ручки, и за металл не ухватишься.
Я прошу Броню и девушку помочь. Они привыкли к грубой кухонной работе — у них-то большой опыт потрошения живых существ. Девушки совещаются.
Наконец, они решают так: раз уж каждый сам себе купил ужин, пусть каждый сам себе и готовит. Таковы правила демократии. Движение за освобождение женщин наложило идеологический отпечаток и на отталкивающий кухонный труд.
Очевидно, у меня больше нет привилегий, хоть я и сын хозяина. К тому же, я начинаю подозревать, что сейчас я всего-навсего еврей и, возможно, здесь прячусь.
Я оставляю свою птичку-младенчика на кухонном столе. Естественно, я не могу потрошить человека-птицу — возможно, даже самого себя.
Тут мне приходит в голову, что, раз уж я в Кайзервальде, нужно наконец позвонить моей Любе — она живет в двух шагах. Я знаю, что она получила тяжелую травму, когда ее убивали в Румбуле. Неудивительно, что теперь она ведет себя странновато. Скорее всего, до сих пор страдает от физических и душевных увечий. Поэтому я и смущался звонить — а вот сейчас пора.
Ее местонахождение никогда не было для меня тайной. Она живет одна, точнее, с матерью, на той же самой вилле. Даже номер телефона не изменился.
