Тринадцатая сказка - Сеттерфилд Диана (читать полностью книгу без регистрации .txt) 📗
На то, чтобы связать носок, надо не так уж много времени, а распустить его можно и вовсе в момент.
Так что мне осталось только смотать шерсть в клубок, чтобы потом связать из нее что-нибудь другое. Но я, хоть убей, не помню, что я сделала с той синей шерстью.
Во второй раз история с двойной пяткой случилась, когда я уже начала стареть. Мы с Китти тогда сидели в этом доме перед камином. Прошел полный год со дня смерти ее мужа, и чуть меньше года – с того дня, когда Китти переселилась ко мне. Я видела, что она понемногу оправляется. Она стала чаще улыбаться и проявлять интерес к разным вещам. И уже не заливалась слезами всякий раз, как услышит его имя. Мы сидели друг против друга, и я вязала ночные носки для Китти; это были мягкие носочки из ягнячьей шерсти, розовые – под цвет ее халата. У Китти на коленях лежала книга, но она больше смотрела не в нее, а по сторонам. Я поняла это, когда она сказала: «Джоан, ты вяжешь пятку по второму разу».
Я взглянула на вязанье – так и есть!
«И как это меня угораздило?» – удивилась я. Она сказала, что будь это ее вязанье, тут и удивляться было бы нечему. С ней такое случалось постоянно: то вывяжет две пятки, а то и вовсе ни одной. Своему мужу она связала несколько носков без пяток – прямых, как шланг. Мы посмеялись. «Но на тебя это совсем не похоже, – сказала она. – Обычно ты не бываешь такой рассеянной».
«Однажды такое со мной уже было, – сказала я. – Всего один раз». И я напомнила ей историю с моим женихом. Рассказывая, я аккуратно распустила часть носка со второй пяткой и стала довязывать его правильно. Я не отрывала глаз от работы, чтобы снова не напортачить, потому как уже темнело. И вот я закончила рассказ, а она молчит. Я решила, что она задумалась о своем муже. В конце концов, я сетовала на свою давнюю утрату, а ведь ее утрата по сравнению с моей была совсем свежей.
Стало уже слишком темно, и я решила довязать носок на другой день. «Китти!» – позвала я. Никакого ответа. «Китти?» Я сначала подумала, что она спит. Но это был не сон.
Она казалась такой умиротворенной. На лице ее застыла улыбка, как будто она радовалась скорой встрече со своим мужем. В то самое время, когда я возилась с этим носком и вспоминала давно минувшие дни, она тихо ушла, чтобы соединиться с ним на том свете.
Теперь ты, надеюсь, понимаешь, почему я встревожилась в ту грозовую ночь, обнаружив двойную пятку на своем вязанье. Когда это случилось в первый раз, я потеряла жениха. Во второй раз я потеряла сестру. И вот третий раз. Но мне уже некого было терять. Осталась только я сама.
Я взглянула на носок. Серая шерсть. Простенькая вязка. Он предназначался для меня.
«А стоит ли горевать?» – подумала я. У меня в этом мире уже не осталось близких людей, и моя смерть никого не заставит страдать. Это само по себе немалое утешение. В конце концов, я прожила достаточно долгую жизнь, не то что мой бедный жених. Мне вспомнилось счастливое выражение лица Китти сразу после ее ухода. «Может, оно и к лучшему», – сказала я себе.
Я начала распускать вторую пятку. Ты можешь спросить: «Разве теперь это имело значение?» Понимаешь, я не хотела, чтобы меня нашли с этим дурацким носком. Я представила, как люди судачат: «Старуха под конец выжила из ума. Ее нашли с вязаньем на коленях, и представляешь: на том носке было вывязано сразу две пятки». Нет, я не хотела давать им повод для пересудов. И я стала распускать вязанье, в душе готовясь к близкой смерти.
Не знаю, сколько времени прошло, но вдруг я услышала какой-то шум за дверью. Похоже на писк маленького зверька. Сперва я не обратила на него внимания, потому что в мыслях уже была далеко, на полпути между жизнью и смертью. Но звук не умолкал. Мне показалось, что он обращен прямо ко мне. И то сказать: к кому еще можно было обратиться в этой глуши, да еще в такую ночь? Я подумала, может, это заблудившийся котенок. И хотя мне было не до каких-то там котят – я готовилась к встрече с Творцом, – мысль о том, что он сидит под дверью, испуганный и промокший, мешала мне настроиться на нужный лад. И я сказала себе: «Если ты собралась помирать, это еще не причина для того, чтобы отказывать Божьей твари в тепле и пище». И потом, скажу тебе честно, мне подумалось, что было бы неплохо в свою последнюю минуту иметь рядом какое-то живое существо. Я встала и пошла к двери.
Представь себе мое удивление, когда я выглянула наружу!
Там, под навесом крыльца, тихо попискивая на кошачий манер, лежал завернутый в какую-то холстину младенец! Ты, бедняжка, совсем замерз, вымок и проголодался. Сперва я просто не поверила своим глазам. А когда я взяла тебя на руки, ты увидел меня и сразу перестал плакать.
Я не стала задерживаться снаружи – тебя надо было срочно обогреть и накормить. Потому я лишь быстро огляделась вокруг, стоя на крыльце. Я никого не увидела и не услышала. Только ветер шумно трепал деревья на краю леса. Не помню, заметила ли я тогда же столб дыма от пожара в Анджелфилде или узнала о нем уже позднее. В тот момент мне было не до каких-то там пожаров.
Я подхватила тебя поудобнее, вошла в дом и закрыла дверь.
Два раза мне случалось вывязать у носка лишнюю пятку, и оба раза ко мне приближалась смерть, унося мои близких. Когда я сделала это в третий раз, ко мне явилась жизнь. Это научило меня не слишком доверяться приметам и совпадениям. После той ночи мне уже было недосуг размышлять о смерти.
У меня был ты, и надо было думать о тебе.
С той поры мы зажили счастливо.
***
Последние фразы Аврелиус произнес хриплым, неожиданно севшим голосом. Его рассказ звучал как заклинание или молитва – эти слова он слышал сотни раз, будучи ребенком, и потом многократно повторял про себя на протяжении десятилетий.
Когда история подошла к концу, мы посидели в молчании, созерцая алтарь. Дождь снаружи еще не прекратился, хотя и стал реже. Сидевший рядом со мной Аврелиус был недвижим, как монумент, хотя в душе его вряд ли царил монументальный покой.
Я сейчас могла бы сказать очень многое, однако я не сказала ничего. Я просто ждала, когда он окончательно вернется в настоящее время из своего далекого прошлого. Когда это наконец произошло, он заговорил:
– Как видишь, это не моя история. Само собой, она и обо мне тоже, но она не моя. Это история миссис Лав. Там есть ее жених, ее сестра Китти, ее вязанье. И ее кекс. И только когда она думает, что все уже закончилось, там появляюсь я, и все начинается снова. Но моя собственная история должна быть другой, по крайней мере в самом ее начале. Потому что до того, как она открыла дверь… До того, как она услышала звук снаружи… До того… – Он сбился с мысли, сокрушенно махнул рукой и начал заново: – Потому что, если кто-то нашел младенца, нашел вот так, одного под дождем, это значит, что до того… обстоятельства… по необходимости…
Еще один резкий взмах руки аннулировал и эту попытку. Его взгляд блуждал по потолку часовни, словно надеясь отыскать там нужный глагол, без которого невозможно было Достроить фразу.
– Если миссис Лав меня нашла, это значит, что до того какой-то другой человек… какая-то мать должна была…
Глагол наконец нашелся, однако фраза не продвигалась дальше. Лицо его исказилось в мучительной гримасе, а руки, взметнувшиеся было в жесте отчаяния, теперь застыли в позиции, предполагавшей мольбу или молитву.
Порой лицо и тело человека способны передать движения его души настолько точно, что вы, согласно ходячему выражению, можете читать этого человека, как раскрытую книгу. И я прочла безмолвное послание Аврелиуса: «Будь со мной, мама».
Я дотронулась до его руки, и статуя ожила.
– Нет смысла ждать, когда кончится дождь, – тихо сказала я. – Он, похоже, зарядил на весь день. Мои снимки обождут до другого раза. Думаю, мы вполне можем идти.
– Да, – сказал он надтреснутым голосом. – Вполне можем.
НАСЛЕДСТВО
Напрямик через лес до моего дома полторы мили, – сказал он. – По дороге идти много дольше.
