Сын цирка - Ирвинг Джон (мир бесплатных книг txt) 📗
— Я должен тебе кое-что сказать о Рахуле, — начал Дарувалла, прогуливаясь с Джоном у кромки воды.
— Как зовут эту девушку? — поинтересовался милый мальчик.
— Зовут этого парня Рахул. Если ты посмотришь ему в трусы, то найдешь пенис и пару яиц. И все это довольно маленького размера, — выпалил Фарук.
Они продолжали прогулку по берегу, а Джон Д, казалось, пристально изучал гладкие морские камешки и закругленные, поломанные кусочки ракушек.
— Груди выглядят настоящими, — после некоторого молчания констатировал Джон.
— Наверняка это работа гормональных препаратов. — Доктор приступил к описанию действия эстрогенов, рассказал, как растут груди и бедра, как пенис становится маленького размера. Яйца уменьшаются и начинают напоминать вульву, а пенис усыхает до того, что по виду напоминает клитор. Доктор объяснил все, что ему было об этом известно, как и об операции по полному изменению пола человека.
— Вот до чего дошло дело, — заметил Джон. Затем они обсудили вопрос о том, кем должен интересоваться Рахул, мужчинами или женщинами. Из-за его желания стать женщиной Дарувалла сделал вывод, что паренек проявляет сексуальный интерес к мужчинам.
— Трудно только сказать, правда ли это, — предположил Джон.
Когда они вернулись туда, где дочери Даруваллы расположились в строении, на крыше которого лежали ветви пальм, то увидели, как Рахул Рай разговаривает с Джулией.
— Думаю, его интересуют молодые мужчины, однако, предполагаю, и девушки на что-нибудь сгодятся, — позже сказала Джулия.
Доктор размышлял, на что «сгодятся» Рахулу девушки. Как ему конфиденциально сообщила Промила, для бедного Рахула наступило «плохое время». Скорее всего они приехали из Бомбея не вместе, а здесь встретились только в отеле. Племянник провел уже неделю в этом районе один, и Промила упомянула о его «друзьях-хиппи» где-то в районе Анджуны. Дела пошли не так, как хотел Рахул. Промила продолжала рассказ, несмотря на то, что доктор ничего больше не хотел узнать.
— Предполагаю, произошли сексуальные контакты, от которых Рахул пришел в замешательство, — сказала тетушка Дарувалле.
— Да, вероятно, — вяло согласился доктор.
В обычном состоянии его бы огорчило такое известие, однако Дарувалла все еще был под впечатлением своих воспоминаний о сексуальных победах над Джулией. Но ни они, ни жара не влияли на силу аппетита доктора.
В полдень солнце палило нещадно, не было даже намека на ветерок. Ряды пальм вдоль берега моря стояли по стойке смирно, замерли и большие старые деревья дальше от берега. В деревнях и городках жизнь словно остановилась. Даже скрипучий трехколесный велосипед велорикши с поврежденной муфтой не мог расшевелить и поднять ни одну собаку. Если бы в воздухе не носился тяжелый запах самогона-фени, доктор предположил бы, что воздух совсем не движется.
К еде это никакого отношения не имело. Он начал с устриц и тушеных креветок в соусе из йогурта и горчицы, потом попробовал рыбу виндалуу, подливка к которой оказалась настолько острой, что верхняя губа сразу онемела, так что доктор несколько раз глубоко вдохнул. На обед доктор выпивал две порции сильно охлажденной водки-фени, а на десерт заказывал вино марки «Бебинка». Жена довольствовалась местным блюдом «ксасути», которое она ела вместе с дочерьми. Это было довольно острое жаркое, смягчала его подливка с добавлением кокосового молока, пряностей и мускатного ореха. На десерт девочки заказывали замороженные ломтики плодов манго. Доктор Дарувалла был наказан за свое гурманство тем, что никакая еда не могла унять пожара у него во рту. В качестве лекарства он заказывал холодное пиво, после чего критиковал жену за то, что она разрешала девочкам выпивать так много сока сахарного тростника.
— Им станет плохо от такого количества сахара, — упрекнул он жену.
— Подумать только, кто об этом говорит! — нашлась Джулия.
Фарук надулся. И пиво оказалось неизвестной марки, которую он не смог запомнить. Однако в памяти у него осталась часть надписи на этикетке, гласившая: «Спиртные напитки губят страну, семью и жизнь».
Несмотря на неуемный аппетит, полнота доктора не казалась чрезмерной. Причин было несколько. Прежде всего, рост. Фарук был невысок, с аккуратными маленькими руками, аккуратными и четкими чертами округлого лица, казавшегося по-мальчишески молодым и доброжелательным. Руки и ноги доктор имел тонкие и жилистые, а зад у него никак не выделялся. Даже крошечный живот в форме котла по-своему подчеркивал аккуратность, опрятность и складность доктора. Фарук носил маленькую, хорошо подстриженную бородку и любил тщательно выбривать себе щеки и шею. Когда он еще носил усы, они также выглядели аккуратными и маленькими. Кожа у Даруваллы казалась не темнее, чем скорлупа миндального ореха, а черные волосы вскоре обещали полностью поседеть. Его густым волосам не грозила лысина. Фарук коротко подстригал затылок и боковую часть выше ушей, однако оставлял длинные волосы сверху, из-за чего они слегка завивались. Маленькие уши Даруваллы плотно прилегали к голове и не оттопыривались. Темно-коричневые глаза казались черными и большими на аккуратном лице. А может быть, они действительно были большими. Только выражение глаз выдавало то, что их хозяин готов есть с утра и до ночи.
Доктора нельзя было назвать симпатичным человеком, только если рядом был молодой Джон Д. В общем-то, Дарувалла принадлежал к категории маленьких, плотных мужчин с небольшим животом в форме котла.
Пока он тратил силы, переваривая обед, ему в голову могла прийти мысль, что другие люди ведут себя более разумно. Джон Д, например, не обедал в полуденную жару, демонстрируя и самодисциплину и самоограничение в еде, — в будущем ему это предстоит уже как кинозвезде. Вместо обеда он совершал длительные прогулки по берегу. Плавал он изредка, лишь для того, чтобы охладиться. Трудно сказать, гулял ли он по пляжу, чтобы посмотреть на собравшихся там молодых женщин, или чтобы предоставить им прекрасную возможность полюбоваться собой.
Доктор настолько размяк от еды, что едва обратил внимание на то, что Рахула нигде не видно. Значит, будущий транссексуал не преследует сейчас Джона. Его тетушка лишь немного прошлась с молодым человеком вдоль моря. Похоже было на то, что Джон Д быстро отбил у нее охоту идти с ним дальше, или объявив о своем желании посетить следующую деревню или назвав еще более отдаленное селение. Промила возвратилась в тень своего бунгало, покрытого ветвями пальмы, где начала обмазываться большим количеством масел и химических реактивов. На солнце тетушка появлялась в шляпе с немыслимо огромными полями, словно был еще шанс защитить пораженную раком кожу.
Дочери Даруваллы в бунгало тоже умаслили свои юные и прекрасные тела и пошли по берегу, лавируя между загоравшими европейцами, которых в это время года было еще немного. Родители запрещали девочкам ходить вместе с Джоном на полуденные прогулки, считая, что молодой человек заслужил несколько спокойных часов.
Наиболее мудро в полдень вела себя жена доктора — она скрывалась в относительной прохладе комнат второго этажа. На затененном балконе Джулия читала или дремала, поскольку здесь стояла деревянная кровать и висел гамак, который облюбовал Джон Д.
Для Фарука полдень также являлся временем послеобеденного сна. Он с трудом мог представить, что сможет осилить подъем на второй этаж отеля. Из таверны открывался вид на его балкон. Доктор с вожделением смотрел в том направлении и думал… о гамаке. Хорошо бы поспать там этой ночью. Если противомоскитная сетка не повреждена, это будет совсем удобно, можно всю ночь слушать морской прибой. Чем больше Джон будет спать в гамаке, тем сильнее он привыкнет к мысли, что это только его спальное место. Здесь, однако, его размышления приняли иное направление, мечты о гамаке уступили место вспышке сексуального интереса Фарука к жене, а также к тому, что он обсудил с ней не все абзацы книги Солтера.
Доктор Дарувалла хотел узнать, что еще он написал. Несмотря на обострение интереса к жене, доктор чувствовал и некоторую депрессию. Разумеется, проза Солтера превосходила то, о чем он мечтал или стремился достичь, однако Дарувалла правильно предположил: один из любовников должен умереть. Такая сильная страсть и любовь недолговечны. И заканчивался роман на щемящей ноте, доставляя ему боль. Закрывая книгу, доктор почувствовал, что автор насмехается над жизнью, которую он вел с Джулией и которой так дорожил. Это действительно насмешка?
