Время карликов - Рыбинский Игорь Егорович (лучшие книги читать онлайн .txt) 📗

Друзья продегустировали принесенную Боброком водку, вино и пиво, закусили ржавой скумбрией из банки и закурили.

– Ну вот, – продолжил бывший историк, – когда на нашу планету посыпались спутники, мутации усилились, и на земле появились негры, цыгане и самые страшные карлики – евреи. «Они, – говорил Гитлер, – так же далеки от нас, как породы животных от подлинной человеческой породы». С карликами надо бороться; тогда не будет неполноценных рас, останутся лишь потомки гигантов, которые своей энергией удержат от падения последний и самый большой спутник – Луну, а она уже готова свалиться, чтобы погубить все живое на планете.

Одновременно с этой борьбой с карликами Гитлер поручил археологам начать массовые раскопки в районе древнейших германских поселений – ему очень хотелось найти следы пребывания в Германии «сверх-человеков». Ученые схватились за лопаты, но вскоре приуменьшили свою прыть и начали чесать затылки. Когда они достигли культурных слоев IX века, то увидели, что там то же самое, что в Северном Причерноморье, в Малой Азии, в Поволжье, в Южном Пред-уралье, в Семиречьи, на Алтае и Северном Китае, то есть остатки культуры, неправильно называемой славянской. А что могло еще быть? Ведь даже студенты знают, что Берлин назывался Берло [14], Дрезден – Дроздовец, Лейпциг – Липецком, Бремен – Бревеном, Ольденбург – Старгородом.

Все раскопы быстренько засыпали землей, ученых-археологов отправили на свидание с бывшей горничной, а славян объявили главными врагами арийской расы. Подвел, правда, немного Ганс Горбиргер, который в своем труде указал ареал распространения арийского типа – всю северную часть России, по площади превышающую Западную Европу, где потомки полубогов жили только в Скандинавии, Германии и в Голландии с Данией. Но все равно надо было срочно начинать войну, чтобы уничтожить неполноценные расы, а потом производить гигантов. Правда, были и полезные карлики, и потому Гитлер скоренько присвоил звание почетных арийцев Круппу и Мессершмидту. Война началась, а чем закончилась – ты сам знаешь…

За окнами на крышах домов лежало темно-синее декабрьское небо, на землю падал снег, у станции метро продавали елки, за стеной кричала избиваемая мужем соседка.

– Надоело все, – сказал Подрезов, поднимаясь из-за стола.

Он вышел из комнаты, и вскоре из-за стены донеслись звуки падения тела, оханье мужчины и женский вопль.

– Не трогай его!

Виктор снова вернулся на кухню, налил себе водки и спросил:

– Это все правда?

– Что? – не понял Боброк.

– Ну, великаны и карлики.

– Полный бред, – ответил историк. – То есть, континент Арктида действительно существовал. И катастрофа была, и люди, жившие там, перебрались по горному перешейку – по Новой земле, Уральским горам – в степи, потом отправились на юг в Индию и на запад к Малой Азии. Говорили они на санскрите. Такого языка уже нет, но сохранились двенадцать диалектов его: украинский, белорусский, сербский, литовский и так далее – то, что было когда-то единым языком ариев. А «урус» на санскрите – несущий свет.

Алексей замолчал, поглядел на обшарпанную стену, затем на закопченный потолок.

– А может, все так и было; только кто поверит мне – алкашу и придурку.

Падал снег за окном, в щели пробивалась зима, капала вода из крана, кто-то храпел в соседней комнате, порхала маленькая тень на стене – то ли мотылек, то ли пушинка, то ли снежинка, частичка чьей-то души, заледеневшая, расколовшаяся и слетающая с неба, тихо и обреченно, чтобы умереть.

– Есть ли на свете страны, где сейчас тепло, где поют птицы, где не хочется думать о своей поганой жизни? – спросил Боброк.

Но ответом ему было молчание, потому что Виктор уже спал, положив голову на стол возле открытой банки консервированной скумбрии с воткнутыми в нее окурками.

Алексей наполнил два стакана, поднял свой и, посмотрев на спящего друга, произнес тихо:

– Давай выпьем за Россию. Выпьем и сдохнем. Только этим можем ей помочь. За то, чтобы на нашей Родине жило поменьше идиотов вроде нас с тобой.

Через минуту Боброк нетвердой походкой направился в комнату, где его ждал ободранный диванчик. Шел, держась за стену, и усмехался, вспоминая, каких глупостей он только что наговорил.

Смешно и мне. Великаны, карлики… Человек велик своим духом, и потому даже тот, кого природа не наделила огромным ростом, может быть великаном, а двухметровый гигант – карликом. Впрочем, к моим героям это не имеет никакого отношения, а сам я – среднего роста.

Хомо сапиенсы отличаются друг от друга. И ростом, и цветом кожи, и умом, хотя все они суть человеки разумные. Откуда они появились, хомо сапиенсы, никто точно не знает, но все точно догадываются, что люди развиваются – появился хомо социалис – человек общественный, от которого произошел почти вымерший ныне хомо совьетикус. А ведь совсем недавно ареал обитания хомо совьетикус занимал более шестой части земной поверхности. Хорошее было время. Все были равны, никто никому не завидовал, у всех все было одинаковое: зарплата 120 рэ, колбаса за два двадцать, право избирать, мечты об отпуске в Крыму, квартирка или комнатка в блочной многоэтажке, куда хомо сапиенс приводил своих femina сапиенс – очень добрых и ласковых, девушки приносили бутылку «Russian», в постели говорили одни и те же нежные слова, и трусики у них были одинаковые – с нарисованными вишенками и названиями дней недели. Трусики были белые и маленькие, словно снятые с убитых карликов.

5

Санкт-Петербург не самый крупный город, всего пять миллионов жителей. Это чуть больше, чем в Финляндии, и немногим меньше, чем в Швеции. Живут в нем не только люди, но также голуби, вороны и воробьи. Есть также и соловьи, но об этом знают только жители Васильевского острова. Соловьев даже очень много, но все они гнездятся на Смоленском кладбище или возле него. Весной и летом они заливаются так, что не хочется искать себе другой клочок Земли, чтобы наслаждаться созерцанием пролетающих в небе облаков, ощущая счастье растворенных в них чьей-то жизни и любви.

Декабрь, зима, промозглая слякоть, снег, почерневший до срока, звон, доносящийся с колокольни, пламя свечи, которое борется с ветром, слезы, упирающиеся в ладони, и мысли, растворившиеся в небытии.

Высоковский никогда не подходит к могиле, остается в своем броневике на узкой улочке перед воротами кладбища. Петр выходит из машины и бросает камушки в Смоленку, Владимир Фомич смотрит за толстыми тонированными стеклами телевизор и ожидает возвращения Лены. Но ей до этого нет никакого дела, ей абсолютно все равно, что за окном – покрывшийся льдом залив или же темные сосны загородной резиденции. Рядом пустота, и она такая тоскливая, что хочется закрыть глаза, чтобы не видеть фотографию на временном обелиске.

– Девушка, – произнес чей-то голос за спиной, – приходите сюда летом – здесь так поют соловьи!

Теперь уже все равно: завтра будет бесконечно долгий перелет в роскошный гостиничный комплекс Сан Сити. У Высоковского деловая встреча с Ван Хейденом, а ее он берет с собой как своего собеседника, как переводчицу, как предмет лишний, но необходимый в дороге, как несгораемый кейс, в котором лежит один-единственный листочек бумаги – абсолютно чистый, но уже помятый.

Владимир Фомич – торжественный и важный: на всех телевизионных каналах готовятся к президентской гонке, и подкупленные обозреватели наперебой гадают о том – выставит ли олигарх, известный своей благотворительностью, кандидатуру. Даже французские стюардессы подскочили к известному человеку и попросили автографы для всего экипажа. Владимир Фомич улыбнулся и расписался на десятке рекламных буклетиков авиакомпании «Эйр Франс».

После нашей зимы в Кейптауне душно и влажно; только с океана дует освежающий ветер, и пальмы во дворе шелестят широкими листьями. Ван Хейден встретил их в своем лимузине на летном поле. Они ехали через город, и Высоковский через окно приглядывался ко всему, что попадало в его поле зрения. Мимо проносились открытые автомобили, в которых темнокожие водители обнимали своих подруг, и встречный ветер бросал в стороны обрывки грохочущих мелодий.