Грифон - Конде Альфредо (книги полностью TXT) 📗

Посланцу предоставляется уникальная возможность. О его подвиге, несомненно, пойдет слух: Камбадос недалеко от Компостелы, а также от Понтеведры, и туда легко дойдут известия о его деяниях: изъято пятьсот книг. Обыск, досмотр произведены самым тщательным образом: все тюки, один за другим, осмотрены на борту, затем сняты с корабля, на пирсе осмотрены еще раз и добросовестно сверены с таможенной декларацией. Никто из купцов не выразил протест, все желающие присутствовали при проверке и могли ознакомиться с исчерпывающим описанием всех пятисот книг: произведения Лютера и Кальвина, Каноническое право в трех томах, несколько экземпляров Декретов Тридентского собора, толкование псалмов, роман Роберто Беллармино [130], три тома Грасиано [131]… «Suaviter in modo, fortiter in re» [132], скажут о Посланце в Компостеле, как уже не раз говорили и в Мадриде, и при дворе, в Эскориале.

А вот чего никто не скажет, так это что со время всех последующих инспекций он больше всего будет стараться не разлить ни одного бурдюка с вином…

– Благословен Господь, одаряющий нас этим вином, рожденным в виноградниках и политым людским потом, – будет говорить он, всякий раз произнося слова благословения, когда кто-нибудь скажет ему, что надо проверить мехи с вином. И все подумают, что это происходит от благоговения, основанного на почти что суеверном преклонении перед тем, при помощи чего совершается таинство евхаристии, – ведь Посланец всегда наклонится, поднимет и поцелует даже самую маленькую корочку хлеба, – но сам-то он прекрасно знает, что внутри больших мехов с вином спрятаны другие, поменьше, в которых под прикрытием вина, иногда даже церковного, провозятся книги в монастыри и имения местной знати.

Никто из комиссаров так и не узнает, что Посланцу известно, через какие именно из находящихся в его ведении портов проходят запретные грузы, провозу которых в одних случаях способствует жадность, в других – халатность, почти всегда – подкуп, а подчас и жажда знаний; и еще ему известно, что большая их часть проходит отнюдь не торговым путем. Слишком много протестов поступает от торговцев, выходящих из себя по причине ущерба, наносимого товару проверками, напуганных тем, что из-за бюрократических формальностей разгрузка судов происходит очень медленно, уставших терпеть убытки из-за конфискации груза в результате удачно завершившегося поиска книг, к которым они не имеют ни малейшего отношения.

Посланцу хорошо известно, что провоз книг чаще всего осуществляется особым способом: корабли, груженные ими, пристают в заранее оговоренных местах или же в морских просторах теряются маленькие суденышки, чтобы там, в тысяче миль от берега, в открытом море пришвартоваться к большим кораблям, в чьих трюмах находятся книги. Посланец знает, как это происходит, ему известны тайные места стоянок и люди, плетущие хитроумную сеть доставки книг как раз сейчас, когда он сам, помалкивая, ездит по южному побережью Галисии, все время отправляя подробные донесения о том, где он бывает и что делает, но он старательно избегает мест, в которых его присутствие нежелательно.

В течение нескольких месяцев Посланец проверит наиболее значительные причалы Риас и Нойи, Байоны, Туя, Понтеведры, Виго, и там убедятся в его самоотверженности и усердии, а в это самое время окрестные монастыри и даже те, что находятся в отдалении от побережья, до отвала насытятся книгами, что придут к ним по морю; никогда еще у бернардинских и бенедиктинских монахов не было таких богатых библиотек, такого количества новых томов, наполняющих самые отдаленные уголки пьянящим ароматом свежей типографской краски. А между поездками, между разгрузками судов он спешит в свое родовое поместье в Сальседо, где ждут его растущий сын и Симона, любовь к которой не увядает.

… Наконец он приходит в себя. Одна из створок окна распахнулась, и ветер ворвался в комнату. Посланец кутается в наброшенную на плечи накидку и протягивает руку, чтобы проткнуть барашка длинным острым ножом. Жаркое готово. Он внимательно разглядывает его, решая, куда бы вонзить зубы, и тут же приступает к трапезе, осторожно, чтобы не обжечься. Он ест медленно, он никуда не торопится.

… Медленно, не торопясь, откусывая маленькими кусочками, Посланец в одиночестве съедает барашка в тиши своего пристанища в Эксе. Теперь он уже хорошо знает, что значит печаль. Позади остались багряные закаты в Камбадос, и кротость теплых вод залива Понтеведры, открывающегося взору с холма, на котором стоит его дом в имении Сальседо, и пленительная услада дождя, льющегося день за днем с небес как благословение, а может быть, как наказание. Именно поэтому его сердце пленила вода – мелкий дождь, омывающий душу светлой печалью, роса, еще не остывшая на склоне дня, – а вокруг столько света, – столько света! – что сердце не может не плакать… В этом – приятная особенность таких, как он, пантеистов; погрузившись в себя и почувствовав, что сердце их увлажнилось, они без труда проделывают тот путь, что для других почти всегда оборачивается непреодолимой мукой или медленным отказом от жизненных благ, часто так и не приводящим к желанной цели. Но теперь с ним происходит нечто другое: половина его существа устремилась по Галисийской дороге, к Симоне и Мартину, к его Земле – кто знает, почему галисийцы называют именно так, всегда с большой буквы, свою землю – Земля! – так вот, он устремился к Земле, той самой единственной Земле, к мягким влажным лугам, обласканным в этот закатный час пришедшим с моря поразительным светом, что так любят птицы, – пройдя сквозь листву берез, свет опустился на траву, отразившую тень ветра, который, пытаясь пригладить ее, запутался в ней. Другая же его половина неподвижно пребывала здесь, в земле Прованса, ошеломленная светом, одурманенная жарой, в образе и плоти человеческой, силясь вспомнить не только названия птиц, предметов, растений и холмов, всего того, что охватывает его любовь к покинутой родине – всего, что теперь оторвано от него, подобно цветущей ветви, оторванной от старого дряхлеющего ствола, – но еще и то, каким же ветром его сюда занесло.

Обгладывая кость, он размышлял не только о быстротечности времени и неуловимости его сути, но и о тех грустных событиях, что привели его в Экс. Тысячи образов возникали в его сознании, но он так и не мог найти причины своего несчастья.

Он вынужден был бежать, едва успев попрощаться. Он отправлялся в Байону, куда вызвал его комиссар, чтобы он помог разобраться с только что прибывшим судном, которое, следуя курсом на Ла-Рошель, вынуждено было свернуть и пристать к берегу, – причиной тому оказался сильный западный ветер, что часто готовит беду морякам у западных берегов Галисии. Бросив якорь возле крепости, судно ожидало досмотра, который необходимо было провести прежде, чем моряки сойдут на берег, чтобы скоротать в тавернах затянувшееся ожидание погоды. Посланец получил сообщение об этом, находясь в своем имении в Сальседо, и немедленно выехал, оставив записку Симоне, которая в это время была в Понтеведре у его племянниц, и поцеловав сына, игравшего в своей колыбельке с самшитовыми погремушками.

Вскоре после его отъезда прибыл гонец от Декана. Его конь был изнурен и взмылен, так что в имении ему дали другого, и он галопом поскакал вслед Посланцу, догнав его на мосту Сан-Пайо, уже почти на другой стороне залива, неподалеку от Аркаде; тот ехал неспешным шагом, не торопя свою лошадь, спутницу всех его странствий. Окликнув его еще издалека, посыльный подъехал к нему и протянул записку Декана: «Не надо хранить книги; лучше сжечь их, пока они не попали в руки невежд. Прошу Вас даже не раздумывать». Посланец прочел записку в испуге, как будто этот приказ, это предупреждение были чем-то невероятным; будто не могли быть написаны эти фразы, ставившие его перед необходимостью бегства. Не говоря ни слова, он повернул лошадь обратно в Сальседо, намереваясь отменить все прежние распоряжения.