Платформа - Уэльбек Мишель (читать онлайн полную книгу .txt) 📗

Можно поддерживать в себе жизнь одним только чувством ненависти; многие люди так и делают. Ислам разбил мою жизнь, ислам – подходя­щий объект для ненависти; в течение нескольких дней я старательно проникался ненавистью к мусульманам. Мне это неплохо удавалось; я да­же снова стал следить за международной политикой. Всякий раз, узна­вая, что палестинский террорист, ребенок, беременная палестинка сра­жены пулей в секторе Газа, я радовался, что одним мусульманином на свете стало меньше. Что ж, и вправду, этим можно жить.

Однажды вечером в гостиничном кафе со мной заговорил банкир-иорданец. Этот любезный господин непременно пожелал угостить меня пивом; возможно, его угнетало насильственное затворничество в гостинице. «Я понимаю здешних жителей, я на них не сержусь, – сказал он мне. – Мы сами виноваты. Тут не исламская земля, и непо­нятно, зачем тратить сотни миллионов на строительство мечетей. Не говоря уже о том взрыве… – Заметив, что я его внимательно слушаю, он заказал еще пива и расхрабрился. – К несчастью для мусульман, – продолжал он, – обещанный пророком рай уже существует на земле: есть места, где девушки сладострастно танцуют, ублажая мужчин, где можно опьяняться нектарами под звуки небесной музыки; таких мест штук двадцать в радиусе пятисот метров от гостиницы. Они легко до­ступны; чтобы в них попасть, нет нужды исполнять семь обязаннос­тей мусульманина и вести священную войну, достаточно заплатить не­сколько долларов. А чтобы увидеть их, вовсе не обязательно отправляться в дальнее путешествие – надо просто обзавестись параболической антенной». Он нимало не сомневался, что исламский мир обречен: капитализм восторжествует. Молодые арабы думают только о потреблении да о сексе. Их заветная мечта – американский образ жизни, сколько бы они ни утверждали обратное; их агрессивность – лишь проявление бессильной зависти; к счастью, молодежь все боль­ше отворачивается от ислама. Но сам он для этого уже стар, ему не по­везло, он всю жизнь вынужден был подлаживаться к религии, кото­рую презирал.

Вот и со мной примерно то же: настанет день, когда человечество освободится от ислама, но для меня это будет слишком поздно. Я, соб­ственно, уже не живу; я жил в течение нескольких месяцев, что само по себе неплохо, не каждый может этим похвастаться. Увы, отсутст­вие желания жить не приводит автоматически к возникновению же­лания умереть.

Я увидел иорданца на другой день перед его отлетом в Амман; ему теперь целый год ждать следующего отпуска. Я был скорее рад его отъ­езду, иначе он наверняка затеял бы новую дискуссию, а мне от такой перспективы становилось не по себе: я теперь с трудом выносил ин­теллектуальные разговоры; я больше не стремился понять мир ни да­же просто его познать. Тем не менее наша беседа оставила во мне глу­бокий след; иорданец полностью убедил меня, что ислам обречен; вообще-то, если вдуматься, это и в самом деле очевидно. От этой мыс­ли всю мою ненависть как рукой сняло. И я опять перестал интересо­ваться международной политикой.

4

Бангкок все-таки слишком походил на обычный город, там крутилось слишком много деловых людей, болталось слишком много туристов. Две недели спустя я сел в автобус и уехал в Паттайю. Этим и должно бы­ло кончиться, сказал я себе, но потом подумал: нет, я не прав, детерми­низм здесь ни при чем. Я мог бы провести остаток дней с Валери в Таи­ланде, в Бретани, где угодно. Стареть вообще не здорово; стареть в одиночестве – хуже некуда.

Едва только я поставил чемодан на пыльную площадку автовокзала, я понял, что это и есть моя конечная станция. Старый, иссохший нарко­ман с длинными седыми волосами просил милостыню у турникета, на плече у него сидела большая ящерица. Я дал ему сто бат и зашел выпить пива в «Хайдельберг Хоф» напротив вокзала. На улицах раскачивали бе­драми пузатые и усатые педерасты-немцы в рубашках в цветочек. Возле них три русские девчонки, три жалкие сосалки, развратные донельзя, извивались под орущий гетто-бластер, корчились, чуть по земле не ката­лись. Кто только не повстречался мне на улице за несколько минут: рэп­перы в бейсболках, маргиналы из Голландии, киберпанки с красными волосами, лесбиянки-австриячки с пирсингом. Дальше Паттайи ехать некуда, это клоака, сточная канава, куда сносит все отбросы западного невроза. Будь ты хоть гомо-, хоть гетеросексуален, хоть и то и другое сразу, Паттайя – твой последний шанс, потом остается только отказать­ся от желаний. Отели, естественно, различаются по уровню комфорта и цен, а также по национальному составу проживающих. Две самые боль­шие общины – немецкая и американская (в них растворены австралий­цы и даже новозеландцы). Попадается немало русских, безошибочно узнаваемых по неотесанному виду и гангстерским замашкам. Есть заведе­ние и для французов, называется «Ma maison»; в гостинице всего деся­ток комнат, но ресторан пользуется успехом. Я прожил в ней целую не­делю, пока не обнаружил, что не питаю особого пристрастия к французским сосискам и лягушачьим лапкам, могу обходиться без спут­никовых трансляций чемпионата Франции по футболу, могу не просма­тривать ежедневно раздел культуры в газете «Монд». Мне все равно надо было искать долговременное пристанище. Обычная туристическая виза выдается в Таиланде на месяц; однако чтобы ее продлить, достаточно за­ново пересечь границу. В Паттайе множество агентств предлагают одно­дневную поездку на камбоджийскую границу и обратно: три часа на ми­кроавтобусе, час или два в очереди на таможне, обед на камбоджийской территории (оплата обеда и чаевые таможенникам включены в стои­мость путевки) – и назад. Большинство постоянно проживающих здесь иностранцев проделывают это ежемесячно; получить долгосрочную ви­зу куда трудней.

В Паттайю приезжают не для того, чтобы начать жизнь заново, а для того, чтобы приемлемым образом ее закончить. Если хотите формули­ровку помягче – для того, чтобы взять тайм-аут, сделать длительную ос­тановку, которая может оказаться последней. Именно так выразился один гомосексуалист лет пятидесяти, с которым я познакомился в ир­ландском пабе; большую часть жизни он проработал газетным версталь­щиком и скопил немного денег. Проблемы начались у него лет десять на­зад: он продолжал ходить по вечерам в те же бары, что и обычно, но все чаще возвращался ни с чем. Разумеется, он мог бы получить свое за день­ги, но, если уж на то пошло, предпочитал платить азиатам. На этом мес­те своего рассказа он извинился и выразил надежду, что я не усматриваю в его словах расистского оттенка. Нет, ни в коем случае, я его понимал: унизительно платить человеку и думать, что, будь ты моложе, он бы лю­бил тебя бесплатно; куда проще иметь дело с людьми, не вызывающими у тебя никаких воспоминаний и ассоциаций. Если секс платный, лучше, чтобы он был в какой-то мере недифференцированным. Всем известно, что первое впечатление, которое возникает при встрече с людьми дру­гой расы, – это невозможность их дифференцировать, ощущение, что все лица похожи одно на другое. Если прожить в регионе несколько ме­сяцев, впечатление рассеивается, а жаль – оно в известной мере отража­ет реальность: люди, в сущности, все ужасно схожи между собой. Мож­но, понятно, поделить их на мужчин и женщин; можно при желании провести границу между возрастными категориями, но более подроб­ное членение есть педантизм, навеянный, возможно, скукой. Скучаю­щий индивид любит копаться в нюансах и выстраивать иерархии – это его характерное свойство. По Хатчинсону и Роулинзу, развитие систем иерархического главенства в животном сообществе не обусловлено практической необходимостью или естественным отбором; оно есть не что иное, как способ борьбы с угнетающей скукой природной жизни.

Итак, бывший верстальщик премило доживал свой век, услаждая се­бя за деньги стройными мускулистыми юношами со смуглой кожей. Раз в год он ездил во Францию навестить семью и кое-кого из друзей. Его сексуальная жизнь протекала не так бурно, как можно предположить, рассказывал он мне; он выходил раз или два в неделю, не чаще. В Паттайе он обосновался шесть лет назад; обилие дешевых и изысканных ус­луг приводит, как ни странно, к ослаблению желания. Он всякий раз был уверен, что сможет обработать и пососать прелестных мальчиков, а те ублажат его чувственно и умело. Коль скоро возможностей предо­ставлялось вдоволь, он пользовался ими умеренно и тщательно готовил каждый выход. Из его речи я понял, что во мне он видит гетеросексуаль­ный аналог самому себе, то есть человека, обуянного сексуальным неис­товством первых недель в Паттайе. Я не стал его разубеждать. Он дер­жался приветливо, непременно пожелал сам заплатить за пиво, надавал мне адресов, где можно разместиться на долгий срок. Ему было приятно встретить соотечественника: проживающие здесь голубые были в боль­шинстве своем англичане, он поддерживал с ними хорошие отношения, но время от времени ему хотелось поговорить на родном языке. С фран­цузской общиной, посещающей ресторан «Ma maison», он мало общался; она состояла в основном из зажиточных гетеросексуалов, бывших коло­ниальных чиновников и военных. Если я поселюсь в Паттайе, мы могли бы встречаться иногда вечерком: все чин чином, разумеется; он оставил мне номер своего мобильника. Я его записал, зная, что никогда не по­звоню. Он был симпатичен, любезен, интересен даже, если хотите; про­сто я не желал больше общаться с людьми.