Хранительница тайн - Мортон Кейт (первая книга TXT) 📗
Далее шел отрывок из «Строптивой музы», в котором Генри Дженкинс упоенно повествовал о встрече со своей юной избранницей. Лорел, уже читавшая книгу, пролистнула несколько страниц и принялась читать скупые факты из жизни Вивьен:
Вивьен Лонгмейер была дочерью единственной сестры Джонатана Карлайона Изабель, сбежавшей из дома с австралийским солдатом после Первой мировой войны. Нил и Изабель Лонгмейер поселились в маленьком поселке лесозаготовщиков на горе Тамборин на юго-востоке Квинсленда. Вивьен была третьим ребенком из четверых. Первые восемь лет своей жизни она вела тихую и мирную жизнь в родном доме, пока ее не отослали в Англию, к дяде по материнской линии, учиться в школе, которую он основал на землях фамильного имения.
Впервые Вивьен Лонгмейер упоминается в трудах молодой мисс Кэти Эллис, в будущем заслуженного педагога, которая сопровождала юную Вивьен на пути из Австралии в Англию в 1929 году. В своих мемуарах «Рожденная учить» она пишет, что именно встреча с Вивьен подвигла ее посвятить жизнь образованию детей, перенесших психологические травмы.
«Ее австралийская тетя предупредила меня, что девочка глуповата и, возможно, во время долгого путешествия предпочтет замкнуться в себе. Тогда я была молода и не посмела осудить эту женщину за черствость, граничащую с безразличием, но уже в ту пору больше доверяла собственным глазам. Мне хватило взгляда, чтобы понять: Вивьен Лонгмейер вовсе не глупа. Однако я видела, что заставило ее тетю так думать. Девочке было присуще обыкновение, порой раздражающее, долгое время сидеть неподвижно, а по ее лицу – отнюдь не глупому – пробегали отсветы мыслей, которыми Вивьен не собиралась ни с кем делиться.
Я сама с детства одарена богатым воображением. Мне свойственна привычка грезить наяву и записывать свои мысли в дневник – этому обыкновению я верна по сей день, – за что мне неоднократно попадало от отца, сурового протестантского пастора. Поэтому я сразу увидела, что Вивьен живет напряженной внутренней жизнью. Для ребенка, внезапно утратившего дом, семью, страну, где он родился, немаловажно сохранить те крохи собственной индивидуальности, которые у него остались.
Во время долгого морского путешествия мне удалось войти в доверие к Вивьен и установить с ней дружеские отношения, которые продолжались много лет. Мы регулярно переписывались до самой ее трагической смерти, и, хотя я никогда не называла себя учителем Вивьен, я рада, что могу назвать себя ее другом. У нее было не слишком много друзей: она принадлежала к тем людям, любви и внимания которых ищут и добиваются, но сама не обладала умением легко завязывать отношения».
Обыкновение Вивьен замыкаться в своем внутреннем мире, подмеченное Кэти Эллис, совпадает с описаниями взрослой Вивьен: «Она была красива, из тех людей, от которых трудно отвести глаз, но впоследствии вам кажется, что вы проглядели что-то важное».
«Именно самодостаточность делала ее такой привлекательной – казалось, она ни в ком не нуждается».
Возможно, именно эта таинственная, почти потусторонняя манера Вивьен и привлекла Генри Дженкинса в тот вечер в саду. Как и то, что она, подобно ему, пережила в детстве трагедию и была насильно вырвана из привычного мира в иное, чуждое окружение.
«Мы оба были чужаками, – говорил Генри Дженкинс в интервью Би-би-си. – И мы принадлежали друг другу. Я понял это с первого взгляда. Когда я увидел ее, в белых кружевах, то понял, что мой путь, начавшийся в школе Нордстром, в определенном смысле завершен».
На фотографии, помещенной тут же, молодожены выходили из церкви. Вивьен не сводила глаз с Генри, ее фату развевал ветерок, а он крепко сжимал руку невесты и в упор смотрел на фотографа. Радостные гости осыпали молодых рисом, но, глядя на фотографию, Лорел ощущала печаль. Все старые снимки таковы – знание того, что ожидает в будущем, отрезвляет. Особенно в данном случае. Она собственными глазами видела насильственную смерть Генри Дженкинса и знала, что юной, исполненной радужных надежд новобрачной осталось жить всего около трех лет.
Не приходится сомневаться, что Генри Дженкинс любил жену до умопомрачения. Он называл ее своей «благодатью», своим «спасением» и неоднократно утверждал, что без Вивьен его жизнь утратит всякий смысл. По иронии судьбы его слова оказались пророческими: после трагической смерти Вивьен двадцать третьего мая сорок первого года жизнь Генри пошла под откос. Работая в Министерстве информации, он был прекрасно осведомлен о суровых тяготах, которое испытывало гражданское население во время бомбежек, но отказывался признать, то причиной гибели его жены был обычный авианалет. Впоследствии стало ясно, что несуразные обвинения Дженкинса (он утверждал, что она стала жертвой мошенников и никогда бы не оказалась на месте бомбежки, если бы ее туда не заманили) были предвестниками его безумия. Генри Дженкинс клялся, что «найдет виновных и добьется, чтобы они понесли наказание».
В середине тысяча девятьсот сорокового Генри Дженкинс был госпитализирован с серьезным нервным расстройством, однако безумие преследовало его всю оставшуюся жизнь, пока не привело, опустившегося и всеми покинутого, к одинокой смерти в тысяча девятьсот шестьдесят первом году.
Лорел резко захлопнула книгу. Она не хотела дальше читать о подозрениях Генри Дженкинса и его обещании найти виновных. Похоже, он это обещание сдержал, и она своими глазами видела результат. Получалось, что именно маму с ее «планом» Генри винил в смерти своей жены. Что Дороти и есть мошенница, которая что-то хотела взять у Вивьен, а для этого заманила ее в какое-то место, где та и погибла.
Вздрогнув, Лорел виновато огляделась, испытывая неприятное чувство, словно за ней следят. Она думала о матери, о сожалениях Дороти, о ее словах про «второй шанс» – все эти звездочки на темном ночном небе складывались в созвездия, которых Лорел не желала различать.
Она опустила глаза на ни в чем не повинную черную обложку. Мама знает ответы на все вопросы, но их знала и Вивьен. Лицо на фотографии, имя в дарственной надписи на титульном листе, вымысел, ускользавший в щели истории.
И все-таки Вивьен была ключом ко всем тайнам.
Внезапно Лорел поняла, что именно из-за Вивьен план Дороти не удался.
Кэти Эллис с теплотой отзывалась о юной Вивьен, Китти Баркер называла ее надменной и безразличной. Возможно, детская трагедия превратила Вивьен в бездушную богачку, холодную и неприступную? Однако, если верить биографии, горе Генри Дженкинса было неподдельным, а то, что он десятилетие спустя по-прежнему искал виновных, подразумевало, что Вивьен была женщина незаурядная и достойная любви.
Лорел еще раз лихорадочно пролистала книгу, на сей раз в поисках фамилии и названия, а найдя их, дрожащей рукой переписала на листок бумаги: «Кэти Эллис “Рожденная учить”». Вивьен делала вид, будто не нуждается в друзьях, однако писала письма Кэти Эллис – письма, в которых (Лорел очень хотела верить) делилась со старой подругой самыми страшными тайнами. В наши дни редко кто хранит переписку, но, очевидно, Кэти Эллис, мемуаристка и заслуженный педагог, должна была беречь каждый пожелтелый листок!
Чем дальше продвигалась Лорел в своих исследованиях, тем яснее становилось: Вивьен ключ ко всему. Поймать ее ускользающую тень – и Лорел наконец-то узнает, в чем заключался хитроумный план Дороти, а также почему все пошло прахом.
Лорел улыбнулась – кажется, неуловимая Вивьен все-таки оставила за собой еле различимый след.
Часть третья
Вивьен
22
Вивьен наказали только из-за того, что все случилось перед магазином мистера Вэя на Мейн-стрит. Отец не хотел ее наказывать, он был человек мягкий (война выплавила из его характера последнюю сталь) и, по правде сказать, всегда восхищался неукротимым нравом своей младшенькой. Однако мистер Вэй все кричал и кричал про ребенка и розги, жалеть и портить, так что на улице собралась толпа, и, видит бог, солнце пекло адски… И все равно он бы никогда не поднял руку на собственного ребенка, а уж тем более – за драку с таким противным мальчишкой, как Джонс, который сам первый лезет обзываться. Поэтому отец сделал единственное, что мог: прилюдно пообещал не брать Вивьен на пикник, о чем сильно потом жалел. Они с мамой жарко спорили каждый вечер, надо ли было так поступать, да только сказанного не воротишь. Слишком много людей слышали отцовское обещание. Слова сорвались у него с языка и вошли в уши Вивьен, а она даже в свои восемь лет знала, что теперь остается одно: выпятить подбородок, скрестить руки на груди и сделать вид, будто ей не очень-то и хотелось ехать.
