Туарег - Васкес-Фигероа Альберто (версия книг .txt) 📗
– Полковник Турки вечером вылетел в Париж через Женеву. В настоящее время он, вероятно, вышел на связь со своими людьми. Я жду его звонка с минуты на минуту.
– Пусть приступает к делу как можно скорее.
– Я не хочу, чтобы он предпринимал какие-либо действия, пока не будет совершенно уверен в результате, – ответил министр. – Если мы провалимся, французы не дадут нам второго шанса.
– Ладно… Держи меня в курсе.
И положил трубку. Министр внутренних дел Али Мадани в свою очередь поступил так же и долго неподвижно сидел в кресле, погрузившись в размышления о том, что случится, если попытка полковника Турки не увенчается успехом и Абдуль эль-Кебир так и будет будоражить нацию. Генерал Аль-Хумайд был первым, однако, хорошо зная его, Али Мадани сомневался, что тот отважился бы взять на себя инициативу и обратиться к президенту, если бы не питал уверенности в том, что к нему тут же присоединятся другие гарнизоны. Перебрав имена, он прикинул, что, как минимум, семь провинций – а это значит, третья часть вооруженных сил – в первый же день перейдут на сторону Абдуля эль-Кебира. Отсюда до объявленной гражданской войны всего один шаг, особенно если французы постараются, чтобы она разразилась. Они еще не забыли унижения, которому подверглись двадцать лет назад, и мечтают прибрать к рукам богатства, которые целое столетие считали своими.
Он зажег одну из своих замечательных турецких сигарет, встал и подошел к окну, откуда обвел взглядом спокойное море, пустынный в это время года пляж и широкую набережную, спрашивая себя, не настало ли время навсегда покинуть этот кабинет, который он так любил.
Чтобы попасть сюда, он проделал долгий путь. На этом пути ему пришлось заключить в тюрьму человека, которым в глубине души он восхищался, и отдать себя в полное подчинение человеку, которого – тоже в глубине души – он презирал. По правде говоря, это был трудный путь, зато, в результате, самая большая сила и власть в стране надолго оказались сосредоточены в его руках и никто – за исключением разве что проклятого туарега – не смел и шагу ступить без его разрешения.
И вот теперь он ощутил, что эта власть начала ослабевать и ускользать между пальцами, словно глина, высушенная солнцем и обратившаяся в пыль. И чем сильнее он сжимал кулак в стремлении удержать ее, тем быстрее она рассыпалась.
Он отказывался признать, что монолитное государство, возведение которого стоило им столько пота и чужой крови, в итоге оказалось таким хрупким: хватило одного лишь упоминания имени Абдуля эль-Кебира, чтобы разрушить его до основания. Однако события упорно доказывали, что так оно и есть и, вероятно, настало время взглянуть правде в глаза и признать свое поражение.
Аль Мадани вернулся к столу, поднял трубку телефона и набрал свой домашний номер, подождал, когда прислуга позовет жену, и, когда та подошла к телефону, его голос прозвучал необычно хрипло, почти пристыженно.
– Приготовь чемоданы, дорогая, – попросил он. – Хочу, чтобы ты с детьми отправилась на несколько дней в Тунис… Я тебе сообщу, когда ты должна вернуться.
– Дела обстоят так плохо?
– Еще не знаю, – ответил он. – Все зависит от того, чего Турки добьется в Париже.
Он положил трубку и долго размышлял, остановив взгляд на большом портрете президента, занимавшем почти всю стену в глубине кабинета. Если Турки потерпит неудачу или вздумает перейти на сторону врага, можно будет считать, что все пропало.
Он всегда питал абсолютную веру в его оперативность и верность, но сейчас его охватила тревога: а была ли такая вера в полковника на самом деле полностью оправданной?
Гасель посвятил большую часть дня тому, что несколько раз проделал путь от президентского дворца до Старого города, поскольку в последнем он уже успел освоиться и чувствовал себя способным добираться оттуда до своего убежища и обратно, не сбиваясь с пути, но ему никак не удавалось привыкнуть к улицам современного города – прямым и одинаковым, различающимся между собой магазинами или табличками, прочитать которые он был не в состоянии.
Позже он накупил на базаре фиников, инжира и миндаля, поскольку не знал, сколько времени ему придется просидеть в засаде на верхушке пальмы, и раздобыл пузатую фляжку, которую до отказа наполнил в ближайшем фонтане. Наконец туарег вернулся в разрушенную церковь, еще раз проверил оружие и терпеливо стал ждать, стараясь думать только о том, как будет добираться до дворца.
В Старом городе, погруженном в темноту, не было ни души, когда он бесшумно пересек его, распугав кошек. Часы пробили три раза, когда он вышел на первую из асфальтированных улиц. Гасель поднял голову к светящемуся кругу, который следил за ним, словно глаз циклопа, и чернота ночи не позволила ему разглядеть даже очертаний башни. Из-за этого круг показался ему огромной полной луной, плывущей над горизонтом.
Улицы были пустынны – ни полуночных автобусов, ни мусоровозов, – и его насторожило спокойствие: даже по меркам позднего времени в нем было что-то ненормальное.
Затем это спокойствие неожиданно было нарушено появлением черного полицейского автомобиля, проехавшего вдали с мигающими наверху огнями, и где-то в стороне пляжа провыла сирена.
Он ускорил шаг, все сильнее испытывая тревогу, однако ему пришлось вжаться в дверной проем – когда метрах в двухстах от него появился еще один черный автомобиль, который остановился у тротуара и выключил фары.
Гасель терпеливо подождал, однако, судя по всему, сидевшие в машине решили выбрать это место, стратегическое пересечение двух улиц, чтобы вести наблюдение чуть ли не всю ночь. После некоторых размышлений он решил свернуть в первый же проулок, чтобы обойти препятствие и позже выйти у них за спиной.
Вскоре, однако, мужчина понял, что, сойдя с дороги, запомнить которую ему стоило стольких усилий, он заблудился. Все улицы казались ему одинаковыми, и в полумраке, едва освещаемом фонарями, тоже неотличимыми друг от друга, он не обнаружил ни одной из тех мелких деталей, на которые обратил внимание днем.
Туарег начал испытывать тревогу, потому что, чем дальше он шел вперед, тем более потерянным себя чувствовал. Здесь не было ни ветра, которому можно было подставить лицо, ни звезд, которые могли бы подсказать ему маршрут.
Проехала полицейская машина, оглашая ночь своей сиреной, и он бросился под скамейку. Затем сел на нее и сосредоточился на тщетной попытке привести в порядок мысли и определить, в какой части этого гигантского, зловонного и чудовищного города находятся президентский дворец, в какой части – Старый город и те места, которые в какой-то степени уже стали ему знакомыми.
Наконец, он понял, что потерпел поражение и благоразумнее будет вернуться обратно и предпринять новую попытку на следующий день.
Он вернулся прежним путем, однако проблема обратной дороги оказалась такой же сложной, как и дорога сюда. Гасель продолжал блуждать, пока до его слуха не донесся шум моря. Тут он вышел к широкой набережной и оказался перед знакомым зданием Министерства внутренних дел.
Он с облегчением перевел дыхание. Теперь он знал, как добраться до убежища, но, когда ускорил шаг и уже свернул было в кривую улочку, которая вела в туземный район, фары машины, припаркованной возле тротуара, вспыхнули, осветив его, и чей-то властный голос крикнул:
– Эй, ты! Поди-ка сюда!
Его первым порывом было кинуться наутек вверх по улице, но он сдержался и подошел к переднему окошку, стараясь уклониться от потока света, который бил ему в лицо.
Из глубины машины на него сурово взирало трое мужчин в форме.
– Что ты делаешь в это время на улице? – спросил тот, кто его подозвал. Он сидел рядом с водителем. – Разве ты не знаешь, что в городе комендантский час?
– Какой час? – недоуменно повторил он.
– Комендантский, идиот. Об этом объявляли по радио и по телевидению. Откуда, черт побери, ты идешь?
Гасель неопределенно махнул куда-то себе за спину:
– Из порта…
