Знаменитый газонокосильщик - Ланина Мария Михайловна (читать книги бесплатно .TXT) 📗

Потом мы с папой сидим в саду вместе с распорядителем похорон мистером Твеном.

— Как хорошо поют птицы, — перебивает папа мистера Твена, который демонстрирует ему каталог похоронных принадлежностей.

— Да, сэр, — кивает мистер Твен, — они сегодня явно в ударе.

— Ну что ж, эта плита выглядит очень симпатично, мистер Голден, — произносит каменщик Рэг. — Тут мы подравняем уголки, чтобы она не выглядело такой тяжелой… Этот итальянский камень очень красивый.

Папа поглаживает стену, куда будет вмонтирована плита, и смотрит на меня. Я киваю и направляюсь к дому, потому что внезапно все мои чувства к маме словно покрываются коркой и деревенеют, подобно тому как грубеет кожа на пятках.

Сегодня вспоминал о том, как Чарли сказал, что маму связали на небесах, и подумал, что он не так уж далек от истины. Действительно, такое ощущение, что маму похитила какая-то неизвестная банда и мы не знаем, как с ней собираются поступить и какой мы должны заплатить выкуп. Нам даже не сообщают, что с ней все в порядке. Судя по всему, это действительно очень крутая банда.

Мне по-прежнему не разрешают принять ванну из-за антибиотиков, и, кажется, от меня уже начинает разить. Мистер Командир обрызгал сегодня мою кровать одеколоном. Закончив процедуру, он кивнул мне, и я тоже ответил ему кивком. Сам мистер Командир моется три раза в день и выглядит безукоризненно в своей безрукавке и бордовых пижамных штанах.

После завтрака мне позвонил Алан Эймс с Би-би-си и сказал, что он делает это по просьбе папы.

— Я бы хотел поговорить с врачом, — заявил он, представившись. И я передал трубку доктору Атори. В течение нескольких минут они разговаривали по-итальянски, а потом доктор Атори снова протянул трубку мне.

— Тебя интересует, что с тобой происходит? — спрашивает Алан Эймс.

— Да, — отвечаю я.

— У тебя бронхиальная пневмония, — говорит он. — Может, тебе интересно знать, сколько времени они собираются продержать тебя в больнице?

— Да, интересно.

— Две недели, после чего тебя отправят обратно в Англию. А теперь я перезвоню твоему отцу.

Чуть позже звонит папа, чтобы узнать, как я себя чувствую. Я говорю, что прекрасно. Он говорит, что я здорово его напугал.

— Но ведь сейчас все в порядке? — спрашивает он.

— Да, — отвечаю я, и он передает трубку Чарли, который вырывает ее у него из рук. Чарли сообщает, что забил два гола в моих бутсах «Сан-Марино». Он говорит, что его пока не сделали капитаном команды, но он станет им на следующий год, так как Ворстонкрофт уезжает с родителями в Саудовскую Аравию.

— Я так рад, что у тебя прошли локти, — говорю я, — и так горд за тебя. — Тут голос у меня, вероятно, срывается, потому что Чарли спрашивает, что со мной такое, а когда я отвечаю, что ничего особенного, он интересуется, как по-итальянски называются скрэнджи. Я говорю, что «скранджио», и рассказываю ему о мистере Командире.

— А он большой, этот мистер Командир? — спрашивает Чарли.

— Огромный, — отвечаю я.

И Чарли возвращает трубку папе. Я извиняюсь за все, что наговорил ему на мамином вечере, а он отвечает, что ему очень жаль, если я действительно думаю о нем то, что сказал. Я говорю, что на самом деле я этого не думаю, и он отвечает, что и так это знал.

— У нас был тяжелый год, — говорит папа. — И я люблю тебя, сын.

Мамин прах отдают нам в пластмассовом ящике, как креозот. И я шучу, не надо ли потом будет сдать тару, но Саре эта шутка явно не нравится. Папа с видом киношного поджигателя, выливающего бензин из канистры, резко открывает ящик и высыпает содержимое на клумбы с розами. Он делает это настолько поспешно, что налетевший с полей ветер подхватывает пепел и уносит его прочь.

— Все равно все разлетится, — говорит папа. Но я пытаюсь поймать его и втоптать в землю, и часть пепла попадает мне в глаза.

А на следующий день мы с папой садимся смотреть все имеющиеся в доме фильмы. И сейчас мне это представляется особенно удивительным — мы сидим с ним рядом на диване и каждый знает, о чем думает другой, но мы не говорим об этом и лишь снова и снова повторяем эту дурацкую реплику.

— Нет, папа, «Сул-ла — да будет про-клято его имя и весь его род».

— Нет, «Сул-ла — да будет про-кля-то его имя и весь его род». Более отрывисто.

— Может, все-таки «Сул-ла… да будет про-клято его имя и весь его род»?

— Нет, ударение на «ла». «Сул-ла».

Мне стало лучше, и я уже могу вставать. Так что сегодня мы обедали в палате, сидя за одним столом, как настоящая семья. Мистер Командир восседал во главе и передавал нам соль и рогалики. Он ведет себя за столом, как Сара, и всем задает вопросы. Я пытаюсь убедить его в том, что со мной все в порядке. «Sono meglio» [4], — повторяю я, но, судя по всему, опережаю события.

Когда я не смотрю на потолок как идиот, то указываю на разные вещи и спрашиваю «Che cosa?», что означает «Что это?». Таким образом мне уже удалось узнать, как будет по-итальянски «язык», «голубь», «морковка», «картофельное пюре» и «озеро».

Когда у нас были каникулы, мы с Сарой катались на водных лыжах по озеру Орта. И теперь так странно видеть его из окна каждый день.

— Завтра я попытаюсь устоять.

— Главное — не дергаться и стоять ровно.

— Да, папа, я понял — ровно.

Когда мы были маленькими, мы приезжали сюда пять лет подряд. Папа садился за руль моторки. А Чарли был еще совсем малышом. Мама сидела с ним на корме у самого мотора и раздавала нам бутерброды с солониной. Я капризничал, когда мне попадались кусочки жира, и спрашивал, почему нельзя было сделать бутерброды с ореховым маслом, а мама отвечала: «Слушай, ешь что дают». Это было одним из ее любимых высказываний наравне с глаголом «набургериться» и выражением «ну надо же: столько свинины, и все за один шиллинг». Это старое выражение означает «много шума из ничего». Мама сказала так за несколько дней перед смертью, когда я пришел навестить ее в больнице.

А в один из наших приездов, когда мы гуляли по холмам, на одной из травянистых тропинок мама поскользнулась и упала. И с тех пор мы стали называть эту тропинку Маминой попой. В то время она еще носила длинные косы, которые доходили ей до пояса. Я прекрасно помню день, когда она их обрезала. Она устроилась на работу к мистеру Чипсу, и ее косы никак не помещались под шляпку. Когда она пришла встречать нас с Сарой после школы, я ее не узнал. Она так изменилась и настолько не была похожа на мою маму, что я разрыдался и отказался залезать в машину, так что ей пришлось пообещать снова отрастить волосы.

А эти пикники на берегу озера Орта — Сара в надувных нарукавниках плавает вместе с папой, а я катаю по подстилке крикетные шарики, поскольку боюсь воды, и сообщаю маме о своих успехах в выстраивании береговой линии Британских островов — это специальная игрушка для развития познавательных способностей. Потом мы с Сарой строим замки из песка, а мама нам помогает. Мы выстраивали целые города, так что проходящие мимо туристы их даже фотографировали. Огромный замок в окружении многочисленных укреплений, сделанных из песчаных куличиков, которые расположены симметричными рядами, расходящимися в разные стороны до пятнадцати футов. Все строения были окружены глубоким рвом, копать который было моей обязанностью, и украшены садами из водорослей, чем обычно занималась Сара. «Мам, а этот плоский камешек нельзя использовать для подъемного моста?»

Я мечтал о том, чтобы всем послать открытки из Судана, особенно Джемме. Собственно, ради этого все и делалось. Текст спокойный и непритязательный: «Дорогая Джемма, как видишь, я в Судане…», «Дорогой папа, как видишь, я в Судане». Но я заболел, и мне пришлось изменить маршрут.

Когда мы отправлялись отдыхать всей семьей, самое интересное начиналось тогда, когда мы добирались до Домодоссолы, расположенной в двенадцати милях от нашей гостиницы в Патенаско. Стоило нам проехать указатель, как папа начинал распевать песню о том, как нам хорошо едется в машине. «Молодец, Фифи! — кричал он. Фифи — это название нашей машины. — Отлично, Фифи, умница, Фифи, са-а-мая лу-учша-ая Фифи на свете! — А затем переходил к восхвалению себя: — Молодец па-апочка! Умница па-апочка! Самый лучший па-апочка на свете!» Далее следовали Сара, я, Чарли и, наконец, мама.