Вся синева неба - да Коста Мелисса (читать книги полностью txt, fb2) 📗
Ей это удалось. Сегодня Жоанна выглядит моложе, как и он без бороды.
— К столу! — кричит он, ставя дымящееся блюдо с лазаньей.
Но две женщины продолжают перешептываться и тихонько смеяться. Эмиль наблюдает за ними краем глаза, весело улыбаясь. Слышать смех Жоанны до сих пор кажется Эмилю чудом. Может быть, однажды, через несколько месяцев, он станет привычным и Эмиль перестанет его замечать. Это будет хорошим знаком, но в то же время грустно больше не видеть в этом чуда… Он откашливается и повторяет:
— К столу!
Миртиль за ужином становится сущей девушкой. Веселая, разговорчивая, она легко смеется и рассказывает тысячу анекдотов о деревне. Они приступают к десерту — салату из клубники, — когда она вдруг спрашивает серьезно:
— А как же Пок?
— Что — Пок?
— Жоанна говорила, что подыщет ему семью…
У нее озабоченный вид. Жоанна колеблется. Вопросительно смотрит на Эмиля и, удостоверившись, говорит:
— Мы возьмем его себе.
Миртиль не может в это поверить.
— Но…
— Но?
— Вы же сказали, что уедете через некоторое время…
Жоанна снова вопросительно смотрит на Эмиля, и он с улыбкой кивает.
— Мы возьмем его с собой в кемпинг-кар, — говорит она.
У Миртиль заблестели глаза.
— Это правда?
— Да, это правда!
— Вы его не бросите?
— Нет! — обижается Жоанна.
А Эмиль парирует:
— У нас теперь есть свидетельство о браке, Миртиль, мы семья!
Старушка качает головой, не понимая.
— Думаю, мы вправе усыновить котенка…
Все трое смеются. Это прекрасный вечер. Джаз, кисленький вкус клубники во рту, потеки томатного соуса на губах Миртиль, старинный гребень в волосах Жоанны и их улыбки. Правда, чудесный вечер.
2 сентября
Мама,
пишу, чтобы сообщить тебе потрясающую новость. Уже два дня я женатый человек. Не делай большие глаза и не хватайся за голову. Нет, я не сошел с ума. Жоанна очень хорошая девушка, она обещала уважать мою волю и никогда не отдаст меня в центр клинических испытаний. Да, признаю, потому-то мы это и сделали, но это ничего не меняет в том факте, что я женатый человек.
Теперь, что бы ни случилось, Жоанна будет моей единственной законной опекуншей. Больше ни одна больница не побеспокоит вас моими обмороками и провалами в памяти. Я знаю, это не то, чего вы хотите, но этого хочу я, а я уже большой мальчик. Мне двадцать шесть лет, и я женат. Вдобавок через два года я умру, могу же я, по крайней мере, сам решать, какой будет моя жизнь в эти два последних года.
Маржори должна была получить мое письмо и дать его тебе прочесть (во всяком случае, я ее об этом просил). Я отправлю тебе это, как только смогу, но оно будет последним. Теперь я буду продолжать регулярно писать вам, но только в черном блокнотике, который бережно храню при себе. Жоанна обещала передать его вам, когда меня не станет. Дело не в том, что я не хочу давать о себе знать, но отправка этих писем стала настоящим путешествием (если я хочу быть уверенным, что никто меня не найдет). К тому же, смею надеяться, эти два последних письма успокоят вас и докажут, что я счастлив и жизнь, которой я живу, меня устраивает.
Пока вы не получили мой черный блокнот и мои письма, постарайтесь как можете простить меня и не держать обиды. Мое бегство и моя женитьба эгоистичны, но не больше, чем ваше желание держать меня при себе маразматиком и узником. Я вас простил. Надеюсь, что вы будете так же снисходительны ко мне. Я люблю вас, и это на всю жизнь. Эти два года вдали от вас ничего не изменят. Наоборот… Говорят, что, только расставаясь с любимыми, мы понимаем, как их любим. Будем же считать это нашим шансом.
Мама, папа, чтобы закончить на более радостной ноте, знайте, что я был красивым женихом (во всяком случае, мне так кажется). Вы гордились бы мной. Я не сбрил бороду, зато надел белую рубашку и не выламывался перед мэром. Жоанна была красива. Мне жаль, что вы никогда ее не узнаете. Таких, как она, встречаешь только раз в жизни. На ней было старинное свадебное платье с большим количеством кружев, знаете, эти допотопные платья с рукавами до запястий. Миртиль (старушка, у которой мы сейчас живем) заплела ей красивую косу. Ей не хватало только фаты, чтобы походить на настоящую невесту. И приличных туфель!
Мама, папа, я вас целую. Вы со мной. Вы всегда рядом, где бы я ни был. Не сомневайтесь в этом.
16
— Эмиль? — зовет Миртиль от телевизора.
Он рядом, поливает растения на ступеньках, ведущих во внутренний дворик.
— Я здесь.
— Сядь.
Он удивлен, но повинуется. Подтаскивает стул, заваленный рекламными проспектами, ладонью смахивает их на пол и садится.
— Только что ушла Анни…
— Я знаю.
— Она сказала, Жан нашел в Эусе велосипед, тот, что она отдала тебе. Он-де стоял в переулке… несколько дней.
Эмиль раздосадован. Он не знает, почему так озабочена Миртиль — из-за потери велосипеда или его молчания по этому поводу. Он начинает что-то бормотать, мол, ему очень жаль, он постарается снова починить велосипед, если нужно, но старушка перебивает его:
— Что случилось? Ты потерял сознание?
Он качает головой.
— Нет! Нет, это не…
— Ты заблудился?
Она гладит Каналью механически, не думая о ней. Все ее внимание сосредоточено на Эмиле.
— Да. Я заблудился. Это было в тот злополучный день, когда вы предложили сделать нам свадебные фотографии и я ушел, хлопнув дверью.
Миртиль кивает. Ее глубокий взгляд точно рентгеном просвечивает.
— Ты исчез на целый день, да?
— Да. Я… Я понятия не имею, что мог делать… Когда я пришел в себя, велосипеда не было, и я… я еле нашел дорогу к дому. Мне правда очень жаль, это непростительная рассеянность. Я, честное слово, не хотел терять этот велосипед…
— Плевать я хотела на велосипед, мой мальчик! Поэтому ты больше не выходишь из дома?
— Я…
Ему стыдно признаваться, но так и есть. После этого происшествия он выдумывает кучу оправданий, чтобы не выходить одному в деревню. Поначалу он просто ждал, когда Жоанна выйдет прогуляться, и шел пройтись с ней. Но теперь, когда она помогает подруге Анни в кафе-мороженом и занята целыми днями, он больше не высовывает носа на улицу.
— Да… Я стараюсь не выходить… Я больше не теряюсь, потому что больше не выхожу.
— А остальное?
— Провалы в памяти?
— Да, провалы в памяти…
Он сам не знает. Он не оказывался больше в таком жутком положении, как в тот день, на улочках Эуса, с банкой в руке, но тревожные эпизоды были. Однажды утром оказалось, что он убрал зубную щетку в холодильник. В другой раз обнаружил, что в душе течет вода, он забыл закрыть ее час назад. А сегодня утром он назвал Жоанну Маржори. Но это можно списать на рассеянность… Во всяком случае, в этом он сейчас убеждает себя. Он знает, что это нормальное течение болезни, но, пока это ограничивается забывчивостью и чудачествами, он говорит себе, мол, ничего страшного. Больше всего он боится провалов.
— Ничего серьезного, но да… я кое-что забывал.
Его вдруг охватывает тревога.
— А что? Жоанна вам что-то говорила?
Миртиль качает головой.
— Нет… Она мне вообще ничего не говорила.
— Ей, кажется, нравится работать в кафе-мороженом, да? — спрашивает он, вопросительно глядя на Миртиль.
Та кивает.
— Да, ей, видно, на пользу выйти отсюда, развеяться.
Она цокает языком.
— И тебе бы делать то же самое.
Его глаза забегали. Он делает вид, будто смотрит в телевизор, но Миртиль не проведешь.
— Сидя здесь взаперти, ты не замедлишь развитие этой чертовой болезни. Наоборот. Тебе надо проветривать мозги.
— Тогда, — ворчит он в ответ, — вы не увидите меня трое суток. Я могу заблудиться в любом переулке.
— Так попроси Жоанну выходить с тобой.
— Она работает.
