Корабль отстоя - Покровский Александр Михайлович (книги онлайн бесплатно TXT) 📗

Она набивалась во все щели, за шиворот, под рукава.

Мы носили куртки и брюки, голову прикрывали кепкой, лицо – респиратором, глаза очками, руки – перчатками. На ногах у нас были ботинки.

Было жарко, лето, нечем дышать.

Пот струился по лицу, заливал глаза, на спине выступала соль.

Тогда-то я понял, что надо учиться. Причем учиться хорошо.

Мы работали по семь часов каждый день. Нам давали молоко. Раз в неделю. Сидор выпивал сразу, а я экономил, нес домой.

Мне нравилось носить домой молоко. Так я выглядел кормильцем.

Еще я приносил деньги – аванс и получку. Примерно сто двадцать рублей в сумме.

Когда отдавал деньги в первый раз, очень волновался, а бабушка была растрогана и что-то, отвернувшись, шептала.

Бабушка часто шептала. Она верила в Бога. Я ей как-то сказал:

– Бабушка! Бога же нет!

А она мне:

– Что ты, Сашенька, Бог есть, – и у нее в тот момент были такие глаза светлые, что у меня мурашки по коже.

За лето мы с ней накопили на одежду к осени. Мне и братьям.

С этих пор я часто буду покупать одежду, в основном себе, потому что все мое мгновенно донашивалось.

Юрка

Кроме нас, там были две пожилые грузчицы – они здорово ругались матом – и ещё там был Юрка – небольшой, плечистый армянин.

Юрка тоже ругался матом.

Там все ругались.

Не ругались только мы с Сидором. С Юркой мы были на «ты».

Он отсидел три года в тюрьме за мелкое воровство и был недоволен политикой государства.

Однажды он сказал, что во всём виноват «Володька». Мы поинтересовались кто это.

Оказалось, что под «Володькой» Юрка понимает Ленина нашего, Владимира Ильича!

Мы с Сидором начали орать (в основном, Сидор), чтоб Юрка при нас Ленина не трогал, потому что (потому!) для нас эта тема святая (ну, да!).

Орал Сидор очень убедительно, эмоционально, я ему вторил, и Юрка, поворчав насчет того, что все мы ещё очень маленькие, но ничего, подрастем и все поймем в этой жизни, заткнулся, как нам и хотелось.

Похоже, Юрка нас с Сидором очень уважал, потому что мы знали много слов об окружающем.

Отец

Отец ушел от нас, когда мне было уже шестнадцать. Поссорился с мамой и ушел.

Они даже подрались, потом он хлопнул дверью.

Потом он приходил несколько раз ко мне в школу, хотел поговорить.

Когда он приходил, я убегал с уроков, отсиживался в туалете, мечтая закурить.

Я так и не научился курить.

За всю жизнь не сделал ни одной затяжки.

Сунули мне как-то в детстве сигарету в рот – «Затянись!», – я «затянулся» и пошла из нее разная дрянь. Я решил, что дерьмо всякое в рот совать совсем не обязательно и не стал курить, но в туалете, после посещения школы отцом, я бы закурил, да нечего было.

Отец

Мне его потом всю жизнь не хватало. Я вёл с ним долгие разговоры. Так просто. Ни о чем. Болтали, болтали, смеялись.

Всё это в мыслях.

А наяву я поклялся, что меня никогда с ним рядом не будет.

Что я не приду на его могилу.

Я всё это выполнил – не пришёл. Потом тётки спрашивали у моих братьев, почему я такой.

Серега ответил, что из-за отца Саша ушёл служить на подводных лодках.

Может, и так.

Отец умер в шестьдесят восемь. В машине скорой помощи, у него отказали почки. Он жил под Лугой в совхозе «Рассвет», строил дачу, разводил коз.

Помню, как он ездил поднимать целину. Надолго. Мы ещё были совсем маленькие. Как символ абсолютной бесполезности этого дела, он привез оттуда полный мешок пшеницы.

Он приехал колючий, с бородой.

Я к нему сразу прижался и задохнулся от чувств.

Дед и прадед

Прадеда с отцовской стороны звали Михаилом.

Он был доктором медицины и в 1910 году умер в Вене, куда выехал лечить рак печени.

Мать моего деда умерла в 1900 году. Деду тогда было 2 года.

В 1910 он попал в приют для благородных сирот принца Ольденбургского.

Приют помещался под Лугой, и в 1910 году мальчики из него ездили в Стрельну на могилу принца. На фотографии все они одеты в униформу.

А в 1918 году дед Сергей был уже бойцом Красной Армии.

Надо было что-то есть, именно поэтому он и записался в красноармейцы.

В графе «происхождение» написал «мещанин».

Два его старших брата, Алексей и Всеволод, к тому времени уже должны были воевать на стороне белых.

Они были старше на несколько лет и революцию встретили кадетами.

О судьбе их ничего не известно.

Все это рассказал дед под большим секретом своей супруге и моей бабушке, и все это так и осталось бы между ними, если б бабушка под большим секретом не рассказала все это своим детям.

До 1936 года дед посылал своей собственной прародительнице ежемесячно 10 рублей. Тогда это были большие деньги. В те времена его бабушка ещё была жива.

Она жила в родовом имении где-то на Псковщине. Там её никто не трогал. За необычайную доброту крестьяне оберегали её от всяких напастей.

И имение её сохранили – имение князей Вяземских.

Прапрабабушка со стороны отца носила эту фамилию.

Как-то тетка Лида торжественно показала мне фотографию Вяземского Петра Андреевича и спросила: знаю ли я кто это. Я сказал, что это Гоголь.

Все попытки моей тетки найти хоть какие-то следы Вяземских в вышеуказанном месте не увенчались успехом. Наверное, имение было совсем в другой стороне.

Да и имение ли?

Дед Сергей умел заметать следы.

Этому его научила Красная Армия.

До сих пор ни в чем нельзя разобраться.

Бабушка и её родня

В 1923 году дед, так и не побывав в боях за дело революции, уволился в запас и женился. В жены он взял девушку из Луги по имени Мария. Она была красива и с косой. Её так и звали: «Маруся с косой». Коса до пят. Волосы цвета пепел.

Есть подозрение, что познакомились они ещё в те года, когда дед учился в реальном училище. В это время в женской гимназии она, кроме русского, изучала немецкий и французский.

Дед Сергей был не первой её любовью. Сначала был Павлик Сперанский, сын священника. По нему тосковали. По нему лили слезы. И это были слезы любви. Потом он куда-то делся.

Ее отец – Антон Брувер-Буценок, выходец из Латгалии, страны озер, высокий, видный, красивый, с бородой – служил дворецким.

Как-то в Лугу из восточной Польши приехало четыре сестры – Юля, Агата, Розалия и Петрунеля. Последняя была модисткой и содержала сестер.

Их приезд не остался незамеченным, Антон Брувер-Буценок предложил Агате руку и сердце.

Она соизволила согласиться. На фотографии тех времен она сидит, а он над ней возвышается.

Жили они душа в душу, при этом Агата работала горничной.

В 1900 году на свет Божий появилась моя бабушка.

В 1905 году прадед ушёл на русско-японскую, где вскоре сгинул.

Агата, потужив сполна, вышла замуж. Нового избранника звали Федором Иванычем.

Состоятельный человек, он занимал в Луге положение.

Умер он в конце двадцатых, оставив семье в местечке Замощье господский дом.