Фристайл. Сборник повестей (СИ) - Сергеева Татьяна Юрьевна (хороший книги онлайн бесплатно txt, fb2) 📗

— А провода… они что? — Неожиданно задал он вопрос.

Я совершенно растерялась. Потом промямлила.

— Они приварены…

Антон стал серьёзным, подумав немного, недоверчиво покачал головой.

— Не! Они прижарены.

Логика в этом была. Антон явно был философом, и наш диалог продолжился примерно в таком же духе.

— А ты кем хочешь быть, когда вырастешь? — Спросила я, чтобы как-то поддержать разговор, поскольку Виктор всё ещё не появлялся.

— Я буду танкистом. — Услышала я уверенный ответ. — Только я всё думаю, где я танк возьму?

Я не успела ответить. На крыльце садика, наконец, появился Виктор, держа за руку своего младшего, подскакивающего на каждом шагу, и выкрикивающего при этом какие-то ликующие звуки, словно «Вождь краснокожих». Пока они спускались со ступенек, он успел пару раз упасть, сильно приварившись коленками, но не заплакал, а только поднял свою курносую мордашку к отцу.

— Па… У меня сопли…

Виктор достал из кармана куртки платок и привычным знакомым движением вытер ему нос. Теперь я поняла, откуда этот заученный жест — сначала глаза, потом нос…

Они подошли, и «Вождь краснокожих», блеснув весёлыми большущими глазами и улыбнувшись от уха до уха, звонко выкрикнул:

— Ку-ка-ре-ку!..

— Ку-ку… — отозвалась эхом я.

Не улыбнуться в ответ было просто невозможно.

После его оценивающего взгляда я услышала вопрос в уже знакомой форме, очевидно, принятой у братьев.

— А дед Мороз… он что?

Я поперхнулась. Виктор едва сдерживал смех.

Мне ничего не оставалось, как начать пространные рассуждения по поводу деда Мороза. Мишка меня не слушал, скакал то на одной ноге, то на другой, но как только я закрыла рот, последовал тот же сакраментальный вопрос.

— А дед Мороз, он что?

Я перевела дух, и только хотела повторить свой монолог сначала, но Виктор меня остановил.

— Эти вопросы риторические, Лара. На них можно отвечать через раз…

И мы пошли домой.

Так началась моя странная семейная жизнь. Когда Виктор дежурил, с детьми оставалась его мама, которая тоже работала посменно, и с которой он всё время хотел меня познакомить. Но я почему-то знакомиться очень боялась, и всё откладывала эту встречу.

В остальные дни мы были вместе. Если в какой-то день у Виктора был выходной, он ходил в магазины и заполнял продуктами холодильник, занимался какими-то хозяйственными делами, которые постоянно возникали на ровном месте, гулял с детьми… Я отводила по утрам мальчишек в садик, в жаркой душной раздевалке помогала Мишке стягивать куртку и штаны, находила в его шкафчике шорты и сандалики… Антон прекрасно справлялся сам: его я просто запускала в дверь группы и предупреждала об этом воспитательницу, которая провожала меня любопытным завистливым взглядом.

Я старалась изо всех сил. Квартира у меня блестела, я проявляла чудеса кулинарной изобретательности. Варила супы и каши. Готовить меня научила мама, просто я разленилась в одиночестве, а теперь возилась в кухне с удовольствием. Детские вещи надо было стирать каждый день, и колготки у обоих мальчишек на коленках просто горели… Дети на ангелов походили мало, часто не слушались, капризничали, шкодили, дрались, устраивали в комнате такую возню, что с трудом удавалось их угомонить. Я всё время что-то придумывала: какую-нибудь новую игру или необыкновенный кукольный спектакль с участием всех имеющихся в детской мишек, зайцев и лошадок. Сочиняла какие-то длинные-предлинные сказки, которые рассказывала с продолжением… Мне казалось, что я вполне справляюсь, по крайней мере, я от мальчишек не уставала. Мне нравилось, когда они меня слушались, нравилось изображать из себя строгую, но любящую воспитательницу и доставляло удовольствие болтать с ними по вечерам, когда они уже почти засыпали и были мягкими, как плюшевые игрушки.

Я так боялась сделать что-нибудь не так, и всё время ждала от Виктора, хотя бы молчаливого одобрения. Я подражала ему в общении с детьми, которые привязывались ко мне всё больше и больше, быстро переняла его отработанный жест с носовым платком: сначала — глаза, потом — нос… И когда я чувствовала, что он доволен тем, как у меня с мальчишками всё так легко и ловко получается, у меня кружилась голова от счастья.

— Почему ты мне раньше не сказал? — Спросила я у Виктора однажды, поймав его благодарный взгляд…

— Я боялся…

— Боялся? Чего?

— Что ты подумаешь, что мне всё равно — кто… Что я просто ищу мать для своих детей. Мне надо было убедиться, что ты мне веришь…

— Убедился?

Он только обнял меня в ответ.

Нам было легко вместе, и его глаза постепенно теряли своё особенное грустно-весёлое выражение, становились приветливыми и понятными.

А потом в детском саду началась эпидемия ветряной оспы. Как-то вечером мне показалось странным, что наши мальчишки хором отказались от ужина, оба рано запросились в постель и были непривычно вялыми и капризными. Укладывая их спать, я машинально потрогала их влажные лбы, — у обоих явно была температура… А утром они проснулись пятнистые, как оленята, от оспенных волдырей. Виктору пришлось взять больничный лист, а я отправилась к своим спортсменам. Но болезнью детей дело не ограничилось. Я не болела ветрянкой в детстве и потому от мальчишек заразилась сама. Ребята уже через два дня носились по квартире, забыв о своей болезни. Только мордахи были раскрашены зелёнкой, и нельзя было ходить в садик. Но мне досталось. Я провалялась почти неделю с высоченной температурой, Виктор говорил, что я даже бредила… Он ухаживал за нами троими, усадив нас рядком на диване, по очереди мазал зелёнкой наши волдыри и смеялся, сожалея, что опять забыл купить малярную кисть…

Эта неожиданная ветрянка нас очень сблизила. За мной никто и никогда так не ухаживал, кроме мамы, конечно… Как только я начала поправляться, к нам приехала Валентина Владимировна, мама. Я зажалась, конечно, боялась рот открыть, чтобы не ляпнуть чего-нибудь лишнего, стеснялась своей зелёной окраски, но Валентина Владимировна, словно не замечая моего смущения, была приветлива, приготовила обед на всю нашу весёлую компанию, накормила вкусно и напоила каким-то лечебным травяным чаем. А потом вдруг послала Виктора в магазин за какой-то ерундой. Он понимающе взглянул на нас и ушёл. Только бросил матери из прихожей, показав на меня пальцем.

— Я люблю эту женщину, мама… Учти.

Дверь за ним захлопнулась, и я подумала, что вот сейчас-то и начнётся самое главное. Но ничего особенного не произошло. Валентина Владимировна расспросила меня о моей жизни, о том, что мне нравится и чего я не люблю. А потом вздохнула и сказала только.

— Дети — это очень ответственно… Ты понимаешь?

Она ко мне сразу стала обращаться на «ты».

— Я понимаю…

— Это не твои, это чужие дети.

Я затрясла головой.

— Я очень люблю Виктора и хочу, чтобы они стали моими…

— Милая моя… Это ведь только слова. Свои-то, родные дети не всегда доставляют радость… Они часто раздражают, злят, иногда болеют, ради них частенько приходится от чего-то отказываться. И при этом их надо любить, любить каждый день. А ты — молодая женщина, тебе ещё много чего в жизни захочется узнать и повидать. Получить сразу двух чужих детей в приданное — она вздохнула, — это очень непросто… Ты, видно, и правда, Виктора любишь, но сможешь ли ты полюбить каждого из его детей, не ради него, а ради них самих — это большой вопрос…

Я не успела ответить, хотя приготовилась запальчиво возразить, — вернулся Виктор…

Подоспел Новый год. Дети готовились к празднику в саду, вместе с ними я разучивала стихи и песенки. У нас с Виктором тоже было какое-то приподнятое настроение. Он притащил огромную живую ёлку, много шутил, и как-то вопросительно поглядывал на меня. Я чувствовала, что в эту новогоднюю ночь всё должно решиться. А что значит это «всё», я от страха старалась не думать. К счастью, в Новогоднюю ночь он не работал, говорил, что два предыдущих года сам напрашивался на дежурства, чтобы не оставаться дома одному. Правда, на представлениях в разных детсадовских группах я высидела в одиночестве, пришлось даже поменяться сменами в диспансере, чтобы попасть на оба праздника. Но мне было совсем не скучно. Наши мальчишки демонстративно липли ко мне, победно поглядывая на приятелей. А воспитательницы и родители из обеих групп с нескрываемым любопытством исподтишка разглядывали меня. Антон, с выражением прочитав стихотворение возле нарядной ёлки, протиснулся ко мне сквозь колени родителей, тесно сидящих на детских стульчиках, поставленных в несколько рядов. Он прижался ко мне всем своим горячим телом и замер. Вокруг ёлки прыгали и визжали дети, которых добросовестно пытался рассмешить не слишком умелый дед Мороз.