Факультет патологии - Минчин Александр (читаем книги онлайн TXT) 📗
— Наташ, а уезжать в другую сторону, — говорю я, и мы вместе смеемся. Господи, какая же она умница, бесподобная. Но тайна эта умрет во мне. Женщина — тонкий инструмент, воспитания требует — настройки. Так что не пропусти мгновения, настройщик! (Глупые размышления, кстати. Вам не кажется? Но все в жизни глупо.)
— Только тише, — уже в подъезде говорю я, — сначала один войду, потом тебя заведу.
— Твоих соседей нет, они уехали в Подольск на два дня, к родственникам.
— Ты уже и моих соседей знаешь?!
— Конечно, если я приходила и поднималась три раза.
В душе у меня сладко, звонко отдается.
— А когда они выходили полчаса назад, то просили передать.
— Что же он тебя не впустил, дебил? — Сосед у меня кретин низкорослого типа, бывший боксер.
— Говорит, что я не знакомая ему и к тебе много тут всяких ходит… А всех пускать невозможно, он не может.
— Наташ, ты меня на этом не лови, ты меня на этом не поймаешь. Я же знаю, что сюда ко мне ни одна не пришла, у нас с ним договор, перед тем 303 как я въезжал, был. Ни одной женщины.
— А я как же? — Она смеется.
— Ты другое дело, — говорю я. — Ты — недоговоренная была…
Я помогаю ей раздеться, снимая ее плащ.
— Какой ты галантный, я даже не знала. — Искорки бегают в глазах.
— Это случайно, право, не обращай внимания. Я исправлюсь, обещаю.
— А, это другое дело. А то уж я подумала, что ошиблась, и тебя не узнала…
— То ли еще узнаешь, со мной пообщаешься, — шучу я, сваливая булки на стол.
— Что же я узнаю то? — Ее лицо близко у моего лица.
— Ну…
— Помолчи. Я весь день хочу тебя…
Мы на что-то опускаемся. Я не разбираю, на что…
Кушаем мы, конечно, потом. Но это было прекрасно.
— Кто тебя научил так бесподобно готовить?
— Нравится?
— Очень вкусно.
— Мама, она большая мастерица. Отец только ее кухню признавал, никогда в доме никому из поваров не давала готовить, эта привилегия была в ее руках.
— Как ты о них узнаешь? Или справляешься? Она вдруг грустнеет, и голос ее поникает мгновенно.
— Почему ты спросил? Я не думала, что ты помнишь.
— У меня память уникальная. Ответь.
— Ты первый, кто за все время спросил… Через тетю, она письма присылает, и мы перезваниваемся. По-моему, я уверена, и они все через нее узнают. Я всегда ей много рассказываю, чтобы больше знала.
— Ты… любишь их?
— Конечно. Это единственное, что есть в мире у меня.
Я не удержался, я вообще несдержанный.
— А… — Я не назвал, запнулся.
Она не сделала никакого вида и никак не отреагировала. Хотя я знал, что она девочка умная.
— Я хочу с тобой выпить. Привезла маленькую бутылочку грузинского вина, пожалуйста, оно очень вкусное.
И тут же вынула ее из пакета, как из волшебного.
— Как называется?
— «Хванчкара». Ты никогда не пил?
— Нет, я жил в другом месте, и там пили другие вина, а чаще лимонный спирт, или «лимонная водка», 60 градусов, которую производил мой дядя. Он был начальником цеха безалкогольных напитков. А этот спирт выпускал для себя и друзей.
— Это очень старое вино, ему двадцать лет, оно из особого подвала.
— А какую это играет роль? Чем старее, тем хуже?
— Нет, — она мягко улыбается, — наоборот, — вино тем вкуснее, букет его тем сочнее и терпче, чем старее оно. Видишь, наконец, я знаю что-то, чего не знаешь ты.
Мне это льстит.
— Я еще не знаю кое-что.
— Спроси. — Она наливает вино в свои тонкие стаканы, из пакета, у меня ужасные были, граненые.
— Чем от тебя пахнет?
— Это «Диор», моя любимая фирма.
— Я не слышал, кажется.
— Вот видишь, еще одно. Хотя это не важно. Но про «Шанель» ты слышал?
— Да, ею пользовалась Нат… — Я осекаюсь.
— Это то же самое, — говорит она, не обращая внимания, — только мне «Диор» больше нравится.
— Это переводится как-то?
— Нет, это имя основателя и создателя этой парфюмерно-косметической фирмы — «Кристиан Диор».
— Ну, давай выпьем. — Она прозрачным взглядом смотрит на меня. Но я-то понимаю, что она слышала.
— А почему ты принесла даже свои стаканы? Мои тебя не устраивают? Они разбиться же могли.
— Не потому. Хорошее вино нужно пить из тонкого стакана, чтобы его влага прозрачными рубинами переливалась и сверкала, иначе вкус и ощущение, восприятие будут не те. Есть такая поговорка даже: «Тонкое вино надо пить из тонкого стакана».
— О, да ты глубокий знаток!
Она улыбается, и рука ее поднимается.
— Са-ша, — (говорит она по слогам), — я хочу, чтобы…
Я поднимаю быстро свой стакан: вино сверкает, оно и вправду красиво переливается.
— …ты был у меня… всегда.
Я перестаю играть (постоянно) и наклоняюсь, целуя ее:
— Ты мне нравишься. Спасибо.
— Я буду без ума, если это будет так…
— Что? — не понимаю я.
— Всё, — не отвечая, отвечает она.
Так я и не понимаю, то ли то, что она мне нравится, то ли чтобы я был с ней всегда.
И вино тонкой струйкой падает, льется на наш поцелуй.
Она растворяется во мне настолько органично, что я не верю, что она такая, что она женщина и она моя.
И все же что-то сковывает меня с ней, стесняет, мешает, не дает до конца быть самим собой. Как я был с другими…
Она лежит на моей руке и целует мочку моего уха.
— Наташ, ты любишь Хайяма, наверно?
— Нет, не терплю, он слащавый. А почему ты вдруг спросил, а?
— Мне так показалось, когда ты говорила о вине… вдохновенно.
— Ты всегда такой?
— Какой?
— Ты все подмечаешь и анализируешь?
— Не все, но частично.
— А-а. Это мне в тебе нравится.
— Что это? — дурачусь я, играя словами.
— Наблюдательность твоя.
— Даже тебя вынаблюдал.
— Нет, это я тебя.
— Нет, я, — я.
— Когда, скажи, когда?
— Ой, ты мне ухо откусишь.
— Это и хочу я, — говорит она.
— Когда ты стояла у памятника Ленина в серой юбке и пуховом тонком свитере. Я еще удивился, что до этого не видел тебя.
— А я еще раньше увидела.
— Не-а, этого не может быть. Если я не видел тебя…
— Когда ты метался по шести номерам волейбольной площадки и орал на своих подопечных так, что в стенах звенело, отдавалось. Теперь веришь?
Я потрясен.
— Не-а.
— Вы играли за третье место. А я еще подумала, ты смотри, как мальчик старается. В белых носочках. И тогда мне что-то понравилось в тебе.
(Это точно, белые носки — моя слабость, я всегда в них играл.)
— Что, скажи?
— Не скажу, ты и так избалованный.
— Да, зато ты в скромности росла! Она вздрагивает.
— Я не то имел в виду. Я имел в виду, когда выросла — не имела внимания. Имела ведь?
Она молчит.
— Я надеюсь, ты не обиделась.
— На что?
— Нет, я так, не важно. И она говорит:
— Я стою у входа в спортивный зал, смотрю на тебя и думаю: смотри, какая звезда, и чего они его слушают. Но играл ты хорошо, почти классно, я согласна.
— Еще б они меня не слушали. Я из них команду создал. Из ничего.
— А вот я бы тебя не слушалась, никогда.
— Хочешь поспорим, что бы слушалась.
— На все что хочешь, никогда.
— Наташ, не целуй меня.
Она не понимает, потом поняла и целует меня.
— А я этого и хотел, — смеюсь я, и мы снова целуемся в губы. И так всегда я — выигрываю… — А почему ж ты ко мне не подошла?
— Вот еще, а почему я должна была к тебе подходить?
— Ну, поздравить с победой, я все-таки за твой факультет играл тоже, сказать, что ты восхищена, как ты восхищена и так далее…
— Не догадалась.
— А почему ж потом подошла?
— Забыть не могла.
— Неправда.
— Правда, то, что увидела тогда… Нет, не скажу. И ты очень внимательно смотрел наверху тогда, начал. А я думаю, чего это он так пристально смотрит на меня, я же ему не волейбольный мячик и не судья, на которого он смотрел пристально, споря, когда было не в его пользу, а он считал, что в его. Я смеюсь, не могу остановиться.
