Антиабсурд, или Книга для тех, кто не любит читать - Слаповский Алексей Иванович (смотреть онлайн бесплатно книга .txt) 📗
15. Следует ли из этого, извините за нарочитую корявость, позволительную человеку, свободно и раскрепощенно владеющему языком, следует ли из этого, что мне следует жить?
Вовсе нет! Да, я должен жить потому, что не должен жить. Но в равной степени я не должен жить, потому что должен жить!
16. Но вот возражение, которое уничтожает все вышесказанное. Оно таково: НЕ МОЖЕТ БЫТЬ РЕШЕН ЧЕЛОВЕКОМ вопрос, жить ему или умереть. А если не решен, то как же можно — наугад? Не по-людски это! Не по принципу же фатовской и пресловутой русской рулетки решать этот вопрос! Я понимаю, меня можно поймать на противоречии: жить, не будучи уверенным, что ты должен жить, это все равно, что умереть, не будучи уверенным, что ты должен умереть. Все равно — да не все! Ибо, живя, я имею шанс все-таки каким-то образом этот вопрос решить и сознательно выбрать жизнь или смерть, а умерев, я этой возможности навсегда лишаюсь!
Нет, надо без всяких пунктов просто поразмышлять о том, что есть жизнь и смерть сами по себе, то есть без меня. Хотя, без меня, говоря строго, нет ни жизни, ни смерти.
Минуточку! Но как я проверю, как я смогу... (не закончено).
Примечание. Данный текст написан в блокноте и найден в кармане А. И. Лагарпова, доставленного в реанимационное отделение больницы № 50 после падения с балкона своей квартиры (11-й этаж), смягченного деревьями и кустарниками. На текущий момент состояние А. И. Лагарпова тяжелое, но стабильное.
февраль 2005 г.
Чем кончились мои попытки сбить Лагарпова с мысли
— Никак не могу привыкнуть, — сказал Лагарпов, когда мы сидели с ним вечером в привычной забегаловке, которая приобрела недавно название «Кафе РАНДЕВУ», но от этого забегаловкой быть не перестала.
— Никак не могу привыкнуть, — сказал Лагарпов. — Никак не научусь действовать по обстоятельствам. Например, бывают такие экстремальные ситуации, когда надо ударить человека. Но я ни разу, даже в детстве, я никогда в жизни не ударил человека!
Мне, если честно, уже поднадоели разглагольствования Лагарпова. Мне они кажутся нудными и отдающими доморощенным философствованием.
— Нашел о чем печалиться! — ответил я ему. — Ты лучше посмотри, вот пьем мы с тобой кофе и едим пирожки. Кофе дрянь, но это продукт иноземный, что, впрочем, сомнительно, а вот пирожок — продукт наш. Но он ненамного вкуснее и мягче подметки сапога, хоть мне и трудно сравнивать, я не пробовал подметки сапога, однако, благодаря творческой фантазии, вполне могу представить, какой вкус у подметки сапога, так вот, эти пирожки не лучше. Почему?! Ведь вокруг огромные сельскохозяйственные пространства, черноземы, озимые и яровые культуры! Неужели мы не умеем вырастить нормальную пшеницу, чтобы смолоть из нее нормальную муку, чтобы выпечь из нее нормальное тесто, чтобы сварганить из него, наконец, нормальный пирожок! Вот о чем тебе стоило бы задуматься, если ты мыслящий человек и болеющий за общественные проблемы, но ты, Лагарпов, думаешь только о себе и говоришь только о себе, причем, если начнешь, то уже другой не моги и слова вставить!
— Пирожок, конечно, не очень, — сказал Лагарпов, надкусив пирожок, — но все-таки я не могу понять, что за слабина во мне такая? Если бы это было, допустим, непротивление злу насилием или, например, безмерное уважение к любому человеку, тогда понятно. Но я не мог даже пальцем тронуть и тех, кого совсем не уважал.
— А смотри, Лагарпов, какая девушка! — ткнул я пальцем в угол. — У нее натуральные светлые, почти белые волосы, у нее голубые, но глубокие глаза, она сидит напротив своего друга и молчит, и не сводит с него глаз, и за такой взгляд, Лагарпов, можно отдать всю жизнь!
Но Лагарпова так просто не собьешь. Даже не обернувшись, он продолжил:
— Я начинаю думать, что мое неумение ударить человека есть черта отрицательная. Даже мать может шлепнуть ребенка. Потому что любит. А я, получается, не люблю людей. И трус, к тому же. Знаешь, что я думаю, когда понимаю, что надо ударить человека, а я не ударяю?
— Ты давно видел Ксению? Как она? — подло спросил я.
— Во-первых я думаю, — начал загибать пальцы Лагарпов, — что, ударив, могу убить человека. И мне не то чтобы жаль его становится, но я не хочу попасть в тюрьму. Во-вторых...
— Сейчас дождь начнется, пора бы нам по домам, — сказал я.
— Во-вторых, — продолжил Лагарпов, — я думаю, что если даже не убью, могу нанести увечье. Тут, правда, уже толика жалости есть, но некоторым людям увечье не помешает. В-третьих...
— Возьму сейчас вина и нарежусь, — сказал я.
— В третьих, — продолжил Лагарпов, — я думаю, что, будь я сильнее, я бы не стал бить его, а скрутил, чтобы он опомнился. В-четвертых, я начинаю рассусоливать, что битье еще никого не исправляло. В-пятых, меня, если говорить правду, мутит от прикосновения к чужому телу, особенно если я не уверен в его чистоте. В-шестых...
— Лагарпов, а ведь у меня страшные неприятности, — сказал я.
— В-шестых, — продолжил Лагарпов, — я гнусно и мелко думаю, что, если ударю, могу повредить себе пальцы. В-седьмых, само собой, начинаю представлять, что и меня в ответ ударят, да так, что я не стану. В-восьмых...
Тут Лагарпова прервали. В кафе вошли два относительно молодых человека. Один громко и лирически, то есть бесцельно, ругался. Второй, нацепив наушники, раскачивался в странном танце, похожем на репетицию боевых движений какого-нибудь дикого племени. Раскачиваясь, он уронил с грохотом один стол, пнул ногой другой. Таким образом из четырех имевшихся в этом крошечном кафе столов, осталось два: наш с Лагарповым и тот, за которым голубоглазая красавица влюбленно смотрела на своего кавалера. Тут ругающийся, не прекращая ругаться, бессмысленно и беспощадно ударил кавалера, тот упал. Девушка что-то закричала. Танцующий засмеялся. Ругающийся поднял лапу и на девушку.
Лагарпов одним прыжком подскочил к нему, быстро и точно ударил два раза в живот, один раз в ухо, один раз по скуле, а один раз ногой под зад, отчего ругающийся вылетел из кафе, головой распахнув дверь. Танцующий, перестав танцевать и смеяться, сунулся заступиться за товарища, но и его Лагарпов угостил, как следует, и тоже выкинул за дверь.
— Мент, наверно! — услышал я голос одного из молодых людей, оправдывающий свою слабость и трусость, а заодно смелость и силу незнакомого, да еще и интеллигентного на вид человека.
Лагарпов сел за столик, подул на костяшки пальцев. Лицо его было задумчивым.
— В-восьмых, — продолжил он, отхлебнув остывший кофе...
Нет, подумал я, кого-кого, а Лагарпова сбить с мысли невозможно!
март 2005 г.
