Земля воды - Свифт Грэм (е книги TXT) 📗
В такие минуты по щекам у нее текли слезы. Потому что пусть она попалась, но она любила своего отца и так, как дочь должна любить отца, и так, как не должна, и она не хотела причинять ему боль. И пусть она и не хотела ребенка, но все-таки – она ребенка хотела. Она хотела будущего. И еще она привыкла ухаживать за мужчинами, которые снова стали подобны беспомощным детям. А в каждой сиделке сидит мать.
Вот она и медлила, и бродила меж деревьями, как страдающая Дама в густом лесу.
Но любовь всегда отыщет брешь. Потому что, рано или поздно, в госпиталь поступил раненый солдат по имени Хенри. Жизнь и для него остановилась тоже: но она ждала возможности взять свежий старт. Потому что, рано или поздно, он пошел на поправку, а когда поправился – хотя сам Хенри наверняка сказал бы, что обе эти вещи суть одно и то же, – влюбился в сиделку, влюбленную в собственного отца. И как только он в нее влюбился, она в него тоже влюбилась. И эта, вторая любовь распутала узел первой.
Потому что однажды вечером дочь сказала отцу:
«Я согласна. Я рожу тебе ребенка – если ты мне вернешь свободу».
«Свободу?» – переспросил ее отец. Дочь посмотрела на отца.
«Я люблю другого».
Лицо у отца закаменело, но он дослушал все, что дочь хотела ему сообщить.
«Я выношу твоего ребенка, если сперва ты позволишь мне выйти замуж за этого человека и жить с ним так, чтобы, когда ребенок родится, все выглядело так, будто это его ребенок, и мы смогли бы воспитать его, я и он, так, словно это и в самом деле наш с ним ребенок».
Отец смотрел на нее долго и пристально.
«Он достойный человек?»
«Да, и он один из пациентов в нашем госпитале. Он был очень болен, но теперь почти исцелился».
В тоскливых глазах отца зажегся тусклый отблеск света.
«Это ты его исцелила?»
Дочь ничего не сказала.
«Но он любит тебя?»
«Да».
«И ты ему скажешь когда-нибудь – этому твоему мужу, – чей это в действительности ребенок?»
«Это я должна буду решить сама».
Отблеск света в отцовских глазах затрепетал, но не погас.
«И ты будешь заботиться о нем – я имею в виду, о моем сыне?»
«Если это будет сын».
«И он станет Спасителем Мира?»
«Он станет Спасителем Мира».
На том отец и дочь и порешили. Может быть, в ту самую ночь они и приступили к зачатию. Однако в действительности дочь надеялась на то (хотя ей было больно обманывать отца), что сперва она зачнет-таки дитя от Хенри и что отец примет его за свое. А если все-таки ребенок будет отцовский, она никогда не скажет Хенри, чей он, а может статься, и нужды в том не будет. Третью возможность – что она сама может не знать, от кого ребенок, – она вообще фактически не брала в расчет, уверенная в силе материнского инстинкта.
Таким образом, двое мужчин одновременно изо всех сил старались сделать дочери ребенка, и обоих она любила. Хотя могло так получиться, что только после появления ребенка на свет выяснится, кто же его настоящий отец. И все это в то самое время, когда к Хенри не только вернулся рассудок, но и видеть он стал куда яснее, чем раньше. А потом в один прекрасный день, когда настал, судя по всему, самый подходящий для этого момент – может, дело было в том самом лесу, в укромных местечках, где она предавалась отчаянию и слезам, – дочь стала рассказывать Хенри историю…
Однако же стоит сказать, что, когда Хенри выслушал эту историю (он был похож на человека, попавшего внезапно в рай, который готов уверовать во все, что угодно), эта самая сиделка и Хенри уже были помолвлены и его уже поставили в известность, что вскоре он станет отцом…
Но история на этом не кончается, и Хенри Крик теперь тоже играет в ней свою роль. Ибо не только назначен день, когда он женится на прекрасной этой сиделке, которая вскоре после свадьбы перестанет быть сиделкой и сделается матерью, но ему готовы также, стараниями ее отца, и дом, и работа в виде шлюза Аткинсон и стоящего рядышком со шлюзом дома, поскольку занимающий это место человек, некий Джон Бэдкок, как раз собрался уходить на пенсию.
И всю вторую половину лета, пока Европа пытается разложить по полочкам свои мирные договоры, Хенри Крик обучается шлюзовому делу и искусству управляться с заслонкой под руководством Джона Бэдкока, человека сдержанного и осмотрительного, но оставившего тем не менее молодой чете в качестве свадебного подарка и memento о предшественнике чучело щуки живым весом в 21 ф. 40 ун., выловленной в тот самый день (оттого и удостоенной подобной таксидермической чести, да еще вставленной в стеклянный ящик), когда подписали Перемирие.
А ближе к концу сентября, пока доселе незаметная беременность Хелен развивается своим чередом, начинают прибывать на грузовике предметы обстановки, домашняя утварь, фамильные ценности и прочего рода имущество – как из бывшего дома Хенри и его усопших между тем родителей, так и из домика, состоявшего когда-то при загородном имении Кесслинг-холл в сторожках. И среди прочего – он приезжает однажды утром сам собой, на заднем сиденье такси, со строжайшим указанием вручить непосредственно миссис Хенри Крик – черный деревянный сундук с медной окантовкой, накрепко запертый и с выведенными на крышке инициалами Э. Р. А. Эрнест знает, что там внутри. И Хелен знает. А вот Хенри остается только гадать.
И именно здесь, в домике при шлюзе, однажды ранним серым мартовским утром, под бдительным доглядом Ады Берри, общей на Хоквелл вместе с Эптоном акушерки, рождается на свет ребенок, которого Эрнест Аткинсон прочила спасители мира.
И рождается с картофельной башкой.
Хотя о том, что он с картофельной башкой и никак не годится в спасители мира, Эрнест Аткинсон никогда не узнает…
Но давайте вернемся немного назад, туда, где райский свет все еще кажется реальным. Хенри Крик, недавно обженившийся и будущий – в скором времени – отец, сидит однажды тихим, подернутым легкой дымкой вечером в самый разгар бабьего лета у своего нового дома, смотрит в шлюз, на линию, где сходятся река и берег, каковая линия отныне есть главный предмет его заботы. Освященный присутствием его прекрасной беременной жены, сей плоский, из горизонта в горизонт, пейзаж не рождает в нем больше жуткого ощущения пустоты, как бывало когда-то, и не успел еще проникнуться тем чувством одиночества и тоски, коим будет чреват в будущем. Завернувшись в ласковый кокон любви к прекрасной этой женщине, он глух также и к сплетням, на которые горазд мир. Потому что он знает, кто такой Эрнест Аткинсон. И – экая, право, невидаль, ребенок, зачатый вне брака, а рожденный в браке. В этой точке пространства и времени Хенри Крик – обладатель самого безоблачного счастья, какого только может сподобиться человек, и это счастье он обрел на фоне общих бед, и это счастье вклинилось меж прошлой и будущей болью…
И тут внезапно он замечает нечто мерцающее, вьющееся в гаснущем вечернем свете над поверхностью реки. Оно движется вниз по течению, к шлюзу, из сумеречной дали и держится дальнего берега. Оно дрожит, оно мигает, оно то над, то под водой, а то мелькает между камышами; кружится, вертится, вспыхивает, дрожит, переблескивает, тускнеет, потом опять становится ярче, скачет, зависает на месте, снует туда-сюда, обрывается вниз и как будто говорит все это время:
«Посмотри-ка на меня – ну что, глядишь во все глаза? Ага, глядишь во все глаза». На долю секунды он принимает будто бы очертания женской фигуры. Потом, дойдя до перегородившей дальний рукав реки заслонки, исчезает бесследно.
Болотный огонек.
Хенри Крик глядит во все глаза, он поражен. Настолько поражен, что забывает: болотный огонек принято считать дурным знаком. Он доверяет своим глазам. Но памяти он доверяет меньше, а потому записывает это свое видение. Он записывает его – еще одно чудо, ко множеству других, о которых он знает наверное, – на последнем листе шлюзового журнала: «26 сентября 1922 года (вечер). Видел болотный огонек».
Это случилось в тот самый день, когда в его дом при шлюзе прибыл черный сундук с медной окантовкой и золотыми инициалами, и Хенри Крик, по жениной указке (вопросов он не задавал – счастливый человек не задает вопросов), втащил его наверх, на чердак.
