Дом сна - Коу Джонатан (книги без регистрации полные версии .TXT) 📗
Зрачок – это не просто инструмент, с помощью которого мы видим мир; это еще и ворота в собственное "Я". Грегори эротизировал глаза Сары, он поселил в ее сознании убежденность, что глаза и сексуальное наслаждение неразрывно связаны. И тем самым он привил ей вкус к насилию, вкус к проникновению в собственное "Я", он приучил ее к надругательству над самым сокровенным в себе, которое ни он, ни какой-либо другой мужчина или женщина не способны были удовлетворить…
– Господи, – вздохнула доктор Херриот.
– Пусть он закончит, – утомленно сказал доктор Майерс. – Мы, наверное, уже приближаемся к печальному концу.
– Сара этого, конечно, не знала, – продолжал Рассел Уоттс. – На одном уровне Сара боялась мужского желания, боялась фаллоса, его пугающей, исступленной силы. Именно поэтому она плохо спала по ночам в постели с мужем: из страха, что он, подобно Грегори, дождется, когда она заснет и, воспользовавшись ее беспомощностью, проникнет в ее "я". Но существовал ли другой уровень, на котором именно этого Саре больше всего хотелось? Почему она регулярно засыпала днем в обществе посторонних? А потому, что она желала отдаться на их милость, распластаться пред ними в беспомощной позе; побудить их – все равно мужчину или женщину – сыграть в игру «Что я вижу, подгляди». Да, боюсь, в Саре Т. было что-то от шлюхи.
– С меня довольно, – сказала доктор Херриот. – Я больше не желаю выслушивать этот вздор.
Но Рассел Уоттс слишком увлекся своей риторикой, чтобы обращать внимание на помехи. Он даже не заметил, что доктор Дадден, стиснув зубы, наклонился вперед и так сильно сжимает побелевшими пальцами стакан, что рискует в любое мгновение его раздавить.
– Очевидно, – продолжал Уоттс все громче, и речь его напоминала безумную скачку, – был только один человек, который – во всяком случае в фантазиях Сары – мог удовлетворить ее жажду насилия: Роберт. Тот самый, отсутствующий, пропавший, загадочный Другой, кто столь бесповоротно исчез из ее жизни. Не удивительно, что Сара ужаснулась, застав его окровавленным в ванной – она решила, что он кастрировал себя, отринул фаллос, величественный, чадотворящий символ своего пола. Сара ужаснулась, ибо в действительности желала Роберта в его мужском величии: чем еще объяснить, что она нарекла его Песочным человеком, сказочным персонажем, который каждую ночь проникает в глаза детей, оставляя следы своего незваного вторжения?
Я говорю обо всем этом с такой уверенностью по той простой причине, что Сара сама мне сказала. Помните? Язык – это жестокий и ненадежный любовник; ловкий шулер, сдающий колоду, полную джокеров; язык – далекая флейта, туманной ночью дразнящая нас полузабытыми мелодиями; это лампочка в холодильнике, которая никогда не гаснет, если мы в него заглядываем; это развилка дороги; это нож в воде.
Что на самом деле сказала мне Сара, когда я спросил ее, какой физический вред она причинила мужу? «Я заехала ему коленом по шарам», – сказала она. В самом ли деле она говорила тогда о семейной ссоре? Разумеется, нет: будь оно так, она бы сказала: «Я ударила его между ног». Нет, на самом деле в тот момент Сара выразила свою жажду фаллоса. Она говорила вовсе не о том, что ударила мужа коленом, он вопила: «я нуждаюсь, я жажду, я желаю». А говоря о «шарах», она имела в виду вовсе не мужские яички, вовсе не о покалеченных органах размножения своего мужа она говорила; Сара имела в виду совсем другие «шары» – глазные яблоки. Свои собственные глазные яблоки, эти два одинаковых жаждущих шара, которые превратились в ее необычной, оптоэротической вселенной в две вагины, которые прихотливая природа расположила по обе стороны ее носа.
Несчастье Сары, даже ее трагедия заключалась в том, что свою половую жизнь она начала под извращенным руководством человека, который не только превратил ее глаза в фетиш, но и оказался неспособным удовлетворить ее жгучие желания, которые сам же в ней вызвал. Подобно всем женщинам, Сара испытывала жажду сексуальных удовольствий, которая есть жажда смерти. Отсюда ее фантазии об убийствах, о вещах, которые надо «снять». В начале своих отношений с Грегори ей нравилась, что он ее «снимает», но как только отношения приобрели сексуальный аспект, это больше не выглядело, будто он ее «снимает», будто он ее убивает; его пенис, по всей видимости, можно было назвать чем угодно, но только не смертоносным орудием. Таким образом, суть ее проблем заключается в том, что первый сексуальный опыт не принес Саре никакого удовлетворения. Причина проблем Сары – импотенция Грегори, его фаллическое бессилие, бесполезность его сексуального пистолета, его неспособность стрелять иначе, как холостыми, короче говоря, его полное неумение довести ее до оргазма или хотя бы приблизиться к нему…
Рассел Уоттс резко замолчал, когда доктор Даден вскочил с воплем крайнего презрения и направился к двери. На пороге доктор Дадден обернулся, и коллеги с изумлением увидели, что лицо его побагровело от гнева, вены на шее и лбу вздулись узловатыми жилами.
– Я знаю, что это такое! – закричал, поочередно тыча в каждого из присутствующих. – Я знаю, что это такое, грязные вы скоты! Вы все подстроили, вы, несчастные, жалкие, завистливые… посредственности! И я знаю, почему! Потому что вы пронюхали о моих успехах. Пронюхали, что я на пороге открытия. И вы думаете, что сможете меня остановить? Думаете, удастся смешать меня с грязью? Унизить меня? Ничего не выйдет! Как ни старайтесь! Вы, с вашей хитростью, останетесь в дураках. Потому что одно я знаю наверняка, и это твердый факт: имя Грегори Даддена будут помнить еще долго после того, как забудут ваши имена. Вы слышите? Все вы? Вас совершенно… – он открыл дверь, – …полностью… – он вышел из комнаты, со свистом втягивая воздух для последнего слова, – …ЗАБУДУТ!
После того как он захлопнул дверь и загрохотал по коридору, остальные несколько секунд сидели в потрясенном молчании. Первой заговорила доктор Херриот. Ее лицо озарилось пониманием, и губы медленно расползлись в улыбке.
– Грегори Дадден? – Она повернулась к профессору Коулу. – Он сказал, что его зовут Грегори?
Но остальным еще предстояло сообразить. Доктор Майерс лишь грустно покачал головой и сказал:
– Думаю, чем раньше я примусь за свое расследование, тем лучше.
Темнота над Эшдауном, где в спальне номер три лежит Руби Шарп. К ее голове прикреплены электроды, она беспокойно ворочается и извивается на постели. Время от времени из ее рта с бульканьем вылетают бессвязные слова. На кроватью прислушивается микрофон, в соседней наблюдательной комнате с бобины на бобину перематывается магнитная лента. Вскоре слова сольются в тихий, неровный журчащий ручей. Несколько минут Руби будет изливать микрофону и магнитной ленте свои тайны. Утром Лорна запишет их на бумаге, а доктор Мэдисон прочтет. Но к тому времени Руби уже покинет клинику, без объяснений, не попрощавшись.
Темнота в спальне номер девять, где лежит Терри, улыбаясь счастливой улыбкой. Под его закрытыми веками деловито вращаются глазные яблоки: он в стадии быстрого сна, в его мозгу разыгрывается изысканное видение. Сон одновременно чувственный и рассудочный; плавно и без усилий он возносит Терри к вершинам физического удовольствия и умственного озарения, которых он и вообразить не мог во время бодрствования. Ничто из дневных событий не в силах сравниться с удовольствием, с яркостью, с радостью этого сна. Утром Терри забудет его.
Темнота и в дневной комнате номер девять, в комнате Терри, где за столом сидит Клео Мэдисон. Она смотрит на океан, как делает каждую ночь с тех пор, как за гардеробом обнаружилась любопытная и необъяснимая надпись. Сегодняшние разговоры с Терри взволновали ее. Ложь про брата Филипа была глупой и банальной, халтурная импровизация, порожденная замешательством и поспешностью. Но ложь про Роберта была гораздо продуманней, и все же она сожалеет о ней, сожалеет не менее глубоко. Клео Мэдисон никак не решит, что делать с Терри. Она никак не решит, сказать ли ему правду.
