Возвращения домой - Сноу Чарльз Перси (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений .txt) 📗
42. Бесспорный выбор
На следующий день Джордж Пассант поверял мне свои мечты о будущем, а я слушал и ни словом не обмолвился о моих намерениях. Месяцы, годы прошли с тех пор, как у меня стало складываться решение относительно Маргарет, но я никому, кроме нее, даже не намекнул о своих надеждах; и не только скрытность заставляла меня таиться от Джорджа; меня тревожило какое-то предчувствие, потому что утром того дня я позвонил Маргарет и настоял, чтобы мы встретились и пришли к какому-то решению. Она согласилась.
– Если меня оставят в этом отделе, – а я не вижу причин для иного решения, – тогда я, по всей вероятности, проживу в Лондоне до самой смерти, – говорил Джордж.
Его судьба должна была решаться через две недели, но Джордж, с молодости сохранивший оптимизм, несмотря на все неудачи и беды, ничуть не сомневался в благополучном исходе.
– Не имею ни малейшего представления, – сказал я (это была правда, но меня встревожила самоуверенность Джорджа), – как Роуз намерен с вами поступить.
– Что бы мы ни думали о Роузе, – с удовлетворением заметил Джордж, – надо признать, что он человек весьма разумный.
– Его личные симпатии иногда бывают несколько неожиданны.
– Я бы сказал, – невозмутимо продолжал Джордж, – что он не чужд справедливости.
– Не отрицаю, – сказал я, – но…
– В таком случае мы имеем все основания предполагать, что ему достаточно хорошо известна моя деятельность в министерстве.
– В каких-то пределах, по-видимому, да.
– Не хотите ли вы сказать, – Джордж начал горячиться, – что такой разумный человек, как Роуз, не заметит некоторой разницы между той пользой, какую приношу здесь я, и той, какую пытаются приносить эти порхающие молодые джентльмены из аристократических Бастилии? – (Джордж имел в виду закрытые учебные заведения.) – Возьмем, например, Гилберта. С ним неплохо выпить, он всегда со мной очень любезен, но убей меня бог, если я за один день не сделаю больше, чем Гилберт сможет одолеть за три недели упорного, тяжкого труда.
– Разве я сам этого не знаю? – отозвался я.
– А уж коли вы настолько любезны, что допускаете такую возможность, – сказал Джордж, – то вы, наверное, поймете, почему я не намерен волноваться попусту.
И все же я, хоть меня и раздражала эта самоуверенность Джорджа, тоже жил несбыточными надеждами; почти против моей воли, словно я подчинялся чьему-либо приказу, они определяли все мои поступки; они гнали меня – вот глупость! – к адвокату за советом о разводе. И вот, уже совсем было теряя над собой власть, я попытался – еще большая глупость! – проявить некоторую осторожность и, решив посоветоваться с адвокатом, не пошел к кому-либо из специалистов по бракоразводным делам, с которыми был знаком, когда сам практиковал в адвокатуре, а, словно опасаясь в последнюю минуту пройти под приставной лестницей, отправился под предлогом нанесения дружеского визита к моему бывшему шефу Герберту Гетлифу.
Утро было мрачное, над Темзой навис туман, и в здании суда горел свет. В такие же осенние утра лет двадцать назад я сидел здесь, глядя в окно и изнывая от безделья, жаждал признания и грустил от того, что оно не приходило. Но воспоминание это не вызвало во мне искренних переживаний; хотя я не был здесь уже много лет, былые чувства не возродились, а легкое сожаление об ушедшем было напускным и ложным. Ничто не дрогнуло в моей душе даже тогда, когда, стоя у подножия лестницы, я читал фамилии адвокатов, среди которых до самого конца войны значилась и моя фамилия: мистер Гетлиф, мистер У.Аллен… Они были здесь еще до меня. Ничто не дрогнуло во мне даже тогда, когда я вошел в кабинет Гетлифа, где так привычно пахло табаком, и встретил смелый взгляд непроницаемых и хитрых глаз.
– Ба, да это старина Л.Э.! – воскликнул Герберт Гетлиф, крепко и решительно пожимая мне руку.
Гетлиф был единственным, кто называл меня инициалами моего имени; он делал это с дружеским и суровым видом человека, свято веровавшего, что строгость превыше всего. В действительности он был человеком чрезвычайно хитрым, практичным и в то же время впечатлительным. Лицо у него было плоское и стертое, губы красные, и, вопреки его воле, даже в самые ответственные минуты в суде в глазах у него прыгал какой-то бесенок. Когда я работал у него, он относился ко мне и покровительственно, и в тоже время с отсутствием щепетильности; с тех пор мы сохранили друг к другу теплое чувство, хотя встречались редко и не очень доверяли друг другу. Даже сейчас меня удивляло, что ему удалось стать одним из самых удачливых адвокатов, но это было так.
Со времени последнего Барбаканского обеда перед войной, когда я пришел домой к Шейле пьяный и возбужденный, мы виделись с ним всего один или два раза. Я спросил, как он поживает.
– Жаловаться было бы грешно, – ответил он горделиво. – Удается заработать на хлеб с маслом, – как всегда, он не выдержал этого тона до конца и подмигнул, – и на кусочек пирога. – А как вы, Л.Э.? – Он проявлял искреннюю заинтересованность в делах других, и это было одним из его достоинств. – О вас я только и слышу, что вы все процветаете.
– Да, – ответил я, – дела идут неплохо.
– Поднимаетесь все выше и выше? Закулисные тайны, а в задних комнатах джентльмены с громкими титулами всю жизнь держат нас за горло, – сказал он в свойственной ему свободной манере. И вдруг рассердился: – В свое время я считал, что вы будете нашей гордостью. – Он усмехнулся. – Но, случись это, мы бы нынче вцепились друг другу в глотки.
– Обязательно, – согласился я.
Настроение Гетлифа в ту же секунду изменилось, и он взглянул на меня с упреком.
– Вы не должны так говорить, Л.Э. Не должны даже так думать. Наверху всегда найдется место, и такие люди, как мы с вами, обязаны помогать друг другу. Знаете, – добавил он шепотом, – именно сейчас приходится отказываться от дел, которые хотелось бы взять.
– Вы слишком заняты?
– Человек никогда не бывает слишком занят, если ему предлагают тысячу банкнот, – хмуро ответил Гетлиф; вопреки первому впечатлению он был чрезвычайно корыстолюбив.
– Тогда в чем же дело?
– Человек в конце концов приходит к тому, что должен следить за каждым своим шагом.
Он застенчиво повторил свой намек и посмотрел на меня бесстрашными глазами ребенка, который знает, что все равно попадется, но твердо решил молчать. И тут я понял. В Верховном суде скоро появятся вакансии, и Гетлиф имеет шансы получить одну из них; всю свою жизнь он мечтал стать судьей и ради этого готов был пожертвовать всем, даже своим огромным доходом. В то утро, когда он сидел передо мной у себя в кабинете, мне казалось, что он почти достиг вершины своей карьеры, что Гетлиф – в зените славы, что он один из немногих, кому удалось добиться всего, чего хотелось. И вот ему-то я должен был в эту минуту поведать свою тайну.
– Герберт, – осторожно начал я, – я не уверен, но может случиться так, что мне понадобится ваш совет по поводу развода.
– Я думал, ваша бедная жена умерла, – ответил Гетлиф, но тут же спохватился: – Очень сожалею, Л.Э.
– Может случиться, что мне понадобится совет специалиста, как пройти через эту процедуру наименее болезненно.
– Я всегда был счастлив в супружеской жизни, – с упреком заметил Гетлиф. – Мне радостно признаться, что даже мысль о разводе ни разу не приходила нам в голову.
– Вам можно только позавидовать, – сказал я. – Но…
– Я всегда говорю, – перебил меня Гетлиф, – что залог счастливого брака – чувство юмора. Чувство юмора и умение ладить: относись к другим, особенно к одному человеку, так, как ты хотел бы, чтобы относились к тебе. Вот что требуется.
– Не всем это удается.
– Собственно говоря, – вдруг заинтересовавшись, спросил Гетлиф, – что же с вами случилось?
Я знал, что при всей его хитрости он человек не болтливый. Я рассказал ему, что был знаком с одной женщиной, – имя ее сейчас не имеет значения, – еще до замужества; она уже около четырех лет замужем, и у нее есть ребенок, которому скоро исполнится три года; мы встретились снова и хотели бы пожениться.
