Географ глобус пропил - Иванов Алексей Викторович (читаем книги .TXT) 📗
Вот на правом берегу мы видим просторную белую луговину. Это покос. Сбоку притулился вагончик косарей. Над его крышей вьется тонкий дымок. На берегу лежит лодка с запрокинутым мотором.
Когда мы проплываем мимо, из вагончика выбираются два мужика.
– Туристы!… – орут они и машут руками. – Плыви сюда!…
– Чего им надо? – недоверчиво спрашивает Борман.
– Может, помощь какая нужна?… – щурясь, предполагает Чебыкин.
– А вдруг они нас убьют? – пугается Люська.
– Они-то? – хмыкает Градусов. – Отоварим по мозгам, и все дела.
– Давайте причалим, – решаю я. – Мало ли что.
Мы дружно гребем к берегу. Мужики поджидают нас, приплясывая от нетерпения. Когда мы выезжаем на мелководье, один из них, который в болотных сапогах, забегает в воду, хватает нашу чалку и мощно выволакивает нас носом на землю. Только тут я замечаю, что они вовсе не приплясывают от нетерпенья, а качаются, вдребезги пьяные. Все это начинает мне резко не нравиться.
– Пацаны, давно плывете? – радостно спрашивает тот, что с чалкой.
– Это… третий день… – неохотно отвечает Борман.
– Водку-то уже всю выпили, а?
– Не всю… – мямлит Борман. – Мы не пьем… Мы с учителем…
Я мысленно плюю с досады. За язык, что ли, тянут Бормана – болтать про водку-то? Градусов вертит пальцем у виска.
– Пацаны, выручите, дайте бутылку, – прочувственно просит мужик, не выпуская чалки. – Вас вон сколько, от одной не убудет… Не гнать же нам за бутылкой в Гранит за двадцать километров!…
– Нету у нас водки, дядя! – кричу я. – Не видишь – дети!
– А ты заткнись, не с тобой базар! Короче, распрягайтесь, парни!
Мужик изо всех сил тянет катамаран на берег.
– Да плюнь ты, Толян, на этих козлов, – машет рукой его дружок.
– Не могу я, Санек, когда такие молодые – и уже такие гаденыши!
Я смотрю на Градусова. Градусов, сузив глаза, кивает. Я беру топор и лезу по катамарану вперед. За мной с веслом ползет Градусов.
– На меня?! С топором?! – звереет Толян. – Да я щас всех урою!…
Санек быстро хватает Толяна сзади и отнимает у него веревку.
– Хрен с ними, – увещевает он. – Видишь – пацаны, как твой Димка…
– Да мне хоть кто!… – орет, вырываясь, Толян.
Я бросаю веревку Градусову, слезаю и спихиваю катамаран на воду.
– Гребите живо! – командую я, падая животом на каркас.
Отцы мощным толчком уводят катамаран на реку и дружно гребут. Мы уплываем. Все молчат. На душе мерзко.
Но едва мы заплываем за поворот, сзади нарастает надсадный треск моторки. На воде общение с этими гранитными ублюдками может кончиться для нас утопленниками. Здесь они нас сильнее.
– Всем надеть спасжилеты! – командую я. – Маша, быстро вылезай из спальника! Всем провериться, чтобы, если что, ничем ни за чего не зацепиться и сразу всплыть! Гребем к берегу изо всех сил!
– Вы что, Виктор Сергеевич?… – плачуще говорит побелевшая Люська.
– Географ, мы с тобой, – добавляет Овечкин.
Моторка догоняет нас и глушит двигатель.
На моторе сидит Толян. Он издалека кричит:
– Пацаны, не тронем!… Разговор есть!…
Моторка мягко утыкается носом в гондолу моего борта.
– Да забей ты болт на них, – уговаривает Санек. – Поплыли дальше! Есть у меня на Долгом Лугу заначка! Что, час не дотерпишь?
– Отвали, дядя, – говорю я Толяну. – Ничего не дадим.
– Ты вообще заглохни, к-козел!… – орет Толян.
Наклонившись, он зачерпывает ладонью воды и плещет мне в лицо.
Вода обжигает меня, как расплавленный металл. Это при всех. Это при Маше. Бешенство тупо ударяет в виски. Но я чувствую, как Градусов хватает меня за штормовку на локте. Ладно. Я поднимаю руку и молча утираюсь.
– Ну продайте, п-падлы!…
Отцы молчат. Толян матерится и дергает за шнур мотора. Из пенного буруна подо мною летят обрывки, капрона и резины. С пушечным выстрелом гондола лопается. Каркас моим углом рушится в воду. Люська визжит. Маша и Тютин, как кузнечики, перескакивают на другую гондолу. Я уже из воды перепрыгиваю через Градусова и падаю на Люську.
Отлетев, моторка ложится на скулу и по дуге разворачивается к нам. Толян правит на вторую гондолу. Расчет прост – пропороть ее винтом и утопить нас окончательно.
– Весла выставляйте!… – ору я, цепляясь за Люськины плечи.
Наш катамаран со всех сторон ощетинивается веслами, как фаланга – копьями. Удар лопастью по рылу – это серьезно. Моторка отворачивает и проносится мимо.
Катамаран раскачивается на волнах, едва держась на плаву. Счастье, что у нас четыре гондолы, а не две. Иначе бы мы все давно уже барахтались в воде. Пустая гондола тряпкой полощется под каркасом, который моим углом погрузился чуть ли не на полметра.
– Гребем к берегу! – вставая, командую я. – К левому!…
– Айда к правому! – хрипит Градусов. – Вернемся к их вагончику и разнесем там все вдребезги!…
– К левому! – повторяю я. – Вон к той поляне!
Стоя по пояс в воде, я отвязываю от катамарана наши вещи.
– Борман, чего не командуешь, бивень? – орет Градусов. – Схватились все за свое барахло!… А лагерь кто ставить будет?
Солнце висит уже над елками. Борман бросает свой рюкзак.
– Девчонки, разбирайте продукты! Мокрые надо высушить, – распоряжается он. – Деменев, Тютин – за дровами! Остальные…
– Куда их за дровами? – разоряется Градусов. – Они тебе к утру вичку принесут! На чем сушиться будем? На свечке? Дрова рвать я сам пойду! Чеба, Овчин, по-пырому за мной!…
Выбивая фонтаны из раструбов своих мушкетерских сапог, Градусов, размахивая топором, топает в лес. Овечкин и Чебыкин бегут за ним.
К сумеркам наш лагерь готов. Стоит палатка, горит огромный костер, варятся в котле рожки. Отцы сушат продукты и шмотки. Я в стороне в одиночку чиню разорванную гондолу. Я отказался от всякой помощи, заявив, что помощники только напортачат.
Я по-прежнему мокрый. Я на четвереньках ползаю по снегу то за резиной, то за клеем, то за ножницами. Губы мои в ожогах от прилипших сигарет. Я курю так, словно хочу выдымить из себя душу, чтобы не было стыдно. Мое лицо все еще пылает от брошенной в него воды. От костра ко мне идет Маша, тихо присаживается рядом на корточки и смотрит на мои трясущиеся пальцы в оранжевой слизи клея.
– Может быть, вам все-таки нужна помощь, Виктор Сергеевич?
Я смотрю на Машу сквозь дым сигареты. Маша смотрит на мои пальцы и не поднимает глаз. Я чувствую, что она поняла, как мне сейчас хреново. Как мне холодно, тоскливо и унизительно от бессилья. Я чувствую, что Маша хочет снять с меня хотя бы ту боль, которая кривым гвоздем засела во мне после нашей вчерашней встречи в затопленном лесу. Но сейчас я так испсиховался и устал, что мне безразличны все благие побуждения Маши.
– Я же сказал, мне помощь не нужна, – отвечаю я. – Не мешай. Уйди.
Маша встает и уходит. Я доклеиваю заплату и протекторы один. Потом я тоже встаю, иду к костру, молча сдвигаю с бревна Чебыкина, сажусь и протягиваю к огню замерзшие руки со склеенными пальцами. Воцаряется тяжелая, виноватая тишина. И тут в нее всверливается басовитое жужжание лодочного мотора.
Моторка выползает из-за кустов. На середине реки она выглядит маленькой, как перочинный ножик. Поравнявшись с нами, Санек, который по-прежнему лежит на носу, машет Толяну рукой на берег.
– Заметили!… – охает Люська, растопырив глаза.
Толян резко перекладывает руль.
«На этот раз я его убью», – тяжело думаю я.
И вдруг происходит чудо. От резкого поворота, от удара течения в борт моторка круто, в секунду, переворачивается. На миг в воротнике пены мелькает ее просмоленное днище. И все – река пуста, словно кто-то смахнул с нее лодку невидимой рукой.
– Уто… – потрясенно шепчет Люська.
Но тут из воды, как черные мячики, выныривают две головы. Бешеными саженками Толян и Санек гребут к нашему берегу.
– Надо помочь!… Ведь утонут же!… Катамаран спустить!… – не отрывая глаз от плывущих, хватает меня за рукав Маша.
