Отшельник - Евсеенко Иван Иванович (читать книги онлайн полные версии TXT) 📗
Подобные приступы случались у Андрея и раньше (врачи еще в госпитале предупреждали о них), но они были не столь продолжительными и острыми, как сейчас, и он не обращал на них особого внимания. Теперь же боль была почти нестерпимой и до крайности озлобила Андрея: только этого ему сейчас и не хватало, женских обмороков и припадков. Он качнулся несколько раз из стороны в сторону, но устоял, и не столько благодаря силе, сколько благодаря злости на самого себя, на свою слабость, такую унизительную для мужчины, для солдата.
Воронье опять обнаглело и подобралось к самому подножию пенька, а один, отличимо какой-то тяжелый и крупный ворон, – наверное, вожак и главарь всей стаи, – взгромоздился на дубовую ветку и стал безбоязненно вразвалку подходить по ней не то к висельнику, не то к Андрею.
– Рано еще! – пугаясь своего собственного голоса, крикнул на него Андрей, и ворон, увлекая за собой всю стаю, отпрянул.
Спокойно, во всей прежней своей возвратившейся к нему силе, Андрей встал на пенек, оказавшийся на редкость устойчивым и прочным, обнял, как и намеревался обнять, старика за плечи и грудь и единым движением остро заточенного ножа-кинжала перерезал веревку. Старик, уже по-мертвому нахолодавший, грузный, сразу обмяк в шее и, валясь всем телом на Андрея, коснулся его щеки несколькими завитками легкой на ветру бороды. Она показалась Андрею во всем живой и по-живому теплой, хотя это было, наверное, тепло уже не телесное, не человеческое, а всего лишь солнечное.
С трудом удерживая мертвое и от этого нешуточно тяжелое тело на весу, Андрей спустился с пенька и осторожно начал укладывать старика на землю. Тот лег послушно и недвижимо, ни в чем не выказав Андрею сопротивления, словно догадывался, сколь он сейчас обременителен, и лишь широко открытые глаза старика смотрели на Андрея прощально-укоризненным взглядом. Он попробовал их закрыть, хотя хорошо знак что это бесполезно. И они действительно не закрылись, а наоборот, стали смотреть еще с большей укоризной и упреком, как будто это именно Андрей был повинен в смерти их хозяина.
Теперь надо было идти искать могилу, если только она на самом деле существовала. Что-то Андрей такого не помнит да и не слышал в рассказах старых людей, чтоб человек еще при жизни сам себе вырыл могилу. Гробы и кресты, случалось, делали, хранили их (иногда десятилетиями) на чердаках и в сараях, чтоб после не озадачивать деревенских плотников и столяров, у которых в нужный момент может не оказаться под рукой дубового бревна и хорошей доски-сороковки, и они наспех сколотят усопшему гроб из сырой щелевки, а крест из недолговечной сосны, что покойнику будет обидно и досадно.
И все-таки Андрей решил обследовать окрест дуба все полянки и бугорки, сколько-нибудь пригодные для могилы. Чутье ему подсказывало, что старик не обманул его и эту ямочку-могилу где-нибудь да вырыл. Такие люди, как он, истерзанные и измученные жизнью, а еще больше запоздалым покаянием, в предсмертный свой час не обманывают.
Но прежде чем уйти на поиски, Андрей вынужден был снять бушлат и прикрыть им старика, потому что вороны кровожадных своих замыслов не оставляли, опять подступили к мертвому телу вплотную и, кажется, только того и ждали, когда Андрей уйдет от него, чтобы наброситься на дармовую добычу всей оравой и вдоволь насытиться.
Могилу Андрей обнаружил метрах в пятидесяти от дуба, но не на полянке и не на бугорке, где она могла быть видимой любому встречному-поперечному, а в густых зарослях, в сыром и затененном осиннике. Была она глубокой и просторной и никак не походила на ямочку, которую ожидал увидеть Андрей. Такие могилы обычно копают на всех деревенских кладбищах, суеверно считая, что в узенькой и неглубокой ямочке покойнику будет тесно и неприютно, и он там никогда не обретет успокоения. Старик же, судя по всему, обрести его хотел и постарался на совесть. Землю из могилы он выбросил, как и полагается, на три стороны, оставив четвертую свободной и нетронутой, чтоб при похоронах был удобен подход. Лопату с укороченным березовым черенком старик оставил здесь же, воткнув ее на видном месте в песчаную насыпь. Позаботился он и о веревках, как будто наперед знал, что Андрей их по оплошности с собой не захватит, а без веревок как опустишь мертвое тело на дно ямы. Рядом с лопатой лежали аккуратно по-крестьянски смотанные и захлестнутые в три оборота петлей брезентовые вожжи. По всему чувствовалось, что старик при жизни был человеком хозяйственным, предусмотрительным, и уж если затевал какое дело, то готовился к нему основательно, ничего не выпуская из виду.
На осмотр могилы и погребального инвентаря Андрей затратил, наверное, минут двадцать, ну, самое многое, полчаса, но за эти полчаса вороны оставленное без присмотра мертвое тело едва не растерзали. Они облепили его со всех сторон и теперь, поминутно затевая обоюдные кровавые драки, старались стащить бушлат, чтоб поскорее добраться до обнаженной шеи, лица и глаз старика.
Андрей опять крикнул на них, отогнал подальше в темень осинника корягой и просто взмахом руки, в сердцах посожалев, что не захватил с собой отцовского ружья с хорошим запасом патронов. Против ружья вороны не устояли бы, от первого же выстрела, оставляя на земле убитых и подранков, взвились бы всей стаей ввысь и надолго покинули бы эти места возле вожделенного для них Партизанского дуба. Но ружья не было, и Андрей вынужденно обходился в сражении с вороньем подручными ненадежными средствами: палками и криком.
Кое-как отбившись от дикого этого нашествия, он присел на пенек и стал думать, как ему дотащить старика до могилы. В прежние годы, при силе и здоровье, Андрей справился бы с этой задачей без особого труда. Взвалил бы старика на плечи и в считанные минуты донес бы его до нужного места. Ведь сколько раз на войне приходилось Андрею заниматься этим делом, носить и мертвых и полуживых. Берешь на плечи, на закорки раненого и вроде бы не совсем безнадежного бойца, а приносишь мертвым. У тебя же на спине он и затихнет, и после с трудом приходится расцеплять его уже закоченевшие руки.
Но теперь Андрею с мертвым телом так не совладать. Надо, наверное, тёгом, по земле, схватив за отвороты телогрейки. До зарослей и торфяных кочек он как-нибудь старика дотащит, а там видно будет.
Посидев еще минуты две-три на пеньке, выкурив сигарету, Андрей и принялся за дело. Телогрейка у старика была изношенная, тоненькая, в нескольких местах на груди даже и порванная, и Андрей опасался, что она, едва возьмешь за ворот, лопнет и расползется прямо на глазах. Но телогрейка выдержала, хотя при каждом шаге и движении и топорщилась, трещала по швам. Не выдерживал долгого напряжения сам Андрей. Только начинал он тянуть старика посильнее, иногда перехватывая его под мышки, как тут же в ранах просыпалась застарелая боль и тоже начинала тянуться по всему телу, все ближе и ближе подбираясь к голове. И вот уже просыпалась в ней и по-птичьи, по-вороньи кружила, застила глаза тяжелым непроглядным туманом. Андрею приходилось волей-неволей останавливаться, переводить дыхание, пережидать, когда боль отступит и взгляд прояснится. В конце концов ему все это донельзя надоело, и он, не дожидаясь очередного приступа, взвалил-таки старика на спину и в два-три шага пробился по проторенной уже в зарослях дорожке к могиле. Правда, после такого марш-броска Андрей вынужден был долго сидеть у подножия могилы на травяной кочке, но это уже не имело никакого значения. Он даже позволил себе опять закурить и сделать несколько глотков воды из фляжки.
Курево и вода приободрили его, и Андрей уже в полной силе и ясном взгляде стал прикидывать, как бы посноровистей опустить старика в могилу, чтоб не причинить ему посмертной, а себе живой, с таким трудом затихнувшей боли. Наконец сообразил, и отбросив в сторону недокуренную сигарету, взял в руки вожжи. Он повязал ими старика по груди, под мышки, повернул его к краю могилы ногами и потихоньку стал спускать вниз, все послабляя и послабляя привязь. Когда же старик встал ногами на землю, Андрей развернул его вдоль могилы и, окончательно стравив вожжи, уложил точно посередине песчаного ее дна. Немного отдышавшись, он попробовал вожжи выдернуть, как это всегда делали деревенские мужики да и городские могильщики, но они где-то под мышками у старика зажались, вдавились в телогрейку и никак не хотели поддаваться. Андрей дернул несколько раз посильнее, но вожжи так и не высвободились: старик удерживал их всем своим отяжелевшим телом, не хотел отдавать, словно знал, что наверху они больше никому не понадобятся, а ему в могиле все отрада – деревенская привычная в каждодневной работе вещь. Андрей не стал противиться этому вполне законному желанию старика и осторожно опустил вожжи на влажный еще песок поближе к телу старика, чтоб они были у него всегда под рукой.
