Дэниел Мартин - Фаулз Джон Роберт (читать книги полные txt) 📗

– Господи, да как же я могу на это ответить?

– Сказав, что не перестаешь жалеть о том, что ваш брак распался.

Дэн опустил глаза, пристально разглядывая свой бокал.

– Если я и не жалел об этом, то лишь потому, что генетически не могу быть верен одной-единственной женщине.

– Ну а я, пользуясь твоей терминологией, генетически не могу не быть верен одной-единственной женщине. Так ли уж велика разница между нами? Ты по крайней мере честно отдавал себя каждой из них.

Дэну припомнилась давняя шутка об Оксфорде: говорили, что самым типичным из оксфордских профессоров был Льюис Кэрролл 149. Полностью скрыть ощущение, что их разговор близок к абсурду, ему не удалось.

– Энтони, послушай, у меня было меньше часа, чтобы снова познакомиться с Джейн. Разумеется, она изменилась, это видно. Но она вовсе не производит впечатление человека, личность которого деформирована. И я знаю о ней от Каро. Девочка ею восхищается. Я представляю, что все это значит для тебя, как велик соблазн строго себя судить и… – Дэн почувствовал, что вот-вот сорвется, и взял себя в руки. – Ты понимаешь, что я хочу сказать.

– Параноидальный бред умирающего?

– Вовсе нет. Но ведь можно переборщить и с принципиальностью?

В комнате повисло молчание. Исхудалое лицо замкнулось в иррациональном упрямстве, чуть ли не в раздражении, в нежелании отказаться от давно вынашиваемых сомнений.

– А ты женился бы на Джейн, если бы я все поломал с самого начала?

– На этот вопрос невозможно ответить. Ты и сам это знаешь.

– Но ведь ты был в нее влюблен?

– Меня влекло к ней. Как влекло потом ко многим женщинам. – Глаза Энтони пристально наблюдали за ним, слишком пристально, чтобы Дэн мог чувствовать себя спокойно; он потупился и пожал плечами. – Я не Казанова, Энтони, но был близок со многими. Я и в самом деле испытываю непреодолимую тягу к непостоянству. – Но Энтони все молчал, и Дэну пришлось приподнять бокал и спросить: – Можно, я налью себе еще?

– Пожалуйста.

Дэн прошел к столику, где стояла бутылка хереса.

– И потом, ведь была же Нэлл, – сказал он.

– А сейчас? Есть кто-нибудь?

– Да. – Дэн обернулся, усмехнувшись с грустной иронией. – Совсем молодая. В дочки мне годится.

– Меня тут считают ужасно добропорядочным. Ни одной студентки не совратил. – Дэн улыбнулся, а Энтони продолжал: – И что же, ты не чувствуешь никакой ответственности перед ней?

– А как же. Я даже объяснил ей, что я такое на самом деле.

– Тогда ты оказался гораздо честнее и порядочнее, чем я.

Дверь отворилась: в проеме появилась молоденькая сестра. Она не произнесла ни слова, только притворно-строго взглянула на Энтони, о чем-то предупреждая. Он сказал: «Нет, еще не пора». Она с готовностью кивнула и скрылась за дверью.

– Ты уверен…

– Да нет, нет. Просто девочка проявляет заботу.

С бокалом в руке Дэн подошел к стеклянной двери и выглянул наружу: так он был рядом с Энтони, но лишь вполоборота к нему. Проехал автомобиль, потом – два студента на велосипедах; улица внизу полнилась туманом; вверху тянулись крыши Оксфорда – города, казалось, на века отставшего от того, другого, недавно покинутого Дэном в далекой Калифорнии. Опять ему подумалось о Дженни, о том, насколько приятнее было бы поужинать сегодня с ней, а не с Джейн, поджидавшей его в холле; вернуться в настоящее, а не застревать в несказуемом прошлом. Он чувствовал какое-то психологическое удушье, клаустрофобию от этой замкнутой университетской жизни, гнет чего-то невыразимого, что за всей этой умудренностью и интеллектуальностью оставалось вечно незрелым, подростковым, бледным и хилым, словно растение, лишенное света, и в то же время защищенным множеством привилегий, укрытым от трудностей реальной жизни, от мира вне оксфордских стен. То же можно было отнести и ко всей Англии в целом.

– Ты что-то говорил об исправлении неудачного проекта.

– Скорее всего я ничего особенного не имел в виду… Просто, может, что хорошее и выйдет, если обозначить неудачи. Впрочем, нет, – поспешно продолжал он, – здесь я не вполне искренен. Это всего лишь гипотеза, Дэн. Надежда – вопреки всему, – что в один прекрасный день ты сумеешь найти время и поможешь вытащить из-под всего наносного ту Джейн, ту ее личность, какой она могла бы быть… – Энтони пристально вглядывался в лицо Дэна, и – как ни странно – впервые за все время взгляд его вдруг стал почти чужим, формально-вежливым. – Не мог ли бы ты снова стать ей другом?

– Энтони, я не был бы сейчас здесь, если бы… я же пытался дать вам знать… писал вам обоим… через Каро. Давно. Несколько месяцев назад.

И снова Дэн почувствовал, что предложил направление беседы, следовать которому Энтони вовсе не был намерен.

– Да… мы получили. – Он улыбнулся. – Удивляешься, почему мы никак не прореагировали? Или – почему только теперь?

– В общем – да. Самую малость.

– Знаешь, смерть очень похожа на профессора, чьи лекции слышит лишь тот, кто оказался в первом ряду, – сказал Энтони. – Это помогло мне выиграть битву с самим собой, Дэн. А Джейн ее проигрывает. – Он помолчал в некотором замешательстве. – Она ведь не хотела, чтобы ты сегодня приехал. Не знаю, понял ты это или нет.

Дэн опять глянул вниз, в окно: улица словно вымерла.

– Она все еще винит меня за Нэлл?

– Не думаю, что в этом дело. Да и «винит» – вовсе не то слово. – Голос его теперь звучал не так резко. – Ее реакция на прошлое совершенно иная, чем у меня, Подозреваю, что ты для нее – некий символ, воплотивший в себе все, чего недоставало в нашей семейной жизни. Разбитый киль, на котором – как она теперь считает – и был построен наш брак. – После минутной паузы он продолжал: – Тебе придется извинить меня, Дэн. Я не очень четко излагаю проблему. Я понял, что очень хочу увидеться с тобой, примерно месяц назад. И отчасти именно реакция Джейн на заданный мною вопрос помогла мне осознать, как много мы с ней прятали друг от друга все эти годы. Мы никогда в открытую этого не обсуждали. Ее нежелание внешне объяснялось боязнью причинить тебе беспокойство. Тщеславие – полагать, что ты вообще помнишь, кто мы такие. Впрочем, – добавил он, – тут она, может быть, отчасти права.

Теперь Дэн стоял, прислонившись к стене у стеклянной двери; Энтони избегал смотреть на него: пристально разглядывал серый больничный пол, будто именно к нему и обращался.

– Но в основном – совершенно не права.

Энтони улыбнулся, поднял на Дэна глаза:

– Но по крайней мере она отчасти права, полагая, что мною движут эгоистические, по сути, мотивы. Я ведь на самом деле прошу тебя сделать то, что не удалось сделать мне самому, Дэн. И я знаю. Невозможно объяснить. После всех этих лет… фактически, увы, не зная тебя больше. Просто – догадываюсь. Просто молюсь об удаче. Теперь, когда тебе вернули недостававшую в колоде карту.

Несколько мгновений – мгновений, снова и снова образующих странные геометрические построения, уничтожающие время и самое понятие хронологической последовательности, – двое мужчин вглядывались друг другу в глаза, пытаясь отыскать там не только кроющуюся в их глубине тайну, но и ее разгадку. Код былого общения рушился, предлагался иной; и Дэн, хоть и не мог полностью осознать значительность происходящего, все же понимал, что – даже если католицизм Энтони и не был теперь столь же неколебим, как прежде, – он сохранил гораздо более глубокую веру – веру в универсальный абсолют. То, что он, казалось, совершенно забыл о времени, о разрыве, обо всем остальном за пределами их разговора, было лишь функцией этой его веры то, о чем я прошу, – вне времени… это абсурдно, но необходимо, этого требует все мое существо, моя мораль, мои убеждения. Можешь мне удивляться, смеяться надо мной, презирать за то, что я до сих пор привержен той вере и той пауке, над которыми все больше и больше смеется мир; но на самом деле в данный момент суть моя не в этом, и не поэтому мы с тобой оказались здесь Возможно, сказывалась близость смерти, но Дэну подумалось, что он, видимо, всю жизнь заблуждался, полагая, что этот человек был философом всего лишь по интеллектуальной склонности, по складу ума. В глубине его души – и это трогало до слез – крылось что-то простое до примитивности, чистая наивность детства и в то же время истинной взрослости того, другого, философа, который когда-то предпочел цикуту лжи 150.