Дом доктора Ди - Акройд Питер (читать книги бесплатно полные версии .TXT) 📗

«Я видел это в кристалле». Тут я разразился смехом, и его негодование возросло. «С нынешнего дня, сэр, я не стану более иметь дела ни с вами, ни с вашей женой, ни с вашей челядью. Я не боюсь никого на этом свете, и никому не удастся толкнуть меня на дурное. Мои предки были честными людьми, и благородство у меня в крови!» Он повернулся и протянул руку, как бы желая схватить камень и то ли отшвырнуть его, то ли забрать с собой. «Разве вы вопрошали сих духов? А не я ли? Не я ли? Эти сеансы, эти явления, и зрелища, и голоса тревожили меня с самого начала. Душа моя не доверяла им и отвращалась от них, но мало того – вы сами помните, сколь часто я искал случая прекратить все это навеки!» Он запинался от ярости, но я внимательно слушал его слова. «Их речи и деянья несут па себе отблеск геенны. Разве я не отваживался противостоять им даже в вашем присутствии, понуждая их исчезнуть или хотя бы прояснить свои туманные и коварные иносказания!» Он по-прежнему пылал гневом и говорил не умолкая. «А теперь вы клевещете на меня, заявляя, будто я сам все выдумал. Это несправедливо, сэр. Стыдитесь!»

Он поспешно вышел прочь, и на мгновение я склонился над камнем: взор мой встретил лишь чистое стекло, такое же пустое, каким было оно па протяжении всех этих дней и сеансов. Я слышал, как он шагает взад и вперед по устланному соломой полу моего кабинета; затем он вдруг вернулся. «Я раскаиваюсь в своей горячности, – сказал он, – ибо знаю, какое бремя вы нынче несете. Стоит ли нам скорбеть над ушедшим, вместо того чтобы трудиться ради наших потомков? Ведь вы согласны, что мы должны продолжать работу, невзирая на недуг вашей жены?» Он взял меня за руку и, хоть я не выказывал к тому расположения, поднял ее и поцеловал мой перстень с Соломоновой печатью. «Вы глубоко увязли в подозреньях и недоверии, – промолвил он, – а ведь рядом с вами надежный брод».

«Пусть так, – отвечал я, – но я не из тех, кто, замочив ноги, уж не тревожится, сколь глубоко он зайдет. Мы с вами выберемся на твердую землю».

«Отлично сказано, мой добрый доктор. И отправимся дальше вместе». Все это время в моей груди кипели подозрения, хотя и не имеющие бесспорных резонов: я, столь преуспевший в изучении древности и удостоенный дивных прозрений, в коих являлась мне мудрость минувших веков, заблудился в лабиринте настоящего и не видел из него выхода. Я, мечтавший о сотворении новой жизни, даже не мог спасти жизнь своей жене. Не произнеся более ни слова, я вновь спустился к ней.

Она лежала на постели в поту, едва ли различая, что творится вокруг, а Одри сидела обочь нее с чистым полотенцем и каменной чашей, в которой была прозрачная и благоуханная розовая вода для освеженья ее лица. Я сказал ей, что единственное мое счастье заключается в том, чтобы видеть ее здоровой и довольной, и что после изгнания хвори ей предстоит еще много радостных дней, но тут она взяла меня за руку и тихо заговорила. «Доктор Ди, доктор Ди, я больна и не вижу для себя исцеления». Я хотел покормить ее бульоном, но не мог убедить ее съесть ни ложки. И тогда я просто присел рядом с нею, размышляя о том, сколь жалок будет мой жребий, если она покинет земную юдоль; как черепаха, потерявшая пару, бродит бесцельно, не находя услады ни в чем, кроме уединения, так буду скитаться и я. Но затем я жестоко укорил себя за отвлеченные думы – ведь истинное страдание испытывала сейчас она, оставляя сей мир. О, что за великая скорбь наблюдать, как угасает твой единственный светоч.'

Я смотрел на нее, спящую, и тут Одри, вытерев ей лоб, шепотом обратилась ко мне: «Она немножко плачет, сэр, когда думает, что никто не видит. А когда я вхожу к ней снова, она встречает меня улыбкой – ей-Богу, ну прямо сердце разрывается».

«Не трави душу, Одри. Довольно».

«Я вам больше скажу, сэр. У нее в крови яд. Не знаю уж, то ли от его снадобий, то ли от его черного колдовства». Я понимал, о ком она говорит, и слушал ее с чрезвычайной неохотой. «Он столько раз угрожал ей на словах и бушевал тут у ее ложа, что самый воздух напитался его проклятиями».

«Откуда тебе это известно?»

«Я боялась за ее жизнь, сэр, и подслушивала у двери».

«Но слова подобны ветру, Одри: едва вырвутся из уст, и вот их уж нет. Нам не в чем обвинить его».

Она пристально посмотрела мне в глаза. «Я знаю, сэр, в каком укромном уголке он держит свои бумаги и письма. Может быть, наведавшись туда, вы и откроете его истинное лицо».

«Как же ты это разузнала?»

«Я не доверяю ему, а потому следила за ним и видела, как он тайком прячет свои вещи».

Я прислушался к тяжкому дыханию жены; на ее челе уже проглядывала печать грядущей смерти. «И где же находится сей тайник?»

«У него в комнате. Там есть маленькая шкатулка – он принес ее с собой в тот злосчастный день, когда впервые переступил порог нашего дома…»

«Ни слова более. Я слышу его».

Келли был в прихожей и приветствовал меня, когда я вышел из светелки жены. «Я собираюсь съездить верхом в Саутуорк, – сказал он. – Там живет один мой старый товарищ, он хочет потолковать со мной кое о чем».

Он явно опасался, что мое недовольство им еще не утихло, однако я отвечал ему как можно более благосклонно. «Скоро ли вы вернетесь?»

«Не раньше вечера». Затем он спешно покинул дом, направясь в город по Тернмилл-стрит. «Так, так, – сказал я Одри. – Стало быть, разделенье у нас опередило растворение [83]».

«Что, сэр?»

«Ничего, Одри. Пустое. Достаточно ли крепок сон моей жены, чтобы нам можно было на минутку отлучиться?» Она кивнула. «Тогда пойдем живее. Веди меня к его тайнику».

Мы торопливо поднялись по лестнице и вступили в его комнату. Одри пересекла ее и, обогнув дальний край каминной доски, сунула руку за кирпичи. «Где-то здесь, – сказала она, – но я не могу нащупать. Ага, вот». Она вынула маленькую, изящную резную шкатулку, вполне пригодную для хранения бриллиантов, монет и тому подобных вещей. «Тут замочек, – произнесла она, – а ключика нет».

«Разве ты не знаешь, что за многие годы занятий я весьма понаторел в искусстве механики? Спустись-ка в горницу да принеси мне серебряную зубочистку».

Она не заставила себя ждать, и вскоре я открыл шкатулку, где лежали бумаги, исписанные вдоль и поперек. Мне удалось прочесть их без особых затруднений, и я обнаружил много любопытного – в одном месте, например, Келли аккуратно записал: «В двадцать пятый день апреля он совершил проекцию красного камня на равное количество ртути. Путем сего действа он рассчитывает получить эликсир добродетели». Затем, несколько позднее, Келли добавил: «Он скажет мне, как то, что тленно и несовершенно, может быть приведено от несовершенства к совершенству». А еще, на другом листке, были поспешные каракули, которые я разобрал довольно легко: «Тело человечка может быть создано из росы, звездного света и сублимации amor sexus. Если сию смесь очистить и заключить в стеклянный сосуд, то драгоценное семя обретет дыхание». Тут записи обрывались, но я и так понял, в чем дело: он нашел в моих конспектах, спрятанных от чужого глаза, секрет порождения гомункулуса. С помощью лицемерия и коварства он добрался до самой основы моих трудов и был близок к тому, чтобы похитить у меня тайну деянья во много раз более дивной, чистой и возвышенной природы, нежели все чудеса алхимии, – сотворения существа, которое живет и растет. И на этом мои находки не кончились, ибо под всеми бумагами лежало наспех намаранное письмо: «Он почти в нашей власти. Когда его жена умрет, он будет наш. На сем прощай. Джон Овербери».

Овербери. Боже, помилуй меня. Мой старый слуга, которого я случайно (как мне думалось) повстречал у Парижского садика, вступил в сговор с другим пройдохой и играл мною, как куклой в балагане. И только теперь я наконец понял всю глубину низости Эдуарда Келли: хоть я и не мог еще утверждать, что они объединились, дабы погубить мою жену, но в черноте их замыслов, направленных против нас с нею, у меня больше не оставалось сомнений.