Кровавая комната - Картер Анджела (читать книги регистрация txt) 📗
— О нет, — сказал он. — Этот ключ не от моего сердца, скорее ключ от моего ада.
Он оставил его на связке, застегнул кольцо и мелодично позвенел им, как колокольчиком. Потом бросил всю гремящую связку мне на колени. Сквозь тонкий муслиновый пеньюар я почувствовала ее металлический холодок. Он наклонился ко мне и запечатлел на моем лбу поцелуй через бороду.
— У каждого мужчины должна быть одна тайна, хоть одна, даже от жены, — сказал он. — Обещай мне, моя бледнолицая пианисточка, — обещай, что будешь использовать любые ключи на связке, кроме того последнего ключика, который я тебе показал. Можешь играть со всем, что только найдешь, — с драгоценностями, с серебряной посудой; если нравится, можешь делать кораблики из акционерных сертификатов и пускать их по морю ко мне в Америку. Всё в твоем распоряжении, все двери перед тобой открыты — кроме той, к которой подходит этот ключ. Впрочем, это всего лишь маленькая комнатка у подножия западной башни позади кладовой в конце тесного и темного коридора, полного ужасных пауков, которые заползут тебе в волосы и напугают тебя, если ты решишься туда забраться. Да, к тому же эта комната покажется тебе такой мрачной! Но ты должна обещать мне, если любишь меня, не входить туда никогда. Это просто личный кабинет, убежище, «нора», как говорят англичане, куда я могу пойти иногда, в тех редких, но неизбежных случаях, когда узы брака кажутся непосильной ношей для моих плеч. Я могу пойти туда, понимаешь, чтобы почувствовать редкий вкус удовольствия, представляя себя холостяком.
Звезды тихо освещали двор замка, когда я, закутавшись в меха, провожала его к машине. Напоследок он сказал, что позвонил на материк и взял на работу настройщика роялей; завтра этот человек приедет и приступит к своим обязанностям. Он один раз прижал меня к своей викуниевой груди и уехал.
Поскольку весь тот вечер я предавалась полусонным грезам, теперь мне не спалось. Я лежала, ворочаясь, на его фамильном ложе, пока в двенадцати зеркалах, в которых радужно переливались отблески моря, не забрезжило утро следующего дня. Аромат лилий угнетающе действовал на мои чувства; при мысли, что отныне мне всегда придется делить это ложе с человеком, у которого была такая по-лягушачьи липкая и влажная кожа, я испытывала смутное отчаяние от того, что теперь, когда моя женская рана затянулась, внутри меня начало подниматься какое-то тошнотворное и страстное желание, похожее на непреодолимую тягу беременных женщин лизать мел или уголь, или нюхать подгнившую пищу, желание вновь ощутить его ласки. Разве своей плотью, своими речами и взглядами он не намекнул мне о существовании тысяч и тысяч причудливых пересечений плоти с плотью? Я лежала в нашей широкой постели, и со мной был только один неусыпный спутник — мое темное, едва зародившееся любопытство.
Я лежала в постели одна. И тосковала по нему. И испытывала к нему отвращение.
Хватит ли драгоценностей во всех его сейфах, чтобы вознаградить меня за эту муку? Достанет ли во всем этом замке сокровищ, чтобы вознаградить меня за то, что я должна делить это жилище с таким либертеном? И в чем именно была причина моего желания и одновременно ужаса перед этим загадочным человеком, который ради того, чтобы продемонстрировать свою власть надо мной, бросил меня в мою первую брачную ночь?
Вдруг я, подскочив от внезапной дикой догадки, села на кровати, под масками горгулий, сардонически скалящимися на меня сверху вниз.. А вдруг он покинул меня не затем, чтобы отправиться на Уоллстрит, а ради какой-нибудь назойливой любовницы, спрятанной бог знает где, которая умеет доставить ему удовольствие гораздо лучше, чем девочка, чьи пальцы доселе упражнялись разве что в игре гамм и арпеджио? Но понемногу успокаиваясь, я снова легла на взбитые подушки; я призналась себе, что к этому ревнивому страху примешивалась некоторая толика облегчения.
Наконец, когда утренний свет наполнил комнату и прогнал прочь недобрые сны, я погрузилась в сладкие грезы. Но последнее, что я запомнила, перед тем как заснуть, был высокий кувшин с лилиями, стоявший возле кровати, и то, как его толстое стекло преломляло их сочные стебли, так что они становились похожими на руки — отрезанные руки утопленниц, плавающие в зеленоватой воде.
Чтобы утешить себя за это одинокое пробуждение новобрачной, я заказала кофе и круассаны. Изумительные. И мед в пчелиных сотах на стеклянном блюдечке. Служанка выдавливала из апельсина ароматный сок в охлажденный высокий бокал, пока я наблюдала за ней, позволяя себе роскошь в разгар дня нежиться в постели. Однако в то утро все доставляло мне лишь мимолетное удовольствие, за исключением новости о том, что настройщик роялей уже приступил к своей работе. Когда служанка сообщила мне об этом, я вскочила с кровати и натянула на себя свою старую саржевую юбку и хлопчатую блузку — студенческий наряд, в котором я чувствовала себя гораздо удобнее, чем в любом из моих прекрасных новых одеяний.
Прозанимавшись три часа, я позвала настройщика рояля, чтобы поблагодарить его. Разумеется, он был слеп; но молод, с мягко очерченными губами и серыми глазами, которые смотрели на меня, хотя и не видели. Он был сыном кузнеца, жившего в деревне напротив замка; когда он служил певчим в церковном хоре, добрый пастор научил его ремеслу, чтобы он мог самостоятельно зарабатывать себе на жизнь. Все идет как нельзя лучше. Да. Он думает, что здесь ему будет хорошо. И если б только ему было позволено, добавил он скромно, иногда послушать, как я играю… потому что, видите ли, он очень любит музыку. Да. Конечно, ответила я. Разумеется. Мне показалось, он понял, что я улыбаюсь.
Когда я его отпустила, несмотря на мое столь позднее пробуждение, даже для пятичасового чая было еще рановато. Экономка, предусмотрительно, предупрежденная моим мужем, не стала прерывать моих музыкальных занятий, и теперь торжественно нанесла мне визит, чтобы предложить к изучению длинный список — меню для позднего ленча. Когда я сказала ей, что мне ничего не нужно, она взглянула на меня искоса. Я сразу поняла, что одной из моих обязанностей как хозяйки дома было давать работу прислуге. Но все равно, набравшись уверенности, я сказала, что подожду ужина, хотя о предстоящем ужине в одиночестве мне думалось с некоторым трепетом. Затем я обнаружила, что мне необходимо сказать ей, что именно я желаю на ужин; мое воображение, оставшееся на уровне школьницы, разыгралось. Дичь под соусом… а может, мне следует предвосхитить Рождество, заказав глазурованную индейку? Нет, я решила: авокадо с креветками, много-много — и никаких основных блюд. А на десерт пусть будет какое-нибудь мороженое в ящичке со льдом. Она все записала, но поморщилась; наверное, я ее шокировала. Что за вкус! Но я была еще таким ребенком, что расхохоталась, когда она ушла.
А теперь… что мне делать теперь?
Я могла бы с удовольствием провести часок, распаковывая чемоданы со своим приданым, но служанка это уже сделала: платья, костюмы висели в шкафах моего гардероба, шляпы были надеты на деревянные болванки, чтобы не потерять форму, туфли — на деревянные колодки, словно все эти предметы в насмешку надо мной подражали внешней стороне жизни. Мне не хотелось сидеть без дела в гардеробной или в спальне, наполненной траурным ароматом лилий. Как же мне проводить время?
Приму-ка я ванну в своей собственной ванной комнате! В ванной я обнаружила, что краны были сделаны в виде маленьких золотых дельфинов с крапинками бирюзы вместо глаз. Кроме того, там стоял резервуар с золотыми рыбками, которые плавали туда и обратно, раздвигая водоросли: наверное, им было так же скучно, как и мне. Как бы мне хотелось, чтобы он не оставлял меня! Как бы мне хотелось иметь возможность поболтать, например, со служанкой… или с настройщиком роялей… но я уже знала, что в моем новом положении возбраняется заводить дружбу с прислугой.
Мне хотелось оттянуть этот звонок как можно дольше, чтобы было чего дожидаться, пока я буду убивать время, покончив с ужином; но без четверти семь, когда ночь сгустилась вокруг замка, я уже не могла больше сдержаться. Я позвонила матери. И сама поразилась тому, что, едва заслышав ее голос, разразилась рыданиями.
