Мэйдзин - Кавабата Ясунари (книги бесплатно без регистрации .txt) 📗
Позднеё, уже в городе Ито я узнал, что Седьмой дан в игровые дни по утрам читает Сутру Лотоса, вот и сейчас закрыв глаза, он, должно быть, пытается сосредоточиться. Вдруг раздался резкий стук камня о доску. Первый ход был сделан в 1 час 40 минут.
Что за фусэки изберёт Седьмой дан, новое или старое? Куда пойдет в хоси или в комоку? Весь мир ждал, какой ход сделает Седьмой дан. Первый ход чёрных был в пункт 3-4 (комоку) в правом верхнем углу. Это означало, что избрано старое традиционное начало. Итак, первая загадка в этой партии была разрешена.
Мэйдзин смотрел на доску, сложив руки на коленях. Сохранилось много фотографий и кадров кинохроники, запечатлевших этот момент.
Все они изображают залитого ярким светом Мэйдзина — его губы так плотно сжаты, что кажутся выпяченными; сидящие вокруг доски люди исчезли в тени. Это была третья игра Мэйдзина, которую мне довелось видеть, и я уже знал, что за доской Мэйдзин всегда словно излучает поток спокойствия, который таинственным образом как бы охлаждает и очищает воздух вокруг него.
Прошло пять минут, и Мэйдзин, видимо забыв об откладывании, рассеянно взял камень в руку, явно собираясь сделать ход.
— Ход готов! — вместо Мэйдзина провозгласил Отакэ Седьмой дан обратился к Мэйдзину:
— Сэнсэй, мне тоже иногда кажется, что я не играл вообще, если не поставлю камень на доску.
Мэйдзин поднялся и в сопровождении секретаря Ассоциации удалился в соседнюю комнату. Закрыв дверь, он записал на бланке свой ход и вложил бланк в конверт. Записанный ход считается недействительным, если его видел кто-нибудь кроме самого игрока.
Затем Мэйдзин сел за доску вновь. “Воды нет” — проговорил и, послюнив два пальца, заклеил конверт. На месте склейки Мэйдзин расписался. Седьмой дан свою подпись поставил на месте склейки нижнего клапана конверта. Этот конверт вложили в другой, большего размера, и внешний конверт члены Оргкомитета опечатали своими печатями. После этого конверт поместили в сейф павильона Коёкан.
На этом церемония открытия закончилась. Обоих участников попросили ещё раз сесть за доску, чтобы Кимура Ихэй мог спокойно сфотографировать их для заграничных агентств. Когда и это было сделано, все облегченно вздохнули. Престарелые седьмые даны окружили доску, обмениваясь замечаниями о камнях, о самой доске.
Кто говорил, что толщина камней одиннадцать миллиметров, кто — одиннадцать с половиной, кто — двенадцать, а Кимура, Мэйдзин по сёги, сказал:
— Да, камни высшего класса… дайте потрогать, — и взял в горсть несколько камней. Кое-кто из профессионалов предоставил для этой игры свои лучшие, прославленные доски. Потому что хотя бы один ход этой партии, сделанный на знаменитой, имеющей историю доске, ещё больше увеличивал её славу.
После недолгого перерыва начался банкет.
Кимуре, Мэйдзину по сёги, в ту пору было тридцать четыре года, Мэйдзину Сэкинэ ХIII — семьдесят один год, Такаги, Мэйдзину по рэндзю, — пятьдесят один год по японскому счеёту.
10
Мэйдзин Хонинбо родился в 1874 году и несколько дней назад скромно, как и подобает во время войны, отпраздновал своё шестидесятипятилетние в узком кругу. Перед началом второго игрового дня он заметил: “Интересно, кому больше лет? Павильону Коёкан или мне?”.
Он рассказал, что в этом самом зале играли такие знаменитости прошлого века, как Мурасэ Сюхо, мастер восьмого дана, и Мэйдзин Хонинбо Сюсай.
Игра второго дня велась на втором этаже в зеле, выдержанном в стиле конца прошлого века: от раздвижной перегородки до подъемного окна — все было украшено изображениями осенних листьев в соответствии с названием: Коёкан — Дворец осенней листвы. Один угол был отгорожен золоченой ширмой, тоже расписанной осенними листьями в духе школы Огаты Корина. В нише стояли живые цветы аралии и маргаритки. Из зала площадью в тридцать метров была видна другая комната, поменьше, там тоже стоял огромный букет. Было видно, что маргаритки в том букете немного привяли. Иногда в комнату заходила девушка, подстриженная под пажа, она приносила очередную порцию чая. Больше туда никто не входил.
Отражение белого веера Мэйдзина беззвучно двигалось по чёрному лакированному подносу с охлажденной водой. Из корреспондентов присутствовал только я один.
Отакэ Седьмой дан был одет в кимоно с гербами из двухслойного шелка хабутаэ, поверх которого была накидка хаори из полупрозрачного шелка. Мэйдзин сегодня одет не так парадно. На нём хаори с вышитыми гербами, и доска сегодня уже другая.
Накануне чёрные и белые сделали лишь по одному ходу — ведь это была лишь церемония открытия, а настоящая игра начинается, можно сказать, только сегодня. Отакэ Седьмой дан сейчас думает над третьим ходом, он то щелкает веером, то сцепляет руки за спиной, то водружает веер на колено, ставит на него руку и подпирает ладонью щеку. Вдруг я замечаю, что дыхание Мэйдзина становится шумным. Он разводит плечи пошире и делает глубокие мощнеё вдохи. При этом никаких признаков недомогания. Слышатся глубокие, равномерные волны дыхания. Мне показалось, что он внутренне напрягся и сосредоточился, словно в него вселилось нечто. Сам Мэйдзин, похоже, не замечал, что с ним происходило, и у меня вновь стеснило грудь.
Все это, однако, длилось недолго. Дыхание Мэйдзина постепенно становилось тише и незаметно стало таким же спокойным, как и прежде. Мне пришло в голову, что может быть, таким путем проявил себя боевой дух Мэйдзина, учуявший сражение. А может быть, мне довелось увидеть, как на Мэйдзина сошло вдохновение, или ещё больше — увидеть его гения. Наконец, может быть, это был миг внутреннего сосредоточения, и я наблюдал вхождение в состояние самадхи, когда человек отрешается от собственного Я. Но как знать, может быть в этом как раз и состоял секрет непобедимости Мэйдзина.
Отакэ Седьмой дан перед тем, как сесть за доску, церемонно поприветствовал Мэйдзина, а затем сказал:
— Сэнсэй, извините, боюсь, что мне придется часто отлучаться во время игры…
Мэйдзин в ответ проворчал: “Мне тоже. Я и ночью встаю раза три…”.
Это было забавно, потому что характеры Седьмого дана и Мэйдзина были совсем несхожи.
Когда я, да и не только я, работаю за столом, то часто пью чай и бесконечно бегаю в туалет, а иногда случается со мной и “медвежья болезнь”. У Отакэ все это было доведено до крайности. И весной, и осенью на квалификационных турнирах Ассоциации Отакэ ставил возле себя огромный чайник и большими глотками все время пил дешёвый чай. Ву Циньюань, мастер Шестого дана, излюбленный партнер Отакэ, тоже во время игры часто отлучался в туалет. Я как-то подсчитал: за те несколько часов, пока длилась партия, он вставал больше десяти раз. Хотя Ву Циньюань и не пил чай в таких количествах, как Отакэ, но все равно каждый раз из комнаты доносились характерные звуки.
Иногда можно было видеть, как Отакэ ещё в коридоре начинает развязывать пояс.
Подумав шесть минут, чёрные делают третий ход и тут же:
— Извините, пожалуйста!
Отакэ быстро встал. После пятого хода он снова встал: — Извините, пожалуйста!
Мэйдзин достал из рукава кимоно сигарету и медленно раскурил её, думая над пятым ходом. Отакэ, то прятал руки в карманы, то скрещивал их перед собой, иногда складывал их на коленях, то снимал с доски невидимые пылинки, и даже перевернул поставленный противником белый камень лицевой стороной вверх. Если в белых камнях лицевая и оборотная стороны различаются, то лицевой считается та сторона раковины хамагури, на которой нет узора, однако, на это мало кто обращает внимание. Но только не Отакэ. Седьмой дан время от времени, когда Мэйдзин ставил белый камень обратной стороной вверх, аккуратно брал его и переворачивал.
Об игре с Мэйдзином Отакэ как-то раз полушутя отозвался так:
— Сэнсэй молчит, и я, хочешь — не хочешь, втягиваюсь в эту молчанку. Какое уж тут настроение. И ещё:
— Для меня чем больше шума — тем лучше. От тишины я устаю.
У Седьмого дана была привычка во время игры все время шутить: часто не слишком удачно, но иногда выходило остроумно, однако Мэйдзин делал вид, что не слышит, и ничего не отвечал. От такого “боя с тенью” у Седьмого дана пропадал задор и он, играя с Мэйдзином, держался тише обычного.
