Висельник - Слаповский Алексей Иванович (книги без регистрации полные версии .TXT) 📗
Я готов был про себя тихо улыбаться, глядя на эти самые картины, но они мне неожиданно понравились. В них не было того, что я не терплю более всего – претензии. Это были не абстракции и не дилетантский реализм, достижения которого сводятся к тому, что все предметы на картине аккуратно и строго сужаются в перспективу, это не был и натужный, насильственный примитивизм, это было похоже на фотографии неумелого фотографа, на снимках которого дома заваливаются назад, руки сфотографированного человека чудовищно велики, а голова находится от рук на расстоянии трех метров. Правда, портретов не было, были всё городские пейзажи, странный какой-то коричневатый колорит и обязательно где-то полоса или кусок неба цвета расплавленного свинца, мне очень понравился этот цвет. Стихами я утешился (он подарил мне книжечку) – грамотные среднеарифметические стихи с попытками философствования – и не больше. Не поразили меня и песни – Нина попросила его спеть, и он спел три штуки.
Нине не терпелось показать мне его способности сразу, он смущался, но потакал ее желаниям – как добрый дядюшка. Он и возрастом годился ей в дядюшки: немного за пятьдесят. Крепкий еще мужчина, с непрошедшим еще румянцем на щеках – от долгого пребывания на свежем воздухе во время милицейских дежурств.
Имя его: Александр Сергеевич. Что ж поделаешь, бывает. Фамилию зато я предвкушал крепко милицейски-военную: Сидорчук, понимаешь, Баблаков, понимаешь, Рррррррахитченко, понимаешь. Оказалось же: Петров. Александр Сергеевич Петров. Найдите подлеца, который стал бы смеяться над человеком с такими именем, фамилией и отчеством. Я не подлец – и не смеялся.
Освоившись – или дав мне освоиться, – он сказал:
– Вы, конечно, сами знаете, чем больны и каким образом вам надо лечиться.
Я засмеялся.
– Конечно, знаю.
Нина улыбнулась. Ей от души приятно было слышать беседу двух умных, понимающих друг друга людей.
– И к таким лечителям, как я, относитесь, конечно, с иронией, – продолжил Александр Сергеевич.
– Не буду отрицать.
– И мне вы тоже не верите. Уж очень богатая личность, – отнесся Александр Сергеевич в свой адрес, а Нина вся засветилась, любовно (право слово, именно так!) глядя на него. – Он, видите ли, и малюет, он и стихи, и песни, он и за живых людей взялся. Сейчас начнет рассказывать, кого как от рака вылечил, от прогрессирующего паралича, не считая таких мелочей, как стенокардия и язва. А уж депрессии всякие – просто одним плевком. (Видимо, кое-что Нина обо мне ему рассказала.)
– И вам не верю, – согласился я.
– И не надо. Не верьте, смейтесь – позвольте только над вами руками поводить. Пошаманствовать, так сказать.
Отчего ж не разрешить, я разрешил. Он поводил руками. Я, как и велено было, не верил и посмеивался. Ему бы тоже посмеиваться, но он все больше хмурился, а к концу сеанса вовсе помрачнел.
– Все-таки рак, – сокрушенно сказал я.
– Нет. Вы практически здоровы. Ну, кое-какие отклонения, как у всех мужчин вашего возраста. Даже поменьше. Но что-то вас давит.
Ясно. Нина и про мои разговоры насчет самоубийства сообщила.
– Ничего особенного: жить неохота, – понурился я.
– Да нет, не то, – сказал Александр Сергеевич Петров. – Тут хуже. То есть не хуже, а сложнее. Или не сложнее… Не знаю.
Нина смотрела на него с недоумением.
– Может, тяжкий грех на душе? – спросил я сумрачно, как у ведуна-схимника в пещере, ожидая, что он сейчас воздымет тощую, вскормленную акридами руку и проклянет меня, а я его убью, ибо все равно прощенья нет.
– Вам лучше знать, – сказал он.
– Нет тяжкого греха, – вздохнул я. – Девиц и женщин, правда, бесчестил. По молодости. Ну, жульничал, поскольку делец, – однако в пределах, разрешенных законом и собственной душой. Вот и все.
– И велики те пределы? – допрашивал Петров уже с пристрастием, без шуток.
– Вы о законе или о душе?
– И о том, и о другом.
– Насчет законов затрудняюсь ответить, ввиду отсутствия таковых, душа же, как вы знаете, беспредельна.
Нина глядела на Александра Сергеевича и на меня чуть ли не со страхом, правда, причины страха по отношению к нему и ко мне, наверное, были разными.
– Так вот, – подытожил вдруг Петров, хотя я только начинал входить во вкус. – Лечить я вас не буду. Общаться с вами – не желаю, потому что, извините, лишней отрицательной энергии накапливать не хочу – она на других отзовется. И настоятельно, кроме этого, прошу вас с Ниной знакомства не поддерживать.
– Что ж такое! – воскликнул я, ничуть не медля. – Один вохровец недоделанный на меня с кулаками полез, другой – мент с широким кругозором – с девушкой дружить не разрешает! Что за борзость такая, граждане! Не надо! Не надо меня на понт брать!
– Ты не юродствуй! – спокойно сказал Александр Сергеевич, но скулы у него заиграли по-ментовски уже, по-майорски уже они у него заиграли. – Ты не корчь из себя тут. Ты человек с образованием – не скажу интеллигент, – правила хорошего тона знаешь и вполне способен сообразить, что после моих слов должен оставить мой дом. Прошу.
Я выдержал паузу. Не то чтобы раздумывал, нет, реакция на любое слово и дело у меня мгновенная, я уже знал, что скажу, но пауза мне нужна была в целях мхатовских. И сказал:
– Я уйду. Я делец, но не из тех, что трясут пузцами и гонором. Я только одно хочу спросить: вы в Христа веруете?
Нина так и вперилась в Петрова. Не знаю, обсуждался ли меж ними этот вопрос, но я ясно видел, что сейчас она жаждет положительного ответа.
– Верую, – сказал Александр Сергеевич, и не будь тут меня, Нина, возможно, захлопала бы в ладошки по-детсадовски, словно дождавшись Деда Мороза и новогоднего подарка.
Я любовался ею, я умолк; Петров нервничал. Задав важный вопрос, я погрузился в созерцание – и умалил этим свой вопрос, и оскорбительно обошелся с ответом Петрова.
– Ну так что? – поторопил меня майор.
Я по-прежнему созерцал нечто свое, внутреннее, гораздо более ценное, чем наши пустяковые беседы. Однако пришлось вернуться. Нехотя очнувшись, я продолжил:
– А раз веруете, Александр Сергеевич, почему ж гоните? Если видите что-то во мне, – говорил я с полной и абсолютной серьезностью, которой не добился бы от меня ни один психиатр, говорил я этому отставному майору с шизофреническими творческими наклонностями, – если видите что-то, то скажите и мне, потому что, вам же известно, человек сам себя подчас не знает!
– Не подчас, а всегда, – поправил меня Петров, чувствуя уже надо мной некоторую власть.
– Ну всегда. Так помогите!
– Это не болезнь у вас. А может, и болезнь. Но я такие не лечу. Поп лечит – если сами в Бога и церковь веруете. В чем сомневаюсь. Знаю одно – вы человек страшный, опасный, на все готовый.
– Позвольте! Вы это – с такой уверенностью, у меня мурашки по коже! – Я сказал это не Петрову, я обратился к Нине с этими словами, как будто именно ее просил пожалеть меня, объяснить мне, а она сидела, вжавшись в кресло, и смотрела уже не на нас, а куда-то между нами. Может, вспоминала положения научно-популярной книжки «Познай самого себя». – Если я не чую своей умственно-психической сути, то вы-то свою – чуете?! Вы – майор милиции в отставке, вы не в отделе кадров, судя по вашему цветущему виду, работали, не в детской комнате милиции, вы, я думаю, и по сусалам давали людям, а то и убивали. Отвечайте быстро и честно – убивали людей?
– Двоих, – твердо и спокойно ответил Александр Сергеевич. – Одного, правда, могли спасти. Не довезли. Далеко было. Степь. Казахстан.
– Ну, будем считать – полтора. Полтора трупа на вашей совести…
– Ты еще пошучивать будешь, сопляк! – взревел наконец отставной майор, побагровев, что сделало его еще мужественней.
– Не буду! – приложил я руки к сердцу. – Дурная привычка, в пионерлагере били за это: язык без костей. Но коли вы убивали-таки людей, то какое право вы имеете меня выпроваживать только на основании каких-то догадок, каких-то ваших шестых чувств, которые я уважаю, тем более газета «Неделя» о них пишет тоже с уважением и подробно? За что вы мне не велите, – тут я подчеркнул, – дружить с Ниной, по отношению к которой у меня самые чистые намерения?
