Звездный час Уилта - Шарп Том (книга регистрации TXT) 📗
– Я, да будет вам известно, преподаватель, а не рекламный агентишка. Мое дело учить, а не производить впечатление. Ладно, пора мне к электротехникам. Мистер Стотт заболел, и я заменяю.
– Что с ним? – неосторожно полюбопытствовал ректор.
– Снова нервное расстройство. Оно и понятно, – бросил Уилт и удалился. Остальные члены комитета проводили его встревоженными взглядами.
– Как вы считаете, Скадд может убедить министра провести расследование? – спросил проректор.
– Мне он это пообещал, – ответил методист. – Он такого тут наслушался и насмотрелся, что запроса в парламенте не миновать. Но взъелся он даже не из-за секса, хотя, по правде говоря, и этого дела было предостаточно. Главная беда в, том, что он католик, и бесконечные разговоры о противозачаточных средствах…
– Ой! – пискнул ректор.
– А тут еще какая-то пьяная морда, автомеханик с третьего курса послал его на… Ну и, конечно же, Уилт подсуропил.
Возвращаясь в свои кабинеты, ректор и проректор никак не могли успокоиться.
– Что нам делать с Уилтом? – в отчаянии вопрошал ректор.
– А что с ним поделаешь? Ему удалось обновить состав кафедры лишь наполовину. От другой половины он никак не избавится, вот и довольствуется тем, что есть.
– Но вы представляете, что теперь начнется? Запрос в парламенте, всеобщая мобилизация инспекторов Ее Величества, общественное расследование?
– Ну до расследования едва ли дойдет. Может, Скадд фигура и влиятельная, но я сомневаюсь…
– А я нет. Я с ним беседовал после проверки. Негодяй определенно ополоумел. Что это за штука такая – постнатальный аборт?
– Не иначе – убийство, – начал проректор, но ректор уже проявил сообразительность, из-за которой его когда-нибудь выпихнут на пенсию:
– Детоубийство. То-то Скадд спрашивал, известно ли мне, что у нас для будущих воспитательниц введен курс по детоубийству. И допытывался, нет ли часом вечерних курсов по эвтаназни для престарелых или практического курса для самоубийц. Есть у нас такие?
– Что-то не слышал.
– Если бы они были, я бы их поручил Уилту. Он меня когда-нибудь доконает.
То же самое мог бы сказать инспектор Флинт из полиции Ипфорда. Теперь по вине Уилта не видать ему звания старшего офицера как своих ушей. Кроме собственных невзгод ему не давали покоя злоключения одного из сыновей. Йэн искалечил себе жизнь. В шестом классе он бросил школу, ушел из дома, стал усердно упражняться в курении марихуаны, схлопотал несколько лет условно, и в конце концов его застукали на таможне в Дувре с грузом кокаина.
– Черта лысого меня теперь повысят, – пригорюнился Флинт, когда сыну припаяли пять лет тюрьмы. В довершение всех бед миссис Флинт свалила вину за преступные наклонности сынка на своего супруга и что ни день ела его поедом:
– Если бы ты поменьше забивал голову работой, поменьше выслуживался да побольше думал о сыне, он бы не угодил за решетку. Так нет же. У тебя одно на уме: «Так точно», «Никак нет» и «Будет сделано». Чуть не каждую ночь – на дежурство. Даже в выходные на работе пропадаешь. А Йэном ты хоть сколько-нибудь занимался? Куда там! Хоть бы раз о чем путном с ним поговорил. Только и разговоров, что про преступления да про уголовников. Все работа, работа, а семья побоку. В каждой бочке затычка.
Впервые в жизни Флинт прислушался к словам жены. Прислушался – но не больше. Все равно, правда за ним. А как же иначе: полицейский – и вдруг не прав. Что же он за полицейский после этого? А Флинт полицейский что надо. И служба у него на первом месте.
– Поговори еще, – огрызнулся Флинт. Великодушное разрешение. Если бы не разговоры, круг занятий миссис Флинт был бы крайне ограничен: пробежать по магазинам, постирать, прибраться в доме, попричитать по Йэну, покормить кошку с собакой – и, конечно же, всячески заботиться о муже. – Не будь семьи, стал бы я на работе корячиться. А то – машину купи, дом купи, ублюдка этого свози в Коста…
– Сам ублюдок! – В сердцах миссис Флинт бросила утюг и прожгла рубашку мужа.
– Да-да, ублюдок. И остальные тоже раздолбай порядочные.
– Эх ты, отец называется! Да ты в жизни для детей ничего не сделал. Только меня трахал, чтобы их произвести. Пока совсем не затрахал.
Тут Флинт срывался с места и возвращался на работу. В голову лезли мрачные мысли. Хуже нет, когда баба от рук отбилась. А уж как будут потешаться над ним во всех окрестных участках! Шутка ли: полицейский вырастил преступника, торговца наркотиками и теперь бегает к нему на свидания в бедфордскую тюрьму…
Всякий раз от таких мыслей в душе Флинта вскипала злость на этого проходимца Генри Уилта. Злость росла с каждым днем. Это Уилт со своей резиновой куклой устроил заваруху, которая стоила Флинту карьеры. Правда, когда-то он даже нравился Флинту, но с тех пор много воды утекло. И вот этот поганец живет припеваючи в собственном доме на Оукхерст-авеню, прилично зарабатывает и не сегодня-завтра станет ректором долбанного Гуманитеха. Флинт, небось, тоже мог бы продвинуться по службе и перевестись в такое классное местечко, что Уилту и не снилось. Мог. А теперь надеяться не на что. Так он и останется до конца дней своих инспектором Флинтом, так и проживет всю жизнь в Ипфорде.
Словно для того чтобы лишить Флинта последней надежды на повышение, начальником отдела по борьбе с наркотиками назначили инспектора Роджера. Нашли умника, нечего сказать. Правда, от Флинта эту новость поначалу скрывали, но старший офицер вызвал его к себе и сообщил лично. Это неспроста. Значит, начальство поставило на нем крест и дела, связанные с наркотиками, ему поручать не хотят: у него же сын сидит как раз по такому делу.
От досады у Флинта разыгралась головная боль. Он было решил, что это снова мигрень, но полицейский врач сказал, что это гипертензия, и прописал таблетки.
– Гиперпретензия? – переспросил Флинт. – Точно. Понабрали в полицию всяких умников, толку от них чуть, а все претензии к нам, простым полицейским. Это, значит, у меня профессиональное заболевание.
– Ну называйте как хотите, но помните, что у вас высокое давление и…
– Эй. погодите, вы только что назвали другую причину. Так от чего все-таки голова болит: из-за гиперпретензий или из-за давления?
– Инспектор, вы не на допросе, – заметил врач (у Флинта на этот счет было другое мнение). – Я вам популярно объясняю: гипертензия и высокое давление – одно и то же. В общем так. Пропишу вам диуретики, будете принимать по одной таблетке в день…
– Что пропишете?
– Мочегонное.
– Очень мне нужно ваше мочегонное.. Я и без него за ночь по два раза бегаю.
– Ну так не пейте столько. И для давления лучше.
– Чего? Вы же сами сказали, что я заболел оттого, что гиперпретензиями замучили. А лучший способ позабыть обо всяких претензиях – зайти в кабак, пропустить пару кружек…
– Четыре пары, – поправил врач, которому случалось встречать Флинта в кабаке. – Все-таки пейте поменьше. Заодно похудеете.
– И стану реже бегать в сортир? Гм. Непонятно: даете мне лекарство, чтобы я больше писал, а пить велите поменьше.
Флинт ушел в недоумении. Даже врач не сумел объяснить ему, как действуют бетаблокаторы. Сказал только, что они помогут и что Флинту придется принимать их всю жизнь.
Через месяц уже сам Флинт рассказывал врачу, как действуют таблетки.
– Даже на машинке печатать не могу, – жаловался он, показывая огромные ручищи с бледными пальцами. – Вот посмотрите. Прямо сельдерей вареный, а не пальцы.
– Так и должно быть. Побочный эффект. Я вам выпишу одно лекарство, и все пройдет.
Флинт встревожился:
– Хватит с меня писючих таблеток. Они из меня почти всю воду выкачали. А с пальцами – это, наверное, оттого, что я весь день на работе кручусь, как белка в колесе, крови и не остается. Если бы только это. Другой раз на допросе обрабатываю какого-нибудь гада, он уже вот-вот расколется, а меня вдруг как прихватит. Они мне работать мешают, ваши таблетки.
