«Анатомия» любви, или Женщины глазами человека - Зеленогорский Валерий Владимирович (книги бесплатно полные версии txt) 📗

Слезы, слезы – везде, каждый день. Когда это все кончится?

Контрольный с клофелином

Мой товарищ рассказал мне свою историю на берегу моря, в ресторане, где, кроме нас, сидели двести менеджеров по продаже химических удобрений со всего мира. Любимое развлечение кадровых структур после окончания туристического сезона – собирать свои стада в пятизвездных отелях и поднимать корпоративный дух. Они сидели тихо, ели и пили организованно, хлопали в ладоши при выступлениях боссов и облизывали губы, предвкушая немудреный секс с коллегами. Один маленький японец после трех даблов «Джонни Уокера» на террасе зажимал белокурую шведку, ростом в два раза превосходящую сына острова Хонсю. Он шутил, она смеялась, он представил себе, как у них будет, и вспомнил анекдот, когда ежик ползает по слонихе и кричит: «Неужели это все мое?» Мой товарищ, респектабельный бизнесмен с пестрой биографией и безупречными манерами, сумевший к своим сорока пяти годам проработать во многих странах и сколотивший своим горбом неплохие деньги, не потеряв при этом живости ума при полном отсутствии русских понтов, рассказал мне, как случай спас ему жизнь, иллюстрируя притчу, что меньшее зло спасает от большего. Жил он тогда на территории бывшей советской республики, где успешно изымал из недр ископаемые и богател вместо национальных кадров. Это не очень понравилось одному из местных фаворитов тамошнего царя. Без всякого предупреждения и «стрелок» он заказал моего друга сразу двум командам, и все было готово для приведения приговора в исполнение. Назначено все это было в местном стрип-клубе, где мой друг любил после тяжелой недели напоить всех и одарить всех девушек зелеными деньгами. Его любили все в этом клубе, как султана Брунея, – его маленькие шалости раз в неделю кормили как минимум сто семей от Львова до Иркутска. Одна бабушка девушки из Элисты молилась на него, как на живого бога: внучка посылала ей в месяц 10$, которые не давали ей умереть уже два года. В ту пятницу все было как всегда: мой друг захлопнул ноутбук, переоделся в новый костюм, отправил офис на уик-энд и поехал в свою «1001 ночь» в объятия своих азиатских цариц. Его встретил золотозубый кругломордый хозяин, пятясь толстой жопой в свои чертоги, и привел его в загон, украшенный звездами, вышитыми на диванах, с сомнительным количеством углов. Часть звезд были шестиконечными, и это всегда занимало моего товарища, он никак не мог понять эстетическую платформу этого дизайна в мусульманской стране. Он однажды спросил хозяина, что это значит; хозяин, знавший о его семитских корнях, закатывал глаза и давал понять моему другу, что это значит для него многое. Что он имел в виду, друг не понял, но тайна звезд между тем была, и только потом, после финала этой истории, он понял магический смысл этих знаков. Выпив сразу два больших стакана виски, он увидел двух новеньких, это были хохлушки из Полтавы, смешливые и вполне съедобные. Особенно вкусной была одна, маленькая, с бемолями третьего размера, аккуратненькая, одетая не с местного китайского рынка, а чуть лучше: на ней были вещи пятилетней коллекции «Шанель» и «Эскады». Она трещала без умолку, что она проездом, едет танцевать в Японию в клуб по контракту, здесь она отдыхает, но мой друг, назвав свою цену, сразу перевел ее в рабочее состояние, она с легкостью закончила свой выходной и начала работать своим ртом со скоростью устной речи.

В это время с двух сторон уже расставили стрелков, мастеров по стрельбе в глаз белки и валивших тигра с одного выстрела. Таких мастеров в то время был переизбыток, бизнесменов было меньше, чем тигров, поэтому их валили вместо них, так как Красную книгу для коммерсантов еще не написали, а зверей надо беречь, увеличивать их популяцию в дикой азиатской природе. Мой товарищ тогда еще не знал об изменении своей популяции и пил свое пятничное виски с беспечной хохлушкой из Полтавы. Пожелав продолжения банкета, он повел ее в рабочие помещения клуба, где пожелал овладеть ею в полном объеме. В какой-то кладовке, где висели вяленые конские туши, он расположился с девушкой, бутылкой виски и двумя стаканами. Конина вяленая возбудила его круче кокаина, видимо, в каком-то своем перевоплощении он был конем в степях Центральной Азии. Он пошел к двери, чтобы запереть ее от греха поближе. Он вернулся к девушке, взял стакан в руку, выпил его и потерял сознание. Проснулся он через несколько часов, ничего не понимая, с головой, которая трещала, как шаманский бубен. Он вышел из подсобки, прошел весь клуб, кругом не было ни души, вышел на улицу. Охраны, машины, бумажника, часов «Вишерон Константин» и зажигалки «Дюпон» тоже не было, не было никого и ничего, он понял, что произошло нечто, объяснения которому нет. Доехав на такси до своего коттеджа на территории Дома приемов местного царя, он вошел к себе в дом, где его встретил помощник с глазами, в которых был страх вселенский. Он начал мычать, что приезжали уже все бандиты, пять раз спрашивали, где хозяин, он не знал, что и думать. Охрана уехала уже утром, из клуба все ушли, они предполагали, что он тихо свалил с телками в отель, как иногда бывало. Восстановив события, он понял, что клофелин из рук девушки из Полтавы спас его от пуль горных стрелков двух бригад, которым его заказали. Как настоящий бизнесмен, он подсчитал дебет с кредитом. В минусе бумажник, три тысячи у.е. – он без пятерки не выходил, – часы и по мелочи, итого 4 тысячи у.е., в плюсе – живой, с трещавшей башкой. Звезды Давида в интерьере клуба и щедрая рука, насыпавшая клофелин, поломали планы его врага, который спустя много лет рассказал моему другу, как он это спланировал, где стояли стрелки и сколько ему это стоило. Он к этому времени стал очень большим человеком, с моим другом они уже помирились. Девушку, спасшую его, он больше никогда не видел, а так хотелось отблагодарить эту милую дрянь за чудесное спасение.

OKsана

Это история женщины, которая уже двадцать лет бежит от войн и катастроф, но они настигают ее, как цунами, но она бежит снова, снова, потеряв разум, но не потеряв жажду жизни и человеческое достоинство. Она рассказала мне эту историю в старинном дворце сербского эмигранта, на берегу Адриатического моря липкой сентябрьской ночью при свете горящих факелов и под водку, которая лилась в меня вместе с ее исповедью не переставая. Ночь оказалась длинной, исповедь – тоже. Рано утром, оба без сил и пьяные, мы разъехались по домам, и я, проснувшись, не поверил в реальность рассказанного и пересказываю это как сон, который был или не был.

Киевская девчонка с малых лет ощущала себя особенной, отмеченной богом, оба ее родителя жили полнокровной советской жизнью, делали карьеру, времени детям не было, и ее воспитали дедушка с бабушкой и собака, живущая в доме членом семьи. Обычные пионерские и комсомольские радости не коснулись ее, она была одна с младых ногтей, и все, что она сумела, было ее достижением. Маленькая женщина от рождения, когда ей было тринадцать, она, как Лолита, очаровала целое отделение районного КГБ, расположенное прямо против их квартиры в сталинском доме, полученной дедушкой у Советской власти за заслуги на ниве марксистско-ленинской философии в местном университете. ОК ходила по дому, как и ее мать, голышом и совсем не стеснялась своей юношеской красоты. Оперативные работники теряли головы от нашей Лолиты, сходили с ума, некоторые, наиболее одаренные, звонили ей с намеками, остальные тупо дрочили, срывая сроки отчетов и плановых вербовок. В классе ОК была звездой, она была смышленой, все успевала, с одноклассницами не водилась, но вела себя ровно; девочки завидовали ей, но, поняв, что она им не соперница в битве за сердца школьников, перестали ревновать ее и замечать. Она сразу поняла, что ее ожидает в жизни, и начала готовиться к ней заранее: плавание, английский, пластика и много книг из библиотеки дедушки-профессора. Дома для эффективной борьбы с вредной идеологией у него были книги, за которые кое-кому дали немалый срок. Она читала, усердно занималась, иногда гуляла с подругой из соседнего подъезда по Крещатику, где обжигающие взгляды мужчин волновали ее, и она знала, что и как с ними делать. Первый опыт пришел в лице преподавателя пластики, заслуженного учителя страны, гордости педагогической мысли, а на самом деле закамуфлированного педофила с высшим образованием. Он с радостью поделился с ОК своим богатым опытом, дал, так сказать, путевку в жизнь молодому дарованию. Молодое дарование не подвело учителя, сексуальные упражнения вошли в обязательную программу, а иногда она сама выступала с произвольной программой, удивляя старших товарищей своей интуицией и смелостью в экспериментах. Матери ее было некогда: она купалась в своей любви со старинным любовником. ОК знала его, жалела папу, но соблюдала статус-кво. В шестнадцать лет она полюбила старого пидора из художников-концептуалистов, начала рисовать и делать инсталляции под его руководством. Его мастерская под крышей на Подоле напоминала смесь наркопритона с элементами соцарта. Здесь ОК закончила образование досрочно, получила аттестат половой и эстетической зрелости с легким запахом плана и дешевого вина, которое она пила для остроты художественного видения. Надо было поступать в университет, но одним майским утром случился Чернобыль, все стало другим, семья ОК приняла решение бежать от этого в Крым, где у них был дом. ОК к этому времени была знакома и жила половой жизнью со студентом-медиком, ливанцем из Восточного Бейрута, который по тем временам был желанным иностранцем и давал шанс уехать из России, что всегда хотелось ОК до скрежета зубовного. Уехать, уехать – вот девиз, который словно колокол звучал в ней с детства. Студент дарил трусы и помаду, что по тем временам значило много, он мог накормить девушку в любом кабаке и слетать на выходные в Сочи пообедать. Он заканчивал Киевский мед и под давлением ОК предложил ей уехать в Бейрут. Она скрыла от него, что она еврейка, переделала нос еще до него, и внешне ничего семитского в ней не было. Родителям ее отъезд не нравился, но бумаги они подписали, понимая, что Чернобыль хуже Бейрута и брака с мусульманином. Только дедушка – защитник режима был против, брызгал слюной и обзывал ее проституткой и изменщицей Родины. Он проорал до вечера, пока бабушка не закрыла ему рот, напомнив, как он, житель Львова, тоже хотел уехать в Америку до прихода Красной Армии, но не смог: пожалел мать, которую нельзя было перевозить, она не ходила, а так жизнь была бы другой. Не надо мешать, сказала бабушка, и ОК выехала в 87-м году в Бейрут с мужем, похожим на Омара Шарифа. Бейрут поразил ее безумно: море, антрацитовые ночи, воздух, пропитанный восточными пряностями, запах кальяна и блестящий мир восточного Парижа – так звали до войны Бейрут, – закружили ее в непрекращающемся празднике 1001 ночи. Семья мужа встретила ее хорошо, но вскоре она поняла, что муж ее бездельник и дурак, сидит в кафе на бульваре у моря сутки, курит кальян с друзьями и дрочит на всех баб, проходящих мимо. Работать в клинике ему было скучно, деньги тихонько ему давала мать, она же обеспечивала едой и прочим. ОК поняла, что в раю, каким был Бейрут, нужны деньги, а их не было, и она пошла на курсы массажа и английского в британскую школу. Через три месяца она стала ездить по вызовам на массаж, и жизнь ее переменилась. После приезда в Ливан из Союза ее Омар Шариф поблек и стал ниже ростом, она и так его не любила, а в Ливане бездельник стал еще омерзительнее. На одном из своих сеансов в билдинге на 30-м этаже она массировала стопятидесятикилограммового араба-миллионера, главу строительного концерна, построившего пол-Бейрута. Она случайно задела при массаже его крохотное достоинство, и ливанский кедр ожил, заохал, подарил ей сто долларов, и она чуть не ослепла от Франклина (100$). Первый опыт был удачен, араб вызывал ее несколько раз в неделю, возил с собой в Египет, любил ее, она вернула ему потерянные ощущения мужчины, и он готов был жениться на ней, но, получив месседж от старшего сына дедушки-жениха, ОК разумно отказалась от брака, понимая, что сын не позволит ей подойти к сейфам дедушки, а зарубит на подходе. Сослалась на то, что она замужем и ей нельзя уходить три года, а то ее вышлют из страны. Дедушка поплакал, да вскоре умер естественной смертью, потеряв смысл жизни после отсутствия шевеления в промежности. После его смерти от него остались карточки двух его друзей, одинаковых с ним по возрасту и деньгам, и карусель массажных упражнений завертелась, появились деньги. Муж знал, чем она занимается, но молчал, воровал у нее и шел на берег моря за миражами. Межобщинный конфликт в Ливане перешел в горячую фазу. ОК почувствовала, что надо валить, и первым делом поехала в Киев разобраться с родителями и показать дочь, родившуюся от ливанца-мусульманина и еврейской мамы. Девочка понравилась маме, но не понравилась дедушке, он не целовал ее, не брал на руки, не гордился ею перед соседями, он плакал и не мог простить внучке союз с иноверцем. Папа ее не был правоверным иудеем, до независимой Украины был членом КПСС, гордился своим тридцатилетним стажем в партии, хотя ничего не поимел, кроме варикозного расширения вен от многочасового стояния в операционной, где он был хирургом с золотыми руками. Ему целовали эти руки пациенты и подносили конверты, у кого было, а у кого не было, получали то же самое без подарков. В Киеве, встретив старых подруг, ОК начала зажигать в клубах и кабаках так, что слухи и стон стояли по Киеву долго. В одну из ночей в клубе «От ранка до сранка» (эквивалент тарантиновского «От заката до рассвета») она встретила сербского дипломата еще не бывшей Югославии. Он был молод, красив, талантлив и давал надежду, что с ним будет лучше, чем с бейрутским ослом и альфонсом. Роман начался сразу, без разведки и артподготовки, химическая реакция из двух пробирок соединилась в реторте и закипела так, что остановил реакцию конец срока визы ОК и срочный выезд в Бейрут для массажных импровизаций с элементом реанимации старых членов. Серб звонил каждую ночь, смеялся, пел, рассказывал свою жизнь, где тоже было все: в 18 лет литературный успех книги, сценарий по которой начали снимать в Швеции, потом работа управляющего в казино, бабки, крах. Обворованный партнером, он с помощью старинного друга отца получает работу в Киеве, где встречает ОК и теряет голову со всей страстью южного славянина и жителя морского берега. ОК понимает, что в Бейруте уже страшно, ночью стреляют, один из друзей потихоньку сказал ей, что муж узнал, что она еврейка, и что после исхода израильских танков он публично отрежет ей башку на рыночной площади. Она, забрав дочку, бежит ночью из Бейрута в Киев, где ее ждет серб, готовый начать с которой путь, который приведет к испытаниям удвоенной силы. Приехав в Югославию за три месяца до бомбардировок Белграда, они успевают пожить в Дубровнике в родительском доме нового мужа, и начинается развал в Югославии, война, кровь, междоусобица, опять побег, теперь в Израиль, с целым паровозом родни: мама, папа, новый муж и девочка от араба. Израиль принял новых детей Израилевых: двух католиков, двух членов КПСС и арабскую дочь. Жизнь в Израиле получалась не сахар, дипломатов было до хера, директора казино могли работать на заводе металлообработки снарядных гильз, которые вскоре упали на голову братьев-сербов от Сплита до Косово. ОК пошла уборщицей в страховую компанию. Ее обязанности были простые и ясные: в ленч стоять на выходе из столовой офиса и подставлять черный мешок для объедков от ленча менеджеров 13-го этажа. Она стояла в джинсах от Армани, с пятью языками к тому времени и ловила объедки ленча от сотни мужчин, которые не глядели на нее никак, им хотелось с разных расстояний попасть ленч-боксом в пакет, представляя себя звездой «Макабби» или бьющим штрафные в НВА. А после баскетбольного шоу, после их трудового дня она убирала 20 офисов с плевками, жвачками, соплями под крышкой столов и прочими подарками отходов их жизнедеятельности. Езда двумя автобусами и месячная зарплата, равная одному массажу в Бейруте, заставили искать другую работу, без контакта с группой мудаков в офисе, а с конкретной спиной и жопой конкретного персонажа. Работа нашлась в салоне виртуального секса, где тариф был 3,99$ в минуту. На мраморном столе с компьютером и видеокамерой она стала трудиться, придумав себе ноу-хау женского сексуального производства. В умную голову ОК пришла безумная мысль, что она будет продавать свою услугу с новым специальным предложением, она может получить оргазм по команде абонента по мужскому принципу, с оргазмом и выбросом семени. Используя нехитрые приемы с гелем и ограничением фокуса видеокамеры, она ловко манипулировала вагинострадателями из секс-сети и получала приличные деньги пополам с компанией, взявшей ее на работу. Муж знал о ее работе, но выхода не было, она ушла из фирмы, они стали работать дома на себя, и все стало налаживаться. Девочке от первого брака сделали дорогую операцию, спасли папу от старых болячек, дом в Кесарими уже строился, но случилось то, что случилось. Во время уик-энда в Эйлате муж с маленьким сыном, родившимся совсем недавно, был в супермаркете, когда раздался взрыв, потрясший всю набережную. ОК была на улице, муж с коляской внутри, вой сирен и вой свидетелей и раненых закрыли солнце. ОК стала рваться внутрь искать своих, полиция искать не пускала. Она заглядывала в каждую «Амбуланас», мобильный молчал. Три часа она стояла на коленях на газоне и молилась всем богам о спасении своих, через четыре часа вышел абсолютно невредимый муж с плачущим сыном, который два раза описался и не хотел лежать в мокром. После этого ОК получила стресс, который лечили долго, она не спала, картина разорванных тел и раненых не исчезала, она не выходила из дома, держала малыша в руках и твердила, что надо бежать дальше, туда, где нет этого ужаса и страха. В разгромленной Югославии в результате остался родительский дом, и все последние крохи улетели в результате неудачного бизнеса с магазином секонд-хэнд. Денег не было настолько, что писатель и сценарист с тремя языками и прошлой работой в дипломатическом ведомстве идет с женой мыть машины с ведром и тряпкой, чтобы накормить свою семью – двух стариков отцов и родственников из Косово, бежавших и укрывшихся во дворе их дома. ОК решила принять католичество, полагая, что старый бог не защищает ее и пусть новый с большим рвением закроет ее от всех бед. Священник принял ее с добрым сердцем, стал исповедовать по воскресеньям, но и тут не было мира – ее доктор-психолог уговаривал ее не ходить в церковь, хотя со священником дружил. Битва за паству рассорила друзей, и ОК оказалась виноватой, нарушивший клятву исповеди священник перестал дружить с доктором, а ОК потеряла и врача, и духовника. Новая церковь не приняла ее, мир маленького адриатического городка был тесен. Она бродила по городу одна, сидела в кафе, где собиралась местная богема – маленькие артисты местной оперы, псевдохудожники и дизайнеры, два сумасшедших поэта – и девушки, страдающие от непонимания и желающие прильнуть к богеме хотя бы одним местом. ОК чувствовала себя среди них звездой, пыталась разбудить их, сделать выставку и биеннале, но, увы, ею почему-то брезговала эта рвань, не видели в ней пророка, она для них была иностранкой с непонятной биографией и мужем, который моет машины. Терпела она недолго. Однажды она пришла туда вечером в пионерском галстуке со значками Ленина, Че Гевары и Мао и сказала речь о них, об их истории, о стране. Речь была яркой и настолько убедительной, что на следующий день весь город знал об этом, и все вынесли ей приговор – ненормальная русская с имперскими замашками. Ее начали сторониться, общаться она могла только с малограмотной украинской торговкой на рынке и художником, побиравшимся на рыночной площади, которому она иногда покупала сигареты и пиво, и он всегда жалел ее и поддерживал в смятении духа. Он говорил, что все неплохо, день прошел, и слава богу. К несчастьям духа прибавилось несчастье плоти: муж перестал спать с ней. Она не могла ему это простить, это мучило ее, потребность любить была ее сутью. Она иногда теряла голову и делала откровенно сомнительные предложения мужчинам. Они пугались. Она рассказала мне это на террасе большого отеля, когда пришла попрощаться. Мы сидели у бассейна и пили кофе, вдруг она спросила меня, можно ли ей поплавать, в ее глазах было столько мольбы, что я не смог ей отказать. Она без купальника, в домашних трусах бросилась в бассейн, прыгала, ныряла и была безумно счастлива. Вода была для нее средой обитания, она была нимфой и русалкой, она плавала и выныривала, пугая старичков туристов своим пылом и энергией, они все приподнялись со своих лежаков и со страхом и восхищением смотрели на эту золотую рыбку с раздавшимися бедрами и отвисшей от времени ношения грудью. Она чувствовала себя в этом бассейне киевской девушкой, плавающей в Днепре, когда еще ничего плохого с ней не было, все впереди, еще все у нее было впереди. Она вылезла из бассейна, тяжело дыша, с блестящими глазами, в которых была благодарность за этот маленький праздник, которым она будет жить долго. Осенью и зимой, в бесконечных шатаниях из кафе в кафе, только этот миг в струях воды будет давать надежду, что бог не оставит ее, и черная цепь порвется, и она опять поплывет…