Театр теней. Новые рассказы в честь Рэя Брэдбери (сборник) - Мино Джо (бесплатные книги онлайн без регистрации txt) 📗

– О, гораздо больше, чем головы, – говорит доктор Дервент. – Это не просто ожившие восковые фигуры. Биографические издания, сайты великосветских слухов, реалити-шоу – все это устарело. Наш патентованный сплав нейрологии и цифровых технологий позволяет выборочно активировать любое воспоминание, воображаемую сцену и даже сон, который видел человек, а потом мы можем спроецировать полученные образы на экран. Вместе со звуком.

– Но это… Это… Я требую адвоката! – говорит Квентин. Однако в голосе его звучит отчаяние: он понял, что адвокат ему не поможет.

– Наши действия не противоречат условиям контракта, – объясняет доктор Дервент. – Пока вы спали, мы просеяли ваше сознание и теперь можем предложить клиентам широкий выбор программ.

– Мне больше всего нравится эпизод, где ты имеешь меня своим новым большим членом – он там у тебя почему-то светится, – а потом выгоняешь на улицу голой, – говорит Сьюзи. – Меня это даже заводит.

– Публика тоже полюбила этот сюжет, – соглашается доктор Дервент. – Он им очень нравится. А мой излюбленный момент – когда вы меня унижаете перед сотрудниками и увольняете. Я его несколько раз пересматривал. Да, большой спрос на историю с оборотнем, теперь, когда вы проснулись, мы можем даже поднять цену. Фанаты любят, когда бывший… Когда головораб тоже вынужден смотреть.

– Сид Брайант обожает смотреть фантазию, где он слюнявый дряхлый старик в доме престарелых, а вы приходите и издеваетесь над ним, – говорит Сьюзи. – Он так смеется, когда вы обзываете его «карбункулом». Даже попросил вырезать этот момент, чтобы крутить, как клип, на телекартине в своем кабинете.

Они оба счастливо улыбаются, глядя на него. Потом целуются, затяжным, жарким, сочащимся гормонами поцелуем, в котором нет ни капли фальши. Сьюзи прижимается к торсу Дервента, скрытому под лабораторным халатом с еле заметным логотипом. Она легонько стонет. Квентина трясет от боли, хотя трястись уже особенно нечему.

– Хотите, продемонстрирую? – осведомляется доктор Дервент. – Саму систему? Замечательная штука, все в высоком разрешении. Можете смотреть на экран вместе с другими зрителями. Хотя необходимости в этом нет, потому что то же самое будет прокручиваться у вас в голове.

– Даже если закрыть глаза, – добавляет Сьюзи. – Может, Квент хочет посмотреть старый эпизод, где он избивает свою первую жену? Что он там зонтиком вытворяет – это же надо такое придумать! Там еще нечто вроде изнасилования, хотя получилось не очень. Зато какие диалоги, правда, дорогой? – Она прикусывает ухо Дервента. – Придумать такое невозможно.

– Да, самый популярный ролик, – говорит доктор Дервент.

– Или тот эпизод, где он хнычет, а мать спускает его маленькие джинсики и лупит его этой шту…

– Выпустите меня из бутылки! – воет Квентин.

– Ну нет, Квенти, – улыбается Сьюзи. – От этого ты умрешь. А никто из нас этого не хотел бы, правда?

Я читала Рэя Брэдбери еще подростком, и его произведения меня по-настоящему зацепили, особенно «Марсианин» и вообще «Хроники», а также «451° по Фаренгейту». Некоторые авторы умеют пользоваться, если можно так сказать, «глубокой метафорой», пишут на уровне мифологического сознания; это как раз о Брэдбери. Тут подойдет высказывание Канетти из «Мучений мух»: «Удерживать значение: Нет ничего неестественнее, чем постоянное раскрытие значений. Главное преимущество и истинная сила мифа в том, что его значение остается неясным».

Мой рассказ – лишь маленькая бледная импровизация. Отрезанные головы были одним из любимых приемов фантастики пятидесятых, как книг, так и кино. Головорабов, видимо, можно считать другой, более зловещей версией «Человека в картинках».

Маргарет Этвуд

Злодей [6] (Джей Бонансинга)

К одному из самых высоких небоскребов Лос-Анджелеса исполнитель прибывает глубоким вечером. На хрустальном лифте он взмывает к сверкающим пикам верхних этажей, где в полуночных бдениях адвокаты и консультанты зарабатывают себе на «BMW» и алименты. Перед дверью № 1201 исполнитель останавливается. Вынимает свой девятимиллиметровый полуавтоматический «браунинг» из кобуры, скрытой под пиджаком. Спокойно и размеренно наворачивает на ствол черный глушитель, проверяет обойму и проносит наконец свое двухметровое и стодвадцатикилограммовое тело в дверь и дальше – в богато обставленную приемную «Актерского агентства Цукерман, Голд и Фишель».

Сквозь бульканье аквариумных аэраторов и «вечного» фонтана исполнитель слышит резкий голос Марвина Цукермана, доносящийся из его роскошного офиса:

– Моррис, у девушки несомненный талант… А предложение твое неприемлемо, оскорбительно, унизительно для ее замечательного…

Исполнитель входит во внутреннее святилище. «Браунинг» он держит сбоку, как пакет.

Агент жестом просит его подождать и продолжает говорить по беспроводной гарнитуре:

– Ну да, была у нее небольшая проблема с таблетками… Моррис, ее просто мучили боли в спине…

– Прошу прощения, – произносит исполнитель, сжимая в руке пистолет.

– Секунду, Моррис. – Цукерман впервые поднимает глаза на незнакомца. – Мне пастрому с ржаным хлебом и немецкий картофельный салат, если вы в него не бухнули майонеза, как в прошлый…

– Попрошу вас медленно отойти от окна, – говорит исполнитель, направляя дуло пониже цукермановского парика.

Осознание происходящего превращает лицо Марвина Цукермана в подобие «Крика» Эдварда Мунка – рот раззявлен, слезящиеся, налитые кровью глаза распахнуты. Из уха на пол падает гарнитура.

– Кто тебя послал? Шастер из «Юниверсал»?

– Отойди.

– Это из-за провала с Томом Крузом?

– От. Окна.

Цукерман медленно встает, и искра ужаса в его глазах разгорается в нечто вроде вдохновения, как у крысы, которой предстоит отгрызть себе лапу, чтобы выбраться из ловушки. Где-то в глубинах его первобытного мозга пробуждается инстинктивное – такое же древнее, как миграционные маршруты перелетных птиц: у всех есть своя цена.

– Я понимаю, что ты пришел меня кокнуть, но, прежде чем ты сделаешь свое дело, мне интересно – уж прости за нахальство: а ты никогда не думал об актерской карьере? Я про кино говорю. Потому что такая фактура, уж поверь, я говорю как профессионал, такая фактура, как у тебя, – это что-то невероятное, как ты держишься, как лежит в руке пистолет, не обижайся за прямоту, но на твоем фоне де Ниро кажется балериной… Так что прости мне врожденную склонность к коммерции, но ты мог бы сделать неплохие деньги в другом виде бизнеса – в шоу-бизнесе, но это, конечно, при условии, что ты меня сейчас не кокнешь, в общем, я просто хотел тебе это сообщить.

Наступает пауза, которая кажется Цукерману вечностью. Горы могли возникнуть и превратиться в прах, пока исполнитель переваривает слова маленького перепуганного агента в парике.

– Если не отойдешь от окна, – наконец объясняет исполнитель тоном раздраженного дрессировщика собак, – твои мозги забрызгают вон ту стенку, где висит хороший Пикассо.

Марвин Цукерман семенит вокруг, подняв руки и не переставая тараторить:

– У меня… У меня в Бока-Ратон живет дочь. Если тебе интересно, она учится в Еврейском колледже… нет, прошу… она святая девочка, хочет стать раввином, и еще, если позволишь, добавлю, что я поддерживаю финансово мальчика в интернате, у него СДВГ и еще…

– Заткнись! – Исполнитель приставляет дуло своего «браунинга» почти вплотную к гиперактивному рту Марвина Цукермана.

– У меня есть деньги. – Цукерман дрожит и телом, и голосом. – Не супербогатства и гиперсокровища, но я хотел бы добавить, что у меня просто невероятное количество…

– ТИХО!

От царапающего рыка исполнительского баса-профундо лицо Цукермана трясется, словно желе. Вся его напускная самоуверенность, весь задор продавца подержанных машин, способного впарить эскимосу веер и шлепанцы – все это слетает, и теперь он похож на обиженного бассет-хаунда. На лице Цукермана отражается конец Вселенной.