Моя жизнь как фальшивка - Кэри Питер (читать книги онлайн полные версии TXT) 📗

– Это вы?

– Нет, нет, не я.

– Что, имя автора – тайна?

– Все равно не поверите.

– Предпочитаю услышать, – сказала я.

– Его звали Маккоркл.

Хорошо, я человек вспыльчивый. Все мои близкие испытали мой характер на себе. И наверное, я умру в одиночестве, потому что распугаю всех, кто хотел бы мне помочь. Правда и то, что мне приходилось неоднократно писать записки с извинениями, в том числе – льстивое послание Сайрилу Коннолли [23], которое, вместе с другими его бумагами, теперь, очевидно, в архиве Британского музея. Но тут любой бы рассердился, ведь мне только что посулили редкую находку, и тут же выясняется, что автор – подставная фигура.

– Боюсь, репутация мистера Маккоркла подмочена, – заметила я.

– Да, – сказал Чабб, – вы про него слышали. – Меня удивило, как уверенно, даже настойчиво он себя ведет. – Еще бы, вы точно про него слышали.

– Точно или верно?

Он, не отвечая, вложил лист обратно в целлофановую упаковку.

– Сомневаюсь, чтобы текст имел коммерческую ценность, – уколола его я.

– Вы решили, я пришел торговаться? – резко спросил он.

А зачем же еще? Но я покачала головой.

– Так что же вы думаете-ла? – Он уставился на меня все еще мутноватым, но уже несколько задиристым взглядом.

– Нет уж, – сказала я. – Вы предложили встретиться, а не я.

– Чайку бы, – попросил он, моргая, и тут я вновь увидела, какое это странное, бессильное и хрупкое существо, жалкое, и вместе с тем исполненное гордыни и чванства.

Пока я наливала ему чай, он возился с изолентой, упорно добиваясь, чтобы она послужила еще раз.

– Вы ездили в пещеры Бату? – спросил он. Сокровище уже было запечатано, но руки, подносившие чашку к губам, все еще дрожали.

– Какой из меня турист…

– Понятно, – кивнул он. – Я тоже не люблю чужие места. И все же на кавади [24]стоит посмотреть. Зрителям это нравится, бамбуковые копья впиваются в тела. – Он сделал паузу, присматриваясь ко мне. – Значит, Слейтер рассказал вам, какая история вышла с Маккорклом?

– Да.

– И про смерть Вайсса?

– Это редактор?

Он кивнул и отхлебнул глоток чая. Руки затряслись сильней.

– Как это ужасно – для вас.

– Более чем, – гнусавым, бумажным голосом откликнулся он.

Сперва меня поразила красота этого человека, но теперь проступило отталкивающее: приниженность вместо померещившейся было силы духа, и трясущиеся, покрытые старческими пятнами руки, и неприятная чувственность влажных от чая губ.

– Я бы хотел рассказать вам. Вы готовы?

Я оглянулась через плечо на Джалан-Тричер, притаившуюся за узловатой, скомканной пряжей дождя.

– Полагаю, больше мне заняться нечем, – проворчала я. Жизнь Чабба нисколько не интересовала меня, но раз я хотела перечитать тот отрывок – и Чабб это прекрасно понимал, – пришлось слушать его повесть.

6

– ТЕРПЕТЬ НЕ МОГУ ЛОЖЬ, – так, блестя глазами, начал он. – Вы бы это сразу поняли, если б читали мои стихи-ла. В них нет ничего бесполезного, вычурного – все равно как в крепком столе или там стуле. Вот почему так ужасно, что в памяти я останусь фальшивкой. Дым, зеркала, фокус – вот и все. Он помолчал, чуть не с гневом взирая на меня.

– В Австралии были когда-нибудь? – спросил он внезапно. – Нет уж, где вам-ла.

– Вообще-то моя мать родом из Австралии, – ответила я.

– Так вот, больше всего на свете мы боимся отстать от моды.

– Мама не любила вспоминать Австралию. Ей там было не по душе.

– Да, настоящая австралийка. Ей нужно знать, о чем говорят во Франции и что носят в Лондоне. Вот что ей важно, так? – Шершавый голос зазвучал громче. Чабб не замечал, что привлекает к себе внимание. – Ждать мы не можем! – выкрикнул он, хлопая себя по колену. – Не можем и денек потерпеть, скорей бы узнать, но ждать-ла приходится. Теперь это называется «тирания расстояния»… В девятнадцатом веке, – продолжал он, энергично размешивая в чашке сахар, – жительницы Сиднея собирались на Круглой набережной посмотреть, как одеты сходившие с кораблей английские леди. Уах, только погляди! Срочно заказать такую же обнову. Что ни подметят, через недельку все напялят на себя. И теперь то же самое, верьте слову. Любую моду завозят к нам на пароходе. Осберт Ситуэлл, Эдит Ситуэлл [25] – завтра у нас на улицах будут читать точно такие же стихи. И вот одним из таких собирателей мод в гавани был молодой человек по имени Дэвид Вайсс.

– Редактор?

– Еврей. Очень красивый. Родители занимались бизнесом, цацками. Он считал себя начитанным молодым человеком, а был совсем мальчик. Родители очень культурные, как это у них часто водится. До знакомства с Вайссом я не бывал в еврейском доме. Не видывал ничего подобного. Дома у меня – шаром покати, ни единой книжки, в холодильнике тарелки с засохшими объедками. А тут вдруг – книжные полки от пола до потолка, турецкие ковры, современные картины, де Кирико, Леже [26]. Потрясение-ла для меня. Нечестно, что некоторым так везет с детства… Мы с Вайссом вместе учились на Форт-стрит – в школе для одаренных. Сейчас-то, когда я в такую дворнягу превратился, по мне и не скажешь. Я выиграл конкурс по греческому и получил специальный приз за эссе о влиянии Хокусая на Ренуара [27] – и то, и другое я видел, ясное дело, только в репродукциях. Но благодаря Давиду Вайссу – а он, подумать только, был на три года моложе – я узнал Рильке и Малларме [28]. Он дал мне почитать «Маленькое обозрение» [29]. Мы стали друзьями, многим делились, и все-таки он оставался для меня чужим человеком. Вы же знаете эту нацию – ни сдержанности, ни скромности. Так и лезут, всегда их не устраивает столик, за который усадили, подай им другой. Мы съедим суп, какой принесут, а они потребуют подогреть. Не сочтите меня за антисемита, хоть я веду такие речи.

Именно такие речи он и вел.

– Ну да, я завидовал Вайссу, не буду отрицать. Все мы были начинающие поэты, пробовали свой голос, пытались пробиться, опубликоваться в захудалых журнальчиках на темной оберточной бумаге. Шла война, цивилизация рушилась, что к чему? Мне было двадцать четыре года, я служил рядовым на Новой Гвинее. Вайссу нашли непыльную работенку в министерстве обороны. Просиживал задницу в Мельбурне. Меня подстрелили японские гады, потом тащили шестьдесят миль на носилках, бросили – чуть было не под огнем. Чхе! И так без конца. Доставили в больницу в Рабаул, перевели в Таунсвиль, и тут на глаза мне попался журнал поэзии «Личины». Никакой вам коричневой бумаги-ла. Лучшего качества, все высший класс, цветная обложка. А внутри – новомоднейшее искусство и поэзия. Кто редактор? Давид Вайсс. Что я тут почувствовал? Зависть. А как иначе? Он был на три года моложе. На фронте не бывал и вон уже где. Но когда я прочел подборку стихов, я почувствовал уже не зависть, а… жалкое зрелище, мем. Фальшивка, рохля. Ни то ни сё. Просто непереносимо. Знаете, на что это было похоже? Так же меня тянуло блевать, когда мать молилась в англиканской церкви в Харберфилде. Тот же аромат фальши. Ханжество, фарисейство. Она громче всех выкрикивала «аминь», выставляла себя напоказ. Сама-сама, одно и то же – фальшь есть фальшь, где бы вы с ней ни столкнулись… В Австралии меня считают завзятым консерватором. Слушайте, я прочел куда больше Элиота и Паунда, чем Вайсс. Я сумел это доказать. Даже у великих поэтов есть свои заскоки. Ленивого читателя приемчиками обмануть нетрудно. Вайсс знал каких-то авторов, о которых я понятия не имел, но глубоко не заглядывал. Пошли ему стихи со словами «Слушай, мой Анофелес», и он примет это за классическую аллюзию и в жизни не признается, что понятия не имеет, кто такой Анофелес. Заглянет в энциклопедию, но если не найдет – так и оставит. Пропустит мимо ушей. Смошенничает… Так вот, мем, «анофелес» – это комар, и при виде этого журнала я решил ужалить его в то самое место, где кожа голая. Кстати, я обещал не угощаться за ваш счет…