Как я охранял Третьяковку - Кулаков Феликс (книги хорошего качества TXT) 📗
Потом я подошел к SLO и набрал номер дежурки. Мне вдруг с непреодолимой силою захотелось увидеть Павла Макаровича, заглянуть ему в глазки, крепко обнять, потрепать его по непокорным вихрам и прошептать на ушко несколько жарких, исключительно нежных признаний. Десятки и даже сотни самых искренних слов уже вертелись у меня на языке. Истинно вам говорю, если я сейчас же не увижусь с Павликом, то сдохну в страшных корчах, блять!
С другой стороны, надо обставить все деликатно, технично. Все-таки сотрудник Тюрбанов в данный момент находится под моим командованием, а, стало быть, в его проступке отчасти есть и моя вина. «Не доглядел!», «не воспитал!», «не смог донести до сознания подчиненного всю важность и ответственность нашего Дела!», ну и прочее бла-бла-бла. На хрена мне еще и эти осложнения?
На мой звонок отозвался Гарик Романов:
– Да?
– Игорь, там Паши Тюрбанова не видно? – спросил я самым скучающим тоном.
– А он только что ушел. Кофе попил и ушел.
(Кофе?! У потемнело в глазах. Он, значит, кофе пил, пока я тут перед Главным хранителем отжигал кадриль «Дядя Ваня – хороший и пригожий (топ-топ, два притопа), / Дядя Ваня – всех юношей моложе! (хлоп-хлоп, два прихлопа)»!).
– А что? Что-то случилось? – поинтересовался Гарик.
– Нет-нет, все в порядке.
– Фил, он вот буквально только что… Ты уж там его не сильно ругай. Он тебя и так боится.
– Боится? Вот чудак… Ну ладно. Спасибо, отбой.
Гарик, добрая душа, милейший человек, знал бы ты, за какого змея мазу держишь!
Минуты через две послышались неторопливые шаги по паркету и даже легкомысленное посвистывание на тему «А я иду, шагаю по Москве». Расслабленный, в прекрасном расположении духа человек идет с чистой совестью курить свой законный бамбук, право на который ему обеспечено Конституцией РФ.
Пока Павел Макарович двигался через Верещагинский и Суриковский залы, я бесшумно вышел через 31-й во Врубелевский, спустился там по 4-й лестнице на первый этаж и, описав полукруг, поднялся обратно, но уже по 6-й лестнице.
В Шишкинском, 25-ом зале томился, задумчиво ковыряя в носу, сотрудник Бабуров. Увидев меня, он вскочил было с банкетки, но я жестом остановил его:
– Сиди, родной, не рыпайся.
Бабуров просиял.
– Тюрбанов проходил? – строго спросил я его на всякий случай.
Бабуров подтвердил.
Я уже знал, что буду делать. Ведь просто наорать на Павлика не велика компенсация. А писать докладные на лишение… Я их не писал никогда, и не собираюсь этого делать впредь. Не наш метод. Обойдемся без шума и пыли. Мы кулуарно, по-семейному разберемся.
Быстро, почти бегом я пробежал три зала, и выскочил из-за угла в 29-й, Репинский. Павлик с самым безмятежным видом сидел на стульчике возле двери Депозитария. Ножку на ножку заложил подлец, и покачивает. Я так стремительно подошел к Павлику, что он даже не успел встать.
– Павел Макарович, проблемы! – драматическим голосом воззвал я, с мрачным удовлетворением обнаруживая в подлых глазенках нарастающий испуг. – Пропуск на картину сюда! Голубчик, умоляю поживее!
И протянул руку. Вид у меня был сверхозабоченный.
Павлик, услышав «пропуск на картину», как-то сразу побледнел:
– Ка…кой… Про… Пропуск? А какой… – он бессмысленно глядел в мою раскрытую мускулистую ладонь.
Я переменился в лице, схватил его за грудки и рывком сдернул со стула:
– Что ты сказал?
– Фил… – залепетал голубчик мой в ужасе. – Я, правда… Я…
– Где пропуск, Паша?! – заорал я.
Павел Макарович, осознавший, наконец, что произошло нечто ужасное, белел и зеленел прямо на глазах («Как бы он часом ласты не склеил апоплексическим ударом» – еще подумал я с тревогой).
– Я на минутку только! – торопливо оправдывался тем временем Павлик. – Я в туалет, Фил! А что… случилось?
Я притянул его вплотную, и глухим голосом сказал:
– Случился вынос произведения искусства за пределы экспозиции. Это подсудное дело. Где ты был, Тюрбанов?
– В туалет я! Честное слово… Пописать… – прошептал Павел Макарович, стыдливо отворачиваясь.
– Не ври мне, сволочь! – ревел я, свирепо вращая глазами.
– Ну… Я еще на минуточку в дежурку зашел… Фил, на минуточку! – истерически взвизгнул Павел Макарович.
Я сделал совсем уже страшное лицо:
– Что-что? Куда ты заходил? Да я тебя за это…
Павел Макарович зажмурился. Он понял, что жить ему осталось несколько секунд.
– Я сейчас побегу, догоню! – закричал вдруг он. – Они наверное еще недалеко… Не успели!
– Кого ты догонишь? – не понял я.
– Того, кто вынес! Фил, ну быстрее же! В погоню!
Тут он и впрямь собрался куда-то бежать. Я еле удержал его за пиджак:
– Ты что, Тюрбанов, озверел? В какую еще, блять, погоню?! А пост? Давай теперь вообще все вынесут?
Павлик безвольно обвис на моих руках.
– Что же делать, Фил?.. – всхлипнул он. – А?
Я швырнул его обратно на стул.
– Оставайся здесь, жди меня. В Депозитарий никого не впускать. И не выпускать. Понятно?
– Понятно… Фил, что же теперь будет?
Я поспешил прочь, но потом остановился, повернулся и приободрил его напоследок:
– Ну, молись, Павлушка. По статье пойдешь, как соучастник. Я тебе постараюсь «преступную халатность» выхлопотать, но это в лучшем случае.
С Павла Макаровича вполне можно было лепить монумент «Ах, война, что ты подлая сделала!». Он, – смертельно бледный, взъерошенный и растерзанный – стоял и ломал ногти. Прекрасно… А то ишь, совсем нюх потерял, свинособака! Кофеи ходит гонять в рабочее время, сучёныш!
Может еще ГНР для вящей наглядности вызвать? Есть там у меня ребята знакомые, они с радостью!
Да ну… Пожалуй, пока достаточно с него. Перегибать не стоит. Пускай пока просто постоит тут один, подумает о смысле жизни. И я ушел.
Проходя «пятую» зону, я снова имел удовольствие наблюдать сотрудника Бабурова. Он все так же сидел на банкетке и с вдохновением ковырял в носу. Что там у него, Кемеровский угольный бассейн, что ли? Какие-то они у меня сегодня несобранные… Нут-ка, посвищем-ка всех наверх.
– Бабуров! – обратился я к нему. – Милый друг, зачем же ты сидишь на посту, а?
Сотрудник застыл в неестественной позе, и не вынимая пальца из ноздри ответил:
– Так это… Ты же мне сам разрешил сидеть, Фил.
Я засунул руки в карманы и сделал удивленное лицо.
– Может, скажешь, что я тебе еще разрешил бабу сюда привести, а? Я тебе что разрешил, Бабуров? Я тебе ДО открытия разрешил сидеть, а сейчас уже ПОСЛЕ. Устав забыл? Ну-ка, встань.
Бабуров нехотя встал.
– Если еще раз увижу, что пальцем в носу ковыряешь – скажу Иван Иванычу, и он тебе его сломает в трех местах, – пообещал я ему. – Понял?
– Понял, – грустно сказал Бабуров.
– Подмены сегодня не проси, понял?
– И это понял… – так же грустно сказал Бабуров.
– Ну и славно. А то совсем освинели тут. Выпишу вот сейчас всем по десять процентов – враз очухаетесь, дебилы!
Бабуров виновато молчал. Возразить ему, собственно, было нечего.
– Ты вот что, Бабурчик… Ты Тюрбанова на «шестой» не меняй пока, – распорядился я. – Потусуйся здесь еще часок. Медведей вон получше рассмотри. Ты хоть знаешь, сколько их там, медведей-то? Не подглядывать у меня!
– Не знаю, не помню, – признался Бабуров.
– «Не зна-а-аю!» – передразнил его я. – Полгода работаешь, а ни хера не знаешь и не помнишь. Проведи время с пользой, Сережа. Потом проверю, учти.
И я пошел вниз по лестнице.
– Фил, можно мне покурить, а? – заканючил мне вслед Бабуров.
– Блять, Сережа, ты тупой? Я же тебе и вправду сгоряча десяточку могу записать. Или к Ване, на первый этаж отправить. Там быстро вспомнишь и детство босоногое, и как папка ремнем за двойки драл.
– Ну ладно-ладно, Фил… Ну чё ты сразу… – примирительно забубнил испуганный Бабуров.
– Что «ладно-ладно»? – я уже стал раздражаться потихоньку. – «Ладно» выписывать, «ладно» постоишь без подмен, или «ладно» согласен на первый этаж?
