Пока подружка в коме - Коупленд Дуглас (читать полную версию книги .TXT) 📗
— Пожар был недели три назад, — говорит Ричард и добавляет: — Молния.
Мы останавливаемся перед калиткой.
— Ну вот, Джаред. Твой дом. Зайти не хочешь?
— А можно? Я в том смысле, что я-то хочу, но вот… если ты пойдешь со мной. Что-то мне боязно одному…
— Что? Ты же призрак, чего тебе мертвецов-то бояться?
— Ну, вот так получилось. Неправильное я какое-то привидение в этом смысле.
— Ладно, привыкнешь еще. Все привыкли. Гамильтон их протёчниками называет.
На лужайке перед домом трава по колено, декоративные кусты побурели и высохли. Плющ уцелел, его зеленые пряди разрослись и загородили входную дверь. На замок она не заперта. Ричард нажимает на ручку, дверь подается, из-за нее вырывается поток теплого воздуха. Он несет с собой противнейший запах — что-то вроде аммиака. Ричард морщится и спрашивает:
— Ну что, не передумал?
— Пойдем, прошу тебя.
Внутри время словно остановилось.
— Бог ты мой! Ричард, да ведь здесь ничего не изменилось с того дня, когда я тут был — в последний день перед тем, как в последний раз попасть в больницу. Врачи мне мясо есть запрещали, а отец нарезал кусок индейки — мелко-мелко — и сказал, чтобы все шли к черту со своими запретами. Потом меня стало рвать — сначала обедом, а после кровью. Пришлось вызывать «скорую». Родители и сестра так перепугались! Зрелище действительно было не для слабонервных.
Ричард ждет в гостиной, я осматриваю дом. Вот новый телевизор, вот микроволновка на кухне, на холодильнике — новые магнитики. А в остальном — все так, как в тот день, когда меня увезли. Я направляюсь к лестнице; Ричард, внимательно глядя мне в глаза, спрашивает:
— Джаред, ты точно хочешь туда подняться?
— Все будет в порядке. Если, конечно, ты не уйдешь. Поднимемся вместе?
Ричард идет вслед за мной. Мы подходим к моей бывшей комнате — в последние годы там стояла швейная машинка. Я заглядываю в ванную, в комнату сестры. Вот и спальня родителей.
— Пусти меня первым, — требует Ричард.
Я говорю, что такие предосторожности излишни, но он непреклонен. Он приоткрывает дверь, заглядывает в комнату, лицо его бледнеет, и он возвращается на цыпочках.
— Протёчники. Поверь мне на слово, смотреть на это тяжело.
— Мне нужно, — говорю я и захожу в комнату.
Ричард заходит следом за мной. На кровати останки моих родителей. Мумии среди матрасов и одеял.
— Сочувствую, дружище, — говорит Ричард.
— Нет-нет, все нормально. Так задумано природой.
Я оглядываю комнату. На стене мои фотографии. Родители так и не сняли их. След детской ручонки на гипсе — это тоже напоминание обо мне, со времен детского сада.
— Ричард, а твои… где они?
— Они в своей «тойоте-камри», неподалеку от пограничного поста Дуглас. Мы с Лайнусом как-то летом доехали туда, разыскали машину. Мы вообще-то хотели похоронить их, предать земле останки, но это оказалось… ну, в общем, не получилось.
Я молча продолжаю осматривать комнату. Ричард говорит:
— Темнеет уже. Я все-таки хочу еще на вулкан посмотреть. Пойдешь со мной?
— Я тут побуду, со своими. Слушай, надо бы тебя чем-нибудь порадовать. Ну, чудо какое сотворить, подарок сделать. Говори, что тебе нужно. Может быть, я смогу это сделать.
Ричард уже снаружи оборачивается и говорит:
— Спасибо, не надо. Звучит это, конечно, смешно, но у меня действительно есть все, что мне нужно. Ты точно решил побыть здесь еще?
— Да. До свиданья, Ричард. И спасибо, что согласился проводить меня сюда, к моим.
— Не за что. Это тебе спасибо за то, что Карен вылечил. Ты когда вернешься-то?
— Через пару недель.
— Ну тогда, старик, до скорого.
— Пока.
31. Останется только одна идея
Когда я был молод и жив, меня не считали особо разговорчивым. В большинстве жизненных ситуаций мне хватало улыбки и пожатия плечами. А чтобы с девчонкой познакомиться, вполне достаточно посмотреть ей в глаза и выдержать, не моргать. Этот способ меня никогда не подводил. Зато теперь я обрел ясность мышления и умение ясно формулировать то, о чем думаешь.
Что такое ясность мышления?
Попытайтесь вспомнить то забавное чувство, которое возникало у вас в голове при попытке решить слишком сложную математическую задачу. Легкое жужжание в ушах, тяжесть в висках, ощущение, что ваш мозг дергается в черепной коробке, как рыба, выброшенная на берег.
Так вот, это — чувство, противоположное ясности. И тем не менее, для многих людей моей эпохи, по мере того, как они взрослели, оно становилось основным в восприятии жизни. Получилось так, что обычная, повседневная жизнь в двадцатом веке стала похожа на неразрешимое алгебраическое уравнение. Вот почему Ричард стал пить. Вот почему мои старые друзья хватались за все лекарства и снадобья — начиная с сиропа от кашля и кончая все тем же чистым спиртом. Все, чтобы хоть немного унять это жужжание.
Прошло две недели с моего предыдущего появления. Опять ясный день, вот только дымом попахивает да откуда-то с неба сыплются серые снежинки — пепел. На кухне сидят Венди и Пэм, каждая за своим компьютером; раскладывается очередной пасьянс. Компьютеры работают благодаря генератору. У обеих грязные волосы. Лайнус, зрение которого еще не восстановилось полностью, никак не может наладить водяной насос. Голоса и у Венди, и у Пэм хриплые — это от неустойчивой погоды и от «эпидемии» простуды, которая регулярно вспыхивает даже в отсутствие населения. Они закутались чуть ли не в дюжину всяких кофт и свитеров, украшенных сотнями дорогущих брошек от Булгари.
— Разве Ричард не говорил, что к обеду доведет до ума насос и водонагреватель? — интересуется Пэм.
Венди отрицательно качает головой; Пэм продолжает:
— У меня волосы уже как пучок соломы. Пойду возьму содовой. Тебе принести?
Венди отказывается и выходит во двор, где Лайнус сидит, запеленутый в плед — как в каком-нибудь швейцарском туберкулезном санатории.
— Лайнус, ты достаточно тепло одет? Не замерзнешь? Выглядишь ты сейчас, кстати, как Багс Бани в Палм-Спрингс.
— Кхе-кхе.
Лайнус постепенно очухивается от жуткой простуды, свалившей его после трехдневного — на ощупь, вслепую — путешествия с холма, где я показал ему сияние небес.
— Бр-р, холодно тут, — говорит Венди. — А небо красивое.
— Слушай, Венди, я ведь по голосу чувствую, что ты от меня что-то скрываешь, — говорит Лайнус. — Подожди, дай попробую угадать… ты, наверное, счетчик Гейгера смотрела, да?
— С первой попытки! Трещит твой счетчик, как угорелый.
— Вот уж сюрприз так сюрприз.
Пауза. Затем Венди говорит:
— Джейн плохо ест. Мне тоже что-то нехорошо.
— По голосу не скажешь, — подбадривает ее Лайнус. — Ничего, сегодня придет Джаред, расскажет нам, как дальше жить, что делать.
Из гостиной доносится голос Гамильтона. Проклиная холод, он швыряет в камин «Желтые страницы» — ради жалкой толики тепла.
— Ой, смотри! — восклицает Венди. — Белоголовый орлан. Надо же — жив еще. Летает.
— Поверю на слово, смотреть не буду, — отшучивается Лайнус.
— Извини. Знаешь, он такой большой, у него белая голова, желтый клюв. Даже отсюда все видно, такой он здоровенный.
— Ладно, переживу как-нибудь, что не увидел. Пойду-ка я в дом.
Дверную ручку Лайнус находит с некоторым усилием. Пробираясь через гостиную, он застает там Гамильтона.
— Что почитываем? — интересуется Лайнус.
— Да вот, пользуюсь свежестью и восприимчивостью сознания. Устраиваю пробные заезды в разные стороны. Это, например, «Промышленность и империя». Эрик Хобсбаум об английской промышленной революции. А вот еще одна. Называется «Еще раз, сначала». Кэрол Барнетт. Телеведущая и актриса вспоминает, как начиналась ее карьера. Эта книга стала бестселлером по всей стране, от океана до океана; ею согреты миллионы сердец.
— Нас, пожалуй, этим не согреешь. Нужно будет подыскать другой дом, поменьше. Этот трудно протопить.
