Актриса - Минчин Александр (электронная книга .txt) 📗
Самым близким ее знакомым на данном этапе был известный фотограф Франко Ромулло, который и являлся своего рода камертоном ее нынешней жизни. Она приезжала в город и делала выходы в свет, посещала знаменитые вечеринки (худшая одежда — смокинг и платье от Диора, я не знаю, что там было лучшее), где обращала на себя общее внимание (род, вид, тип, осанка), ходила в музеи и выставочные залы, усиленно занималась с подругой в фешенебельном атлетическом клубе на Восточной Стороне. До седьмого пота — так и было написано. Родители подруги были нефтяные магнаты, зачем потеть? Только что наступивший Новый год встречала с известнейшей актрисой, талантливым комедиантом, известным дизайнером, балетным танцовщиком, Франко, юным итальянским князем, и несколькими другими. В очень дорогом престижном ресторане, где они были центром внимания. В довершение подняла ножки и показала подвязки надоевшим фотографам светской хроники. Даже те были поражены. Потом все хотели ехать в новый нашумевший клуб «Красный попугай», но она устала и была отвезена домой.
Корнелия хотела стать, наверно, моделью и позировать для журналов, в чем никто, конечно, не сомневался, имея такого знаменитого друга. Она уже снималась немного и пробовала даже как актриса. Но еще не знала, где продолжит образование и в чем, хотя и не стремилась особо.
Родители большинство своих земель и владений имели в Европе (мечта читающего и пишущего), здесь у них были: большое поместье на Острове, дом во Флориде, и Корнелии купили дорогую квартиру в городе на Восточной Стороне…
Он закрыл журнал, его позвали.
Возвращаясь вечером домой, он вспомнил о Корнелии. Она где-то жила сейчас в городе и не представляла о нем, но он знал о ней. Что она делала в этот момент: играла, развлекаясь, лежала, шла? С кем, куда? Что ласкало ее горло, чего касались ее руки, чувствовали ногти, на что смотрели зеленоватые малахитовые глаза (или это мираж фотографии), кто сопровождал ее, кто встречался с ней?
Он доехал до дома. Две маленькие комнаты, в одной места ровно столько, чтобы стояла кровать, другая — забита книгами. Все прочитано — сколько еще нужно прочитать? Корнелия. Имя начинало оживать в головушке, устраиваться, обретать реальность и располагаться поудобней. Он будто знал ее давно, привычки, девичью болтовню, неясные устремления и недельные позывы.
Он уже знал (или чувствовал) каждый слог ее шекспировского имени, с ударением в середине и веским первым слогом, с мягкой оконечностью в конце. Корнелия — баловница, любимица, модница, красавица, золотинка и горлинка.
В ее 18 лет был бал. Он вспомнил, как праздновал свое 18-летие. Бутылка водки, две банки консервов, соленые хрустящие огурцы, круг хлеба. Денег совсем не было, падал январь, стояла зима. Близкий друг — он близкий враг, но не этот, пришел к восьми и открыл бутылку. Стаканы наливались и опрокидывались, наливались снова. Водка была горька, как ни странно, совсем не как жизнь, та, сладкая. Когда нет хорошей еды, то водку лучше закусывать хлебом с маслом, а масла не было. И повезло, не сильно, но достаточно.
Потом они пошли по направлению к центру: выпившая душа всегда желает найти кого-то. Нашлись какие-то Вера и Марина. Шли навстречу. «У него день рождения», — сказал друг. «Очень приятно, мальчики». Девочки явно были старше. Вторую бутылку, которую принес друг, пили вместе. Закусывать было уже совсем нечем, кроме солененьких огурчиков, но у девочек была жевательная резинка. К нему на колени села Вера, Марина автоматически откристаллизовалась его другу. Комната была одна, да и то неширокая, можно даже сказать узкая. По бокам у стен стояли матрасы, — правда, простыни были чистые. На которые пары и опустились. Разнобой и ритм, шорох и вскрики. (Все кончили.)
Но она не была первая — вторая. А то было бы грустно. Вот такое восемнадцатилетие.
А в честь нее давали бал, со знаменитыми и приглашенными.
Он взял с полки Олби, гениальная пьеса… Зазвонил телефон, и ему вдруг показалось, что это Корнелия, обязательно она. Никто другой и быть не может. Это ошиблись номером. И звенящее одиночество имеет обычное свойство растекаться по комнате.
Утром он поехал на работу, и все то время, что он разъезжал, мысль о ней ездила с ним. Он представлял себе их случайную немыслимую встречу, первые слова, которые он скажет, чтобы сразу же с первых слов, слова, захватить ее, поразить. Как она безумно влюбится в него, в такого, какой есть, какой имеется, в чем одет. Не будет отходить от него ни на шаг, не будет дышать, будет замирать, глядя на него. Вопреки всем правилам и приличиям, выйдет замуж за него. Он станет там каким-нибудь английским вассалом (полгода здесь, полгода в Европе). Они будут богатыми, он сделает для нее абсолютно все — родители смирятся и признают. Какая жизнь…
Естественно, он уже был безумно увлечен.
Прошла неделя, которую он прожил и проговорил с Корнелией, но к воскресенью страсть стала утихать. Как все в жизни утихает постепенно.
Кончился выходной. Кто любит понедельники, тот ненормальный. Есть ли что мерзее понедельничного утра. Кто любит понедельники, тот шизофреник. Подумал он. Встал и подставил несильное тело под душ.
Он был стройный, широкие плечи, темные коротко подстриженные волосы с сизоватым отливом, совершенно голубые глаза, нос с небольшой горбинкой, но не мешала, в остальном прямой; гладкая грудь с коричневыми пятнами сосков, ни единого волоска, средний рост. Он считался красивым, но самому себе не нравился и особых мыслей по поводу себя не имел.
Когда последние струи стекли, он смахнул ладонью капли с тела и обмотался полотенцем. Чай, тост с джемом, яйцо. 351-е утро одно и то же.
Прошел год, как он начал работать и переехал в Город. (Пройдут годы, прежде чем Город сожрет его и он состарится.) Но он всегда думал по-другому и верил в будущее, — работу не любил, — что вот завтра, на следующей неделе, следующий месяц, уж наверняка на следующий год — все изменится. Можно будет остановиться, вздохнуть глубоко и расслабиться. Замрет гон, не надо будет зарабатывать на хлеб и крышу, платить баснословные счета за переговоры с прошлым, собирать утекающие в повседневность гроши. Бояться все время потерять работу и еще больше бояться — поисков новой. Не нужно будет напрягаться, заниматься нелюбимым делом, то, чем хотел заниматься, не давало средств к существованию. А — ездить и путешествовать, увидеть мир, и разные земли, и края его. Поесть то, попробовать это, попить другого. (И дело не только в том, чтобы поесть и попить, как упрекнут, но и это хочется. А главное: посмотреть или увидеть.) Ведь жизнь проходит, а она одна. Короткий отрезок от триумфальной арки матери до гробовой доски. И хочется всё увидеть.
А не бояться, как прожить завтрашний день и выжить.
Он не съел корочку тоста, которую обычно любил, не допил чай, оделся и вышел из дому. Понедельник.
Целый день он разъезжал, работал и не возвращался к мысли о ней. К чему, сказочных встреч, тем более чудес не бывает.
В последнее место он не поехал, потому что устал, и решил возвращаться домой.
Он ехал по третьей от реки Авеню и размышлял о пробках. Город поднимался вверх, уже пошли 70-е улицы.
На очередном светофоре он остановился первым, едва не выскочив на красный свет, что в это время дня лучше не делать.
На самом углу стояла золотоволосая девушка с поднятой рукой, как обычно, когда ловят такси. Которое в это время было бесполезно ловить. Он двинулся чуть вперед и поравнялся с ней. Окно было опущено, он посмотрел на ее лицо и словно молния пробила в его сознание. (Какое ужасное сравнение, но лучше под рукой нет.) Что-то вспыхнуло и задрожало. Сначала он не поверил, так как она казалась в каждой ему. Золотоволосая девушка.
— Корнелия?!..
Она с легким удивлением взглянула на него:
— Вы меня можете подвезти, я ужасно опаздываю?
В горле у него не хватало слов, чтобы ответить, хотя метнулась из гортани тысяча.
Упав на другую сторону броском, он открыл предохранитель на двери. Она обошла машину и села.
