Отшельник - Евсеенко Иван Иванович (читать книги онлайн полные версии TXT) 📗
Последним движением Андрей постарался забраться под этот куст как можно глубже, прижался спиной и плечом к его тоненьким прутьям. Лежать на мягкой лиственной подстилке было удобно и совсем не больно: тело, утомленное непосильным движением, расслабилось, голова налилась каким-то умиротворенным, беспамятным туманом, метроном в ней ударил тоже в последний раз и замолчал. Но мысли были по-прежнему ясными и четкими.
Если Андрей решится остаться так вот окаменело и беспомощно лежать под кустом боярышника, то умирать будет долго и мучительно. Разве что волки или отчаявшиеся за зиму голодные лисы обнаружат его раньше и помогут. Но в любом случае смерть он примет уж больно какую-то унизительную, обидную. Солдату так умирать не положено.
И волк действительно на него вышел. Матерый, хищный, как раз в зрелой поре и силе, чем-то похожий на того ненасытного волка, которого они с отцом когда-то выследили и убили в два выстрела неподалеку от этих мест. Может, даже прямой его потомок: у него были такие же мощные, крепкие лапы, такая же широкая грудь и такая же ненависть во взгляде. Понять и оценить эту ненависть можно было. Он пришел отомстить за далекого своего предка и, несомненно, отомстит, потому что сила теперь на его стороне.
Несколько минут Андрей и волк, человек и зверь, почти в упор смотрели друг на друга. Андрей признавал за волком всю его правоту и право на месть, но просто так, без борьбы, сдаваться не хотел. Осторожно, невидимо для волка, он потянулся в карман бушлата за пистолетом, угадывая мгновение, когда можно будет в одно движение, навскидку выстрелить зверю прямо в широкую эту, так удобно подставленную под пулю грудь. (Уж на этот выстрел сил у Андрея хватило бы.) И вдруг он расслабил руку и, почти забывая, что перед ним все же зверь, а не человек, сказал твердым, хотя и тихим, едва слышимым голосом:
– Уходи. Вернешься после…
Действительно, зачем было Андрею губить сейчас это безвинное живое существо, когда ему самому остается жить, может, считанные минуты. Мало ли он убивал на своем веку и людей, и зверей. Пусть живет и не помнит зла.
И волк, кажется, понял Андрея. Он чуть нервно, но не настолько, чтобы выдать человеку свой страх, переступил с лапы на лапу, а потом, не торопясь, отвел взгляд в сторону, повернулся и медленно ушел в лесную чащу.
Теперь Андрея в его решении уже ничто не могло остановить.
Хорошо продумав и рассчитав каждое движение, Андрей достал из бушлата пистолет, тщательно протер его рукавом, потом снял с предохранителя и так же расчетливо и медленно стал подносить к виску, боясь теперь лишь одного: что вдруг рука в последнее мгновение от слабости вздрогнет и выстрел получится неточным. А этого уж совсем не хотелось бы.
Судьба все-таки к Андрею была благосклонна. Сколько раз он мог умереть где-нибудь в песках Афганистана, в чеченских «зеленках» или в предгорьях Дагестана, а вот умирает дома, на родной земле, в родном лесу, где ему ведомо каждое дерево, каждый куст и каждая кочка, вблизи от могил отца, матери и сестры Танечки. Многие могли бы позавидовать такой его, в общем-то, легкой смерти. И в первую очередь, конечно, лучший друг Саша, который умер совсем по-иному, не успев достать из кармана пистолет в роковую свою минуту – сил на это у него не хватило. А вот у Андрея хватит, и он сделает этот выстрел точно и без колебаний.
Спокойно и уверенно Андрей положил палец на спусковой крючок, с отрадой отметив про себя, что рука у него не дрожит и не ослабевает, и стал тянуть крючок на себя.
Но в то мгновение, когда должен был раздаться выстрел, высоко на сосне, рядом с которой лежал Андрей, вдруг проснулся дятел и во всю мощь, со всей накопившейся за ночь силой ударил о звонкий смолистый ствол. Звук от этого удара в предрассветном весеннем лесу был настолько сильным, что заглушил все остальные звуки. Он прокатился далеко окрест по сосновым борам, дубовым рощам, осинникам и березнякам, завис, тысячи раз повторенный эхом, на хвойных и лиственных ветках, где уже набухли готовые к скорому пробуждению почки, проник во все моховые ложбинки, помчался к реке, к пристани по ручейкам и лужицам, заставил вздрогнуть и зазвенеть на полянках многоголосым лесным звоном голубенькие подснежники-колокольчики. Все лесные обитатели тоже вмиг проснулись в своих гнездах, лежбищах и норках, настороженно подняли головы, но никак не могли понять и достоверно расслышать, что же на самом-то деле случилось там, на полдороге к пристани: прозвучал ли там выстрел, всегда для них опасный и устрашающий, или это неутомимый дятел повторно ударил клювом о звонкую, натянутую, как струна, сосну. И лишь одни вороны в глухих осинниках поверили, что это все-таки выстрел и что им надо немедленно лететь на него, если только не хотят, как это случилось вчера, опять упустить добычу. Они снялись с гнезд, осиновых веток и вершин и, оглашая лес кичливым карканьем и криком, устремились черной, застившей все небо стаей на поиски добычи, на почудившийся им в темени осинника выстрел…
… Словно после тяжелого мучительного сна, Андрей открыл глаза и никак не мог понять, где он. Не было слышно ни шума сосен, ни клокотания лесных ручейков, ни перезвона на полянах подснежников-колокольчиков. Замолкли синички и сороки, должно быть, устав перелетать с ветки на ветку, замолчал даже высоко над головой дятел. Вокруг было тихо и покойно.
С трудом, но все же Андрей догадался, что лежит он не в лесу, не под кустом густого гибкого боярышника, а, кажется, в родном своем доме, в Кувшинках, на широкой мягкой кровати, застеленной белоснежно чистыми простынями. Вначале он этому не поверил, думал, что это болезненное какое-то видение, бред, хотя и отчетливо видел перед собой отцовскую этажерку, а в красном углу над столом киот с иконами и посеребренную лампадку, свисающую с потолка на трех цепочках. Подозрения его о бреде и видении еще больше усилились, когда Андрей, чуть повернув голову влево, словно в тумане, различил перед собой какую-то женщину, сидящую на стуле.
– Ну что, князь? – сказала вдруг с улыбкою эта женщина, заметив, что он открыл глаза.
– Почему – князь? – ничего еще не понимая и не узнавая привидевшейся ему женщины, проговорил Андрей.
– Ну как же! – едва не обиделась она. – Я еще тогда, на выпускном вечере, решила. Раз ты Андрей, значит, Андрей Болконский – князь. А я, раз Наташа, то, значит, Наташа Ростова.
И только после этих слов Андрей узнал ее, Наташу Ермолаеву, теперь уже, конечно, не девчонку-десятиклассницу в беленьком воздушно-легком платьице, какой он запомнил ее на выпускном вечере, а взрослую, почти сорокалетнюю женщину, судя по всему, тоже немало утомленную и жизнью, и бессонной сегодняшней ночью.
– Ты откуда взялась? – все равно еще ничего не понимая и не веря в свое возвращение из небытия к жизни, опять спросил Андрей.
– С неба! – весело ответила Наташа. – Лежи! – и вдруг погладила Андрея горячей нежной ладонью по давно небритой шершавой щеке.
Ему хотелось спросить, где и как она обнаружила его в лесу, как оживила, ведь он точно помнит, что, отогнав волка, снял пистолет с предохранителя, дослал патрон в патронник и выстрелил себе в висок, но эта горячая ладонь сомкнула ему уста, прервала дыхание. Андрей подчинился ей, лежал молча и тихо, боясь сейчас лишь одного, что Наташа ладонь уберет, отстранится от него, и тогда у Андрея опять закружится, поплывет голова, а в теле, в ранах, опять проснется режуще-острая боль. Но она руки не отнимала, удерживала в ней и это кружение, и эту боль.
– Я тебя узнала еще на станции в местечке, – догадываясь о его сомнениях, вдруг по собственной воле начала рассказывать Наташа. – Зашла проверить расписание поездов, гляжу, в зале ожидания спит на рюкзаке, прикрывшись беретом, какой-то военный. Сердце у меня так и вздрогнуло – Андрей. Подойти к тебе я, конечно, не осмелилась, но про себя подумала: раз он здесь появился, то, значит, направляется в Кувшинки, больше ему идти некуда.
– Почему не осмелилась? – не выдержал, нарушил молчание Андрей.
