Как творить историю - Фрай Стивен (читать книги регистрация .txt) 📗

– А, так о Никсоне ты слышал?

– Да брось ты, Майки, не дури.

– Ричард Милхаус Никсон, Хитрый Дикки. С позором ушел в отставку в семьдесят четвертом, чтобы избежать импичмента.

– К твоему сведению, с 1966-го по 1972-й Ричард Никсон трижды был президентом.

– Понятно. Однако Кеннеди, Картер, Буш, ЛБД, [157] Клинтон… их имена тебе что-нибудь говорят?

– Моего младшего брата зовут Клинтоном, но он точно ни хрена не президент.

– Вот! Ты понял? – Я снова закурил и принялся расхаживать по комнате. – Все, что ты знаешь, отличается от того, что знаю я. Как это возможно?

– А выговор у тебя уже не такой, как вчера. В некоторых отношениях ты стал другим человеком. Я вижу. Но, Майки, это же только твоя голова. Все дело в ней.

– О, то есть удар по черепушке наделил меня достойным ученого знанием европейской истории, так? Плюс подробными сведениями о президентах Америки, о которых ты ни разу не слышал, а я могу два часа проговорить о них перед детектором лжи, и ни одна стрелка его не шелохнется. Это удар, что ли, наполнил мою голову фильмами, песнями и историями, о которых тебе ничего не известно? Сыграй это снова, Сэм. Я сделаю ему предложение, от которого он не сможет отказаться. Она тебя любит, да, да, да. Быть может, в тебе и есть сила, юный Скайуокер, но ты пока не Джедай. Люблю запах напалма поутру. Истина где-то рядом. Аста ла виста, беби. Поправка двадцать два. Отмыть Белый дом добела не удастся. Жестяной барабан. В чем тут дело, утреннее тело? Список Шиндлера. Бонд, Джеймс Бонд. Я – тоже берлинец. Над пропастью во ржи. Подхвати меня лучом, Скотти. Я вернусь. Пой, если ты рад тому, что гей, пой, если так тебе жить веселей. Сапожник, портной, солдат, шпион. Никогда в области человеческих конфликтов такое большое количество людей не было в долгу перед столь малым количеством. Малый шаг для человека, гигантский скачок для человечества. «Отсюда и в вечность». Не беспокойся о херне, с тобой «Секс Пистолс». Мост через реку Квай. Марлен Дитрих. Что толку сидеть в дому, точно хмырь, киснуть в своей дыре? Мир – это мир, он похож на сортир, топай-ка в кабаре… Грязная дюжина. Он идет домой, он приходит к нам, он приходит к нам – футбол… Орлиное гнездо. Я курил ее, но не затягивался. Читайте по моим губам, никаких новых налогов. Скуби-дуби-ду, ты где, твою мать? Вот тебе, получи!

Я умолк, чтобы перевести дух; мои усилия, взвинченность и красный перец, соединившись, покрыли меня испариной. По лицу Стива проносились наперегонки восторг, изумление, веселье, озадаченность и страх. Изумление обскакало всех на половину дистанции, но и прочие нажимали что было сил.

– Признай же, Стив, перед тобой проблема, решить которую разговорами о шишках и амнезии не удастся. Я пришел из каких-то других мест. – Я поерошил мои короткие волосы, чтобы они пропускали побольше остужающего пот воздуха. – Не думай, что я не понимаю, как дико все это звучит. Видит бог, я достаточно насмотрелся кино, чтобы знать, как трудно путешественнику во времени уломать чужих людей выслушать его. Обычно все заканчивается тем, что они сдают его куда следует.

– Путешественнику во времени? – Стив в полном отчаянии зажмурился. – О господи, Майки, тебе и впрямь нужна помощь. Не может же быть…

– Я не то хотел сказать.

– Позволь, я позвоню доку Бэллинджеру, – взмолился он. – Майки, я не знаю, в чем дело, но… ты мне небезразличен, я имею в виду, мне не безразлично то, что с тобой происходит. Я не хочу, чтобы ты помешался.

– Я понимаю, о чем ты, Стив, но, пожалуйста, просто выслушай меня, и все. Я не путешествовал во времени. То есть не в точном смысле этих слов. Дело, скорее, в том, что время… время путешествовало во мне. Нет, тоже неверно. Выслушай меня, хорошо? Просто выслушай. Я расскажу тебе историю. Считай, что это просто такой замысел, сюжет для фильма, что-то похожее, идет? Преклони, как говорится, ухо… без предубеждения. Выслушай без предубеждения. Перебивая меня, только если что-то покажется тебе непонятным. А когда выслушаешь до конца, решишь, как тебе поступить. Идет?

– Да, наверное.

– Хорошо, – сказал я. – Представь себе человека. Молодого. Англичанина. Примерно моих лет. Он проводит исследования, собираясь писать диссертацию по истории. В Англии, в университетском городке. Назовем его Кембриджем…

Проходит время. На западе медленно опускается солнце. Разного рода звуки проникают в комнату. Удары баскетбольного мяча о полы коридора. Скрип скользящих кроссовок. Музыка «кантри», которую кто-то слушает наверху. Хлопки дверей. Выкрики. Шлепки полотенец по телам. Плохо настроенная гитара по другую сторону коридора. Далекие колокола отбивают незаметно проносящиеся часы.

– …Пиццу, немного колы и совершенно отвратные пончики с джемом и вернулись в спальный корпус, в Генри-Холл. И тогда он решил рассказать своему новому другу, Стиву, все, что с ним произошло, рассказать правду, всю правду и ничего, кроме правды, и да поможет ему Бог. Конец.

Я остановился у письменного стола, потягиваясь. Снаружи опустилась темнота, в Генри-Холле воцарилось безмолвие.

Стив сидел на полу. Единственное движение, которое он себе время от времени позволял, состояло в том, чтобы наклонить сигарету и сунуть ее кончик в банку из-под «коки», которая к этому времени до того забилась окурками и табачным отстоем, что давно уже перестала отвечать шипением на каждую новую порцию горячего пепла.

– Чего я не понимаю, – сказал он наконец, – так это того, как получилось – если все, что ты рассказал, правда, – как вышло, что ты сохранил память о случившемся?

– Вот именно! – ответил я. – Я тоже этого уразуметь не могу! Посуди сам, если мое тело перенеслось сюда, каким же образом сознание-то все еще остается частью прежнего мира?

– Я думаю, – медленно произнес Стив, – думаю, если этот старичок, Цуккерман, создал искусственную квантовую сингулярность и тебя затянуло в горизонт событий, тогда, может быть… не знаю… – он беспомощно пожал плечами. – Черт, Майки, все, что ты рассказал, лишено для меня всякого смысла.

– Но ты веришь мне? Ведь веришь же, так? Он развел руки в стороны:

– Лучшего объяснения тому, как ты себя ведешь, я придумать не могу. Но ведь в теории такое могло происходить постоянно, ты это понимаешь? Может быть, и происходило уже множество раз. Мы этого знать не можем. Не исключено, что существуют тысячи двадцатых столетий. Миллион. И каждое завершается по-своему. Ты просто создал еще одно, собственное, и застрял в нем.

– Так-то оно так, – ответил я. – Но только я с присущей мне самонадеянностью полагал, будто создам кое-что получше. Думал, что, если Гитлер не появится на свет, у нашего века будет насчитываться меньше поводов для стыда. Наверное, мне следовало быть поумнее. Обстановка в Европе какой была, такой и осталась. В Германии по-прежнему сохранился вакуум, который нужно было чем-то заполнить. Пятьдесят лет готовых к употреблению антисемитизма с национализмом так никуда и не делись. Никуда не делись Версальский договор, биржевой крах, Великая депрессия. Но, во всяком случае, одно…

– Что?

– Да этот самый Рудольф Глодер, их фюрер. Я о том, что он-то, по крайней мере, оказался поприличнее Гитлера. Судя по тому, что я прочел о нем в той книге, он все-таки походил на здравомыслящего человека. Не было никаких лагерей смерти, «Циклона-Б», холокоста, вскипающей мономании, геноцида.

Стив, разминая затекшие ноги, медленно поднялся с пола.

– Ах, Майки, – печально произнес он. – Ах, Майки, ты не знаешь, о чем говоришь.

Я уставился на него:

– Что ты хочешь сказать?

– Этот твой Гитлер, чем он кончил?

– Самоубийством – когда русские подступили к Берлину с одной стороны, а американцы и англичане с другой. Застрелился, а тело его облили бензином и сожгли в саду Рейхсканцелярии. 30 апреля 1945-го.

– Думаю, – сказал, подходя к компьютеру, Стив, – тебе, пожалуй, пора заглянуть в кое-какие из картов.