Хранительница тайн - Мортон Кейт (первая книга TXT) 📗
Лорел по диагонали проглядела несколько страниц дневника и нашла запись, сделанную двумя днями позже.
Я продолжаю – очень осторожно – расспрашивать Вивьен про ее «сон». Мне хочется понять, как ребенок сумел интерпретировать мучительные воспоминания таким образом. По тому немногому, что я услышала, можно заключить, что она создала в своем воображении сумеречную страну, которую надо пройти, чтобы вернуться к себе спящей «в настоящем мире» на берегу ручья в Австралии. Девочка говорит, что иногда бывает очень близка к пробуждению: если сидеть очень-очень тихо, то можно заглянуть в «настоящий мир»: она видит и слышит, как ее родные занимаются будничными делами, не ведая, что Вивьен стоит по другую сторону завесы и смотрит на них. По крайней мере, теперь я знаю, почему она так часто сидит совершенно тихо и неподвижно.
Теория сна – одно. Я прекрасно понимаю, что ребенок инстинктивно ищет убежища в вымышленном мире. Куда больше меня тревожит, что Вивьен с радостью принимает наказание. Вернее, не с радостью, это неточное слово, но с готовностью, почти с облегчением. Вчера пожилая дама набросилась на нее за то, что девочка якобы взяла ее шляпку, которую на самом деле (и я сама это видела) только что унесло ветром за борт. На моих глазах – я настолько опешила, что утратила дар речи, – старуха песочила Вивьен и даже собиралась ее побить, а девочка стояла и слушала, будто так и надо. Тут я пришла в себя и ледяным голосом сообщила, что произошло со шляпкой, а потом взяла Вивьен за руку и увела в безопасное место. Однако выражение ее глаз еще долго не давало мне покоя. Почему ребенок охотно принимает наказание, тем более несправедливое?
Несколькими страницами дальше Лорел прочла следующее:
Кажется, я нашла ответ на свой самый животрепещущий вопрос. Вивьен иногда кричит во сне; обычно просто вскрикивает, но тут же поворачивается на другой бок и засыпает. Однако вчера ночью мне пришлось вскочить с постели, чтобы ее успокоить. Вцепившись в меня, девочка заговорила быстро-быстро; еще ни разу я не слышала от нее столько слов подряд. Я поняла, что она вбила себе в голову, будто виновна в гибели родных. По взрослым меркам – полнейшая чушь: они разбились на автомобиле, когда девочка была от них за много миль; впрочем, у детей своя логика и свои мерки. Каким-то образом (я почти убеждена, что не без помощи тети) Вивьен внушила себе эту нелепую мысль.
Лорел подняла глаза от дневника. Бен собирал бумаги, и она в отчаянии глянула на часы. Без десяти час – скоро библиотека закроется на обеденный перерыв. Лорел хотелось выискать все упоминания Вивьен – она чувствовала, что ухватилась за какую-то ниточку, – но время поджимало. Пришлось быстро пролистать все описание путешествия. Дальше шел кусок неровным почерком – очевидно, Кэти Эллис писала его в поезде по пути в Йорк, где ее ждала работа гувернантки.
Подходит кондуктор, так что быстро, пока не забыла, опишу странное поведение моей подопечной. Вчера, когда мы сошли на берег и я озиралась, соображая, куда идти, Вивьен плюхнулась на четвереньки (в том самом платьице, которое я старательно вычистила для встречи с ее дядей) и приложила ухо к земле. Меня не так легко смутить, и вскрикнула я не от возмущения таким неприличием, а от страха, что ее затопчут люди или лошади.
– Что ты делаешь? Вставай! – испуганно закричала я.
Ответа, разумеется, не последовало.
– Что ты делаешь? – повторила я.
Она мотнул головой и сказала быстро:
– Я больше их не слышу.
– Чего не слышишь? – спросила я.
– Крутящихся колес.
Я вспомнила, что она рассказывала мне про машинное отделение в центре Земли и туннель, по которому вернется домой.
– Я их больше не слышу.
Разумеется, девочка начала осознавать необратимость своего положения: что ей, как и мне, предстоит прожить на чужбине долгие годы, а если она и вернется на родину, это будет уже совсем другой мир, не тот, куда она мечтает снова попасть. И хотя сердце у меня обливалось кровью, я не стала поддерживать ее лживыми утешениями, поскольку лучше ей поскорее вырваться из плена своих фантазий. Мне оставалось только ласково взять упрямицу за руку и отвести туда, куда по договоренности с ее тетей должен был подойти английский дядюшка. Однако душа у меня была не на месте: я видела, какая буря клокочет в девочке, и притом близился миг нашего расставания.
Быть может, сейчас я тревожилась бы меньше, если бы почувствовала в ее дяде хоть чуточку больше теплоты. Увы. Новый опекун Вивьен – директор Нордстромской школы в Оксфордшире. Возможно, из профессиональной (мужской?) гордости он сразу воздвиг между нами барьер: не обращая на меня внимания, мельком глянул на девочку и сказал ей, что надо идти скорее – времени, мол, в обрез.
Нет, он не показался мне человеком, который способен предложить понимание и сочувствие впечатлительной девочке, пережившей столько несчастий.
Я написала о своих сомнениях австралийской тетке, но вряд ли та поспешит на помощь и заберет девочку обратно. Пока же я пообещала Вивьен, что буду ей регулярно писать, и намерена держаться своего обещания. Как жаль, что моя новая работа в другом конце страны; больше всего мне хотелось бы спрятать девочку под крыло и уберечь от любых невзгод. Вопреки моим собственным убеждениям и девизу моей профессии: наблюдать, но не принимать близко к сердцу, – я искренне к ней привязалась. Очень хочется верить, что обстоятельства – быть может, дружеское участие? – исцелят глубокие раны, нанесенные горем. Допускаю, что именно сильные чувства заставляют меня видеть все в черном свете и поддаваться худшим опасениям, но боюсь, это не так. Для Вивьен очень велика опасность целиком уйти в вымышленный мир и окончательно выпасть из реального; в таком случае, повзрослев, она станет легкой добычей всякого, кто захочет так или иначе использовать ее в своих целях. Невольно возникает вопрос (хотя, возможно, во мне просто говорит подозрительность): почему дядя согласился стать опекуном девочки? Из чувства долга? Не исключено. Из любви к детям? Безусловно нет. При том, что Вивьен обещает вырасти красавицей и, насколько я поняла, с возрастом унаследует немалое состояние, у нее будет много такого, на что другие смогут позариться.
Лорел оторвалась от страницы и, кусая ноготь, невидящим взглядом уставилась в средневековую стену. Слова вертелись и вертелись в голове. «Будет много такого, на что другие смогут позариться». Вивьен Дженкинс оказалась богатой наследницей. Это меняет все. Она была состоятельной женщиной и, судя по словам Кэти Эллис, легкой добычей для тех, кто решит поживиться за ее счет.
Лорел сняла очки, закрыла глаза и потерла намятую переносицу. Деньги. Один из старейших побудительных мотивов, разве не так? Она вздохнула. Так низко, так предсказуемо. Мать, какой Лорел ее знала, не завидовала чужому достатку и уж тем более не стала бы хитростью выманивать у других деньги, но то сейчас. Девятнадцатилетняя Дороти Николсон, потерявшая всех родных под бомбежкой и вынужденная как-то выживать в военном Лондоне, была совсем другим человеком.
Безусловно, все мамины слова о раскаянии и ошибках вполне укладывались в эту теорию. И как она говорила Айрис? «Никто не любит девочек, которые хотят получать больше остальных». Может быть, это урок, усвоенный на собственном горьком опыте? Чем дольше Лорел об этом думала, тем более неизбежным казался вывод. Мама нуждалась в деньгах, именно их она и пыталась выманить у Вивьен Дженкинс, но все обернулось трагедией. Интересно, был ли Джимми сюда замешан, и не потому ли они расстались, что план провалился? И какую именно роль этот план сыграл в смерти Вивьен? Генри винил Дороти в гибели жены. Мама старалась жить честно, чтобы искупить былой грех, однако безутешный вдовец ее разыскал. Что было дальше, Лорел видела собственными глазами.
