Евангелие от Иисуса - Сарамаго Жозе (книга жизни TXT) 📗
Иди и впредь не греши, но душа его была исполнена сомнений. Другой случай, заслуживающий внимания, произошел на восточном берегу Галилейского моря, куда Иисус считал нужным время от времени наведываться, чтобы не считали, будто он уделяет свои заботы только рыбакам из Капернаума. И вот он позвал Иакова и Иоанна и сказал им: Поплывем на ту сторону, в страну Гадаринскую, поглядим, как там и что, а на обратном пути займемся ловлей, так что в любом случае не напрасны будут труды. Сыновья Зеведеевы согласились, направили свою лодку и принялись грести, надеясь, что дальше попутный ветер доставит их к цели с меньшими усилиями. Так и вышло, но уже вскоре овладел ими страх, ибо вот-вот должна была начаться такая буря, рядом с которой пустяком покажется та, первая, однако Иисус сказал воде и ветру: Перестаньте, как не в меру расшалившимся детям, и тотчас стихло волнение, и ветер снова стал дуть в нужную сторону и не сильней, чем нужно. Причалили, вышли на берег: впереди Иисус, а Иоанн с Иаковом — следом за ним, ибо они никогда не бывали в этих местах, и все им было внове и в диковинку, но главное диво, от которого замерли у обоих сердца, было впереди — на дорогу перед ними выскочил человек, если позволительно будет назвать так существо, покрытое коростой и отвратительными язвами, с всклокоченными волосами и свалявшейся бородой, издающее тлетворный смрад, ибо, как узнали они потом, прятался он в гробницах всякий раз, когда ему удавалось освободиться и убежать, потому что многократно был он связан оковами и цепями, но разрывал цепи и разбивал оковы, и никто не в силах был укротить его. Будь этот человек просто безумцем, можно было бы, хоть известно, что, когда умалишенные впадают в неистовство, силы их удваиваются, так вот, можно было бы, говорю, поставить решетки попрочнее, заковать его в цепи тяжелее, но он был одержим нечистым духом, а тому нипочем все на свете затворы и оковы, любые узы. И одержимый день и ночь носился по горам, убегая от себя самого и от собственной тени, но всегда возвращался на кладбище, где прятался между гробницами, а иногда и в них самих, ей его силой извлекали оттуда, наводя страх на всех, кто видел это. Вот тут и встретил его Иисус, и посланные взять бесноватого махали ему руками, чтобы убегал и спасался, но Иисус приплыл на ту сторону попытать судьбу и не желал упускать никакой возможности. Иаков и Иоанн хоть и робели, но не оставили друга одного и потому первыми услышали слова, которые доселе никто не только не произносил и не слышал, но и не полагал возможным произнести и услышать, ибо они были против Господа и его Завета, как станет очевидно из дальнейшего нашего повествования. Бесноватый, ощерив клыки, с которых свисали волоконца гниющей плоти, выставив когти, приближался, и волосы Иисуса шевельнулись от ужаса, но, двух шагов не дойдя до него, тот повалился наземь и громким голосом сказал:
Что тебе до меня, Иисус, сын Бога Всевышнего, умоляю тебя, не мучь меня. Да, в первый раз, наяву и прилюдно — не в одиноких снах, истинность которых благоразумный скептицизм велит подвергать сомнению, прозвучал голос — и был это голос Дьявола — во всеуслышание объявивший, что Иисус из Назарета — сын Божий, чего и сам он не знал, поскольку в разговоре с Богом в пустыне тема отцовства не затрагивалась. Ты мне понадобишься позже, — вот и все, что сказал ему Бог, и невозможно было даже установить сходство, потому что явился он Иисусу в облике облака или столба дыма, — короче говоря, в столпе облачном. У ног Иисуса корчился одержимый, голос обуявшего его беса произнес непроизносимое и смолк, и в этот миг Иисус, словно узнав себя в нем, почувствовал, как и в него входит и овладевает им некая сила, которая, поведя его неведомо куда и неведомо к чему, в конце концов приведет к могиле и в могилу сведет. Иисус спросил его: Как тебе имя? — и он сказал: Легион, — потому что много бесов вошло в него. Тогда Иисус повелел: Выйди из этого человека, нечистый дух. И едва успел он произнести эти слова, как бесы многоголосым хором — звучали тут голоса пронзительные и тонкие, грубые и хриплые, по-женски ласкающие слух и визгливые, будто пила вгрызалась в камень, издевательски-глумливые и притворно, по-нищенски смиренные, надменные и жалобные, и такие, что подобны были лепету детей, произносящих первые в жизни слова, и стонущие, будто от боли, и воющие по-звериному — принялись умолять Иисуса, чтобы не высылал их вон из страны той, уверять его, что достаточно ему приказать — и они покинут тело несчастного, но только, пожалуйста, пусть не изгоняет их отсюда.
Спросил Иисус: Куда же хотите вы войти? Тут же на горе паслось большое стадо свиней, и бесы просили его, чтобы позволил войти в них. Иисус подумал и пришел к выводу, что это будет правильно, поскольку эти животные, чье мясо правоверные иудеи почитают нечистым, наверняка принадлежат язычникам. Он только не сообразил, что те, съев свиней, в которых войдут бесы, тоже могут превратиться в одержимых и обуянных бесами, как не предвидел и еще одного злосчастного последствия своего решения, ибо даже сын Божий, не осознавший, впрочем, в полной мере, с кем состоит он в родстве, не может, как в шахматах, просчитать все ходы и предусмотреть все наперед. Бесы в сильном волнении ожидали, что ответит он им, и когда наконец сказал Иисус: Позволяю, — издали дружный ликующий крик и тотчас вошли в свиней. То ли от неожиданности, то ли с непривычки носить в себе нечистых духов животные — все, сколько их там было, а было их две тысячи голов, — сей же миг обезумели и ринулись с кручи вниз, в море, где и потонули. Невозможно представить ярость, охватившую хозяев стада при виде того, как ни в чем не повинная скотина, которая еще минуту назад мирно разгуливала себе, рылась в земле в поисках съедобных корешков и червячков, пощипывала жесткую и редкую траву, росшую на пересохших от зноя горных кручах, оказалась в воде: одни несчастные свинки уже всплыли брюхом кверху, другие отчаянно бились и барахтались, прилагая — не побоимся этого слова — титанические усилия, чтобы выставить из воды уши: слуховые отверстия у свиней не закрываются, в них потоком врывается вода, заполняет всю тушу доверху — и аминь. Свинопасы в бешенстве принялись издали швырять камнями в Иисуса и бывших с ним, а потом устремились к нему, пылая справедливым негодованием и намереваясь потребовать с виновника своего несчастья возмещения ущерба — примем цену одной головы за «икс», умножаем на две тысячи и получаем искомую сумму ущерба.
Да? С кого это мы ее получаем? И у рыбаков-то денег почти не водится, живут они тем, что наловят, а Иисус был даже не рыбак. Он хотел было дождаться пастухов, хотел объяснить им, что никого нет на свете хуже Дьявола, что по сравнению с этим злом гибель двух тысяч свиней — сущие пустяки и что все мы обречены нести потери, материальные и иные, хотел сказать им: Будьте терпеливы, братья! — но Иаков с Иоанном рассудили, что не стоит вступать в переговоры, которые по всем приметам мирными не будут, ибо учтивость и самые добрые намерения одной стороны ничто против доводов грубой силы, приводимых другою. Бегом сбежали они по склону на берег, вскочили в лодку, навалились на весла и вскоре были уже в безопасности, поскольку не вплавь же было гнаться за ними преследователям, по всей видимости рыболовством не промышлявшим и лодок оттого не имевшим. Сказал Иаков: Сколько-то свиней погибло, одна душа спаслась, прибыль — Господу.
Иисус взглянул на него рассеянно, словно мысли его были заняты другим, и сыновья Зеведеевы знали, чем именно, и очень бы хотели обсудить это «другое» — неслыханные слова бесноватого о том, что Иисус — сын Божий, однако спутник их устремил взгляд на тот берег, откуда они с такой поспешностью отчалили: он глядел на воду, где покачивались в легкой зыби две тысячи ни в чем не виноватых свиней, и чувствовал, как нарастающая в нем тревога все усиливается, пока наконец не нашла себе выход в крике, сорвавшемся с его уст: Бесы!
Где же бесы? — и потом, вскинув голову к небесам, расхохотался: Слышишь, Господь, ты либо выбрал себе в сыновья человека, негодного исполнить твои предначертания, либо среди тысячи твоих могуществ не хватает одного и разум твой бессилен справиться с разумом Дьявола! Что ты хочешь сказать? — пробормотал Иоанн, напуганный такой кощунственной дерзостью.
