Шопенгауэр как лекарство - Махалина Лилия (читать хорошую книгу TXT) 📗

Как же получилось, что Шопенгауэр никогда и нигде не работал? История его самоубийственной попытки сделать карьеру составляет еще одну яркую страницу его биографии, ныне непременно упоминаемую в любом жизнеописании великого философа. В 1820 году, в тридцать два года, Шопенгауэр получит предложение занять место приват-доцента на кафедре философии Берлинского университета — должность весьма незначительную и к тому же малооплачиваемую. Что же он? делает? Недолго думая, он таким образом составит расписание своих лекций (под общим названием «Сущность мира»), что оно будет полностью совпадать с лекциями Георга Вильгельма Гегеля, председателя факультета и самого признанного философа того времени.

В то время как две сотни восторженных студентов в первый же день набьются в аудиторию на лекцию Гегеля, послушать Шопенгауэра придут только пятеро. Он обратится к своим слушателям со страстной проповедью, в которой объявит себя мстителем, пришедшим освободить посткантианскую философию от бессмысленных парадоксов и порочного, невразумительного языка современной философии. С самого начала будет ясно, что Шопенгауэр имеет в виду не кого-нибудь, а именно Гегеля и его предшественника Фихте (помните юного пастушка, который сделался философом и прошагал через всю Европу, чтобы встретиться с Кантом?). Естественно, такие речи никак не поспособствуют ни его сближению с факультетской профессурой, ни лично с Гегелем, и, когда в следующем семестре желающих посещать занятия Шопенгауэра вообще не найдется, его краткой и безответственной академической карьере придет конец — до конца своих дней он больше не прочтет ни единой публичной лекции.

Шопенгауэр проживет во Франкфурте-на-Майне тридцать лет, вплоть до самой смерти в 1860 году, и тридцать лет будет неукоснительно придерживаться раз и навсегда заведенного распорядка — не менее строгого, чем у Канта: каждое утро три часа работы за письменным столом, затем час или два игры на флейте, и каждый день, не исключая зимних холодов, купание в холодных водах Майна. Обедать станет всегда в одном и том же клубе «Энглишер Хоф». Костюм — неизменный смокинг и белый галстук, наряд, безусловно, модный во времена его юности, но крайне нелепый для Франкфурта середины девятнадцатого века. В этом клубе ежедневно в один и тот же час каждый любопытствующий будет иметь возможность видеть чудаковатого и ворчливого философа собственной персоной.

С «Энглишер Хоф» связано немало анекдотов [119] про Шопенгауэра. Говорят, философ славился отменным аппетитом и ел всегда за двоих; если же кто-нибудь делал ему замечание на этот счет, он отвечал, что и думает за двоих. Рассказывают также, что он имел обычай платить за два места, дабы никто не мог подсесть к нему за столик. Вспоминают его язвительные, но чрезвычайно меткие замечания, частые вспышки гнева, «черный список» лиц, которым он ни за что и ни при каких обстоятельствах не подавал руки, склонность обсуждать самые неприличные и шокирующие темы: так, однажды он во всеуслышание расточал восторженные похвалы в адрес нового достижения науки, позволившего ему избежать заражения венерической болезнью посредством опускания пениса в слабый раствор хлорной извести сразу noсле полового контакта.

Шопенгауэр обожал вести серьезные беседы, но редко находил достойного собеседника. В одно время он как-то, садясь обедать, завел привычку класть перед собой на стол золотую монету и, уходя, забирать ее с собой. Один из армейских офицеров, который часто обедал с ним по соседству, спросил его о цели подобных манипуляций. В ответ Шопенгауэр сказал, что пожертвует эту монету нищим, как только услышит, что офицеры ведут между собой умную беседу, которая не вертелась бы целиком вокруг лошадей, женщин и собак. За обедом он имел обыкновение громко разговаривать со своим пуделем Атманом, и при этом всякий раз обращался к нему на «вы» и «сударь», если тот вел себя хорошо, и «ты» и «человек», если тот чем-то хозяина огорчал.

Сохранилось немало историй [120], свидетельствующих о редком остроумии Шопенгауэра. Однажды один из посетителей клуба задал ему какой-то вопрос, на что Шопенгауэр ответил просто: «Не знаю». Молодой человек дерзко воскликнул: «А я-то думал, что вы большой мудрец и все знаете!» — на что Шопенгауэр тут же заметил: «Нет, знание ограничено, безгранична только глупость». Любой вопрос, заданный женщиной или о женщинах, неизменно вызывал у него язвительную насмешку. Однажды Шопенгауэр обедал в компании одной словоохотливой дамы. В продолжение обеда она в подробностях расписывала ему, как несчастна в замужестве. Шопенгауэр терпеливо выслушал ее, но когда она спросила его, понимает ли он ее, он ответил: «Нет, но очень хорошо понимаю вашего мужа».

Известен и другой любопытный диалог. Однажды Шопенгауэра спросили, хотел бы он жениться.

— Нет, потому что это принесло бы мне одни неприятности.

— Но почему непременно так?

— Я стал бы ревновать, потому что моя жена изменяла бы мне.

— Но почему вы в этом уверены?

— Потому что я бы этого заслуживал.

— Чем же вы заслуживали бы этого?

— Тем, что женился.

Доставалось от него и докторам. Однажды он заметил, что доктора имеют два почерка: один, крайне неразборчивый, для рецептов и другой, четкий и ясный, для счетов.

Один писатель, в 1846 году оказавшийся в одной компании с Шопенгауэром, так описывает его внешность:

Недурного сложения… костюм безукоризненный, но старомодный… среднего роста, коротко остриженные седые волосы… удивленные и необыкновенно проницательные голубые глаза с крапинками… большую часть времени погружен в себя, и если говорит, то витиевато и напыщенно, чем постоянно навлекает на себя насмешки и издевательства… обедающей братии. Этот часто комичный и раздражительный человек, по сути безобидный и добродушно ворчливый, становится объектом насмешек ничтожных людей, которые постоянно — хотя и без особой злобы — над ним подшучивают.

После обеда Шопенгауэр отправлялся в длительную прогулку, во время которой вел оживленные беседы на один, а то и на два голоса, со своим пуделем, под свист и улюлюканье мальчишек. Вечера неизменно проводил дома, за книгой, и никогда не приглашал гостей. Не сохранилось никаких свидетельств о том, чтобы во Франкфурте у Шопенгауэра были какие-то романтические связи. В 1831 году, в возрасте сорока трех лет, он напишет в «О самом себе»: «Жить, не работая, имея очень скромный доход, — на это можно решиться только в безбрачии» [121].

Он так и не встретится больше с матерью, но через двенадцать лет после разрыва, в 1813 году, между ними завяжется деловая переписка, которая будет с перерывами продолжаться вплоть до самой смерти Иоганны в 1835 году. Однажды, во время его болезни, мать неожиданно сделает личное замечание: «Два месяца взаперти, не видя людей. Это нехорошо, сын мой, ты расстраиваешь меня. Мужчина не может и не должен изолировать себя подобным образом».

Время от времени Артур станет обмениваться письмами с сестрой Аделью, которая будет пытаться сблизиться с братом, обещая всякий раз, что ни в коем случае не станет обременять его своими заботами. Он будет неизменно сторониться ее. Адель так и не выйдет замуж и всю жизнь будет глубоко несчастна. Когда Артур сообщит ей, что из-за холеры вынужден бежать из Берлина, она ответит, что была бы только рада, если бы холера избавила ее от страданий. Артур будет стремительно удаляться от сестры, решительно отказываясь принимать участие в ее жизни и в ее страданиях. После его отъезда из дома брат с сестрой увидятся только однажды, в 1840 году, и это будет краткое и печальное свидание. Спустя девять лет Адель скончается.

Деньги всегда будут предметом особого беспокойства Шопенгауэра. Мать завещает свое небольшое наследство Адели, а когда она умрет, от денег останутся жалкие крохи. Артур будет безуспешно пытаться зарабатывать переводами, и почти до самой смерти его собственные книги не будут ни продаваться, ни даже упоминаться в прессе.